ГринВИЧ : Воскресение

Автор заранее извиняется задохуя букв, бо пестня.

****


Прокурор играл в в QuakеDeath, но не стал прикрывать монитор, зная, что помощник не сунется. Тот почтительно склонился поодаль, стульев за шесть до него, подобострастно согнувшись и дыша в чёрный полированный стол прокурора. Словно конь, приведенный на водопой, он искоса взглядывал на начальство в надежде на литр внимания, но его всё не наливали, страдал секретарь. Но продолжал нависать над черной рекой, ибо дело не требовало отлагательств.
— Извините, что беспокою,- деликатно прокашлялся он. — Нужна резолюция.
Взор прокурора был мутным и мимо.
- Фермеры,- терпеливо сказал секретарь, на всякий случай он слегка улыбнулся. – Дело об убийстве ребенка. Они будут казнить собственноручно, нужна ваша подпись.
При слове «казнить» прокурор оторвался от дела.
- Сами,- сказал прокурор.- Сами так сами. А что за дело, напомните.
Секретарь быстро вытянулся во фрунт и затрещал по-сорочьи:
- Кировский район Лэ О…
- Вы китаец? – спросил прокурор и выпустил очередь.
- Извините. Кировский район, Ленинградской области, поселение Молодцово. Дело от 3 ноября 2145 года об убийстве Екатерины Масловой, пяти лет. Об её исчезновении было заявлено 1 ноября того же года. Поиски ребёнка силами местной милиции и привлечённых городских отделов результата не дали, девочку нашли родители, местные фермеры, проживающие в Молодцово. Поиски убийцы силами местных органов ничего не дали…
- Никому-то наши органы не дали,- хихикнул прокурор и перешёл на следующий уровень.
- Потерпевшая умерла от острой потери крови в результате изнасилования в особо жестокой форме,- задушевно продолжил секретарь.- В области заднего прохода ребенка обнаружено четыре радиальных надреза, экспертиза установила травмы толстого отдела кишечника, несовместимые с жизнью, а также многочисленные травмы половых органов…
- Припоминаю,- сказал прокурор. – Это тот «курильщик»? Из местных, кажется?
- Совершенно верно. Он выкурил порядка… — секретарь замешкался, подглядывая в материалы дела, — десяти сигарет. Наблюдал, как потерпевшая умирает.
- Продолжайте.
- Убийцу обнаружили родители девочки,- послушно затараторил тот, — и передали в руки правоохранительных органов. По результатам проведенной экспертизы, а также по результатам опроса свидетелей… вина полностью доказана, преступник признал себя виновным … суд назначил высшую меру.
— Убит,- сказал прокурор и захлопнул ноутбук. – То есть казнить будут сами. Что они выбрали?
- Тут указано,- засуетился секретарь и подобрался поближе, шурша листами,- они указали классический способ, выстрел произведёт отец. Оружие предоставляем мы, казнить хотят на месте происшествия. Что-то вроде мести. Инструктаж проведем сразу после Вашей резолюции.
Прокурор аккуратно нарисовал подпись посередине красной печати. Фермер, брезгливо подумал он. Фермер будет долго целиться, потом у него устанет и задрожит рука. Или забудет снять предохранитель, или начнёт разговаривать – за что, мол, ты, сука такая… Закончится тем, что выстрелит кто-нибудь из конвоя, а он, затаившись в сторонке, отвернется и будет с нежностью, дотоле невиданной, успокаивать свою трясущуюся фермершу, проклиная тот миг, когда захотел расстрелять самолично. Люди, вздохнул прокурор.
- Почему не у нас в бункере,- спросил он, — зачем везти так далеко?
- На месте преступления хотят,- сказал секретарь,- правилами не запрещается, но отказать можно. Хотя вы уже подписали…
- Усиленный конвой дайте,- пробормотал прокурор и вновь распахнул ноутбук. – Видеоотчёт, как обычно. Свободен.
***

Серый вонючий март кис обочинами, скалился собачьим дерьмом, человечьей новогодней блевотиной; серый бронированный серый фургончик с щелями вместо окон приехал в замусоленный пятиэтажный поселок, пробрался в поля, мимо маленькой фермы. Дальше он поехал за поджидавшим его квадроциклом, по раздолбанной тракторами грунтовке, вдоль линии электропередачи, ныряя в глубокие ямы — тряско, с трудом.
Конвой насчитывал старшего в чине майора, четверых группы сопровождения, шестым был водитель; приговоренный числился номером семь, несмотря на то, что вся экспедиция была затеяна из-за него. Он колотился в ознобе, сотрясая прижатых к нему конвоиров – это был довольно откормленный и мускулистый мужчина с рыхлым, не подходящим ему одутловатым лицом. Под искривлённым острым носом оно будто бы выдыхалось в своем построении: челюсти, линия рта, подбородок сползали к огромному кадыку, стремясь перебраться на грудь, под футболку зеленого цвета. Выражение угольных глаз было пустым; лишь изредка он покалывал ими сидящего напротив конвойного, по совместительству судмедэксперта, будто желая спросить – когда уже? Скоро ли?
Тот не отвечал ничего, вместо этого пихал локтем заснувшего было коллегу, и говорил, хотя так же, как и все, ничего не видел:
- Почти приехали.
Тот кивал, прогоняя дремоту. Тусклый свет делал лица зелёными, пахло потом.

У Кировска встали на светофоре, и тут, наконец, прорвало – как всегда, в девяноста пяти из сотни. Смертник заголосил и рванулся, попав между ног конвоиру напротив, отбросив левого, телом бросился в дверь – бессмысленно и заранее агонизируя. Это было знакомо и глупо, так привычно, что никто даже не выматерился от неожиданности. Его оглушили, чуть-чуть помесили ногами, согнувшись в невысоком пространстве фургончика – без особенной злобы, впрочем, и водворили на место. Там он плевался и всхлипывал, ровно десять минут, по лицу текли неумелые слёзы.
Вскоре они все же приехали.
- Фантазёры,- сказал майор, выбравшись из кабины и оглядевшись,- лес ведь.
Объяснение, впрочем, было простым.

Катя Маслова, девочка пяти лет и шести с чем-то месяцев, была найдена тут же, полгода назад. Голова малышки была замотана в её же синюю шерстяную кофточку, рукава каменели узлом на шее; стояла она на коленях, насадясь животом на расщепленный пень, колготки и рейтузы были разрезаны. Голое было искромсано «твёрдым тупым предметом», который наделал несколько рваных сквозных отверстий с другой стороны, «твёрдый тупой» прорвал изнутри животик. Земля вокруг лобного места была черной.
Дикое грязное месиво тряпок и размазанных по земле внутренностей было обнаружено по двум маленьким, трогательным детским пяткам – они были странно, необъяснимо и девственно белыми, как снежки среди бурого скучного леса.

Сейчас над пеньком возвышалась конструкция — какие-то невысокие козлы из свежего желтого бруса, крепкие и добротно соструганные, врытые накрепко. По поляне бродили, переговариваясь, люди, три мужчины и женщина; к чахлым деревьям были прислонены велосипеды. Вдалеке, в перелеске, виднелась привязанной какая-то огромная вроде бы псина, жирная и суетливая – майор толком не рассмотрел.
Люди притихли, осторожно приближаясь и собираясь в небольшое кольцо.
Майор, оглядевшись, недоумённо покрутил у виска.
- Не выводить пока,- крикнул он в закрытую дверь фургончика,- выясню обстановку.

К нему приблизился фермер. Это был худой человек, небольшой, суховатый и с жестким лицом. В руках нёс прозрачную папку, распухшую от бумаг, держал её бережно, будто ребёнка. Зачем-то он силился улыбнуться, как полагается у вежливых людей при встрече, рот кривился в гримасе; он отрывисто поздоровался.
- Это не слишком удобное место,- вместо приветствия отрезал майор. – Вас же предупреждали – никакой публичности и лишних людей. Пространство открытое, высока вероятность побега. Вы подписали бумаги и Вас ознакомили с правилами.
- Привяжем,- выдавил из себя фермер. Сглотнул и добавил, махнув на козлы:
- Вот к ним привяжем. Я должен. Я вас очень прошу. Люди сами пришли, я никого не звал… Я попаду, все будет нормально.

Взгляд его не был просящим при этом.

Майор осмотрелся. Воскресенье же, мать его. Если переносить казнь, то придется везти арестанта назад, а это дорога по пробкам, море бумаг и потерянный день. На обратном пути он рассчитывал спрыгнуть у метро, побриться и вымыться – к Лене, к Лене…
- Людей за машину,- сказал он, наконец, — чтобы никого на линии. Велосипеды и прочую живность тоже убрать. Устроили цирк, понимаешь. Мне видеоотчет сдавать, а у вас тут Красная площадь, мать вашу…
Фермер закивал, часто и благодарно, чуть ли не кланяясь.

- Ваше оружие,- сказал майор, подавая ему пистолет,- распишитесь. Патрона два, в идеале второй на контрольный. К объекту не ближе пяти шагов во избежание. Промахнётесь – мы сами тогда.
- Я понял, я все понял… — фермер торопливо черкнул на бумаге, — меня инструктировали. Расходитесь!!! Все за машину! – закричал он сразу же людям.

Майор стукнул в дверь, и она распахнулась.

***

Всё случилось стремительно, быстро, отточенно. Майор подал фермеру пистолет – конвой поставил на землю убийцу. Фермер подкинул оружие, ловко щелкнув предохранителем чуть ли не на самом лету, и приставил к виску майора:
- В машину, быстро,- приказал он.
- А!!! – выхаркнул тот.
Двое до того безучастных мужчин выхватили осуждённого из рук ослепшего от дневного света конвоя и повалили на землю.
- Все в машину, — повторил фермер, — или стреляю.
Конвоиры, не успев проморгаться, послушно полезли обратно в фургон, не пытаясь достать оружие, за ними впихнули водителя, следом — майора. Щёлкнул замок.

- Всё,- сказал фермер и поставил предохранитель на место. – Начинаем.

***

Мужчины потащили убийцу к козлам, тот скрёб ногами по жухлой траве; перекинули через них вниз головой – с воплем «кха-а-а!!!», с размаху. Профессионально, как вяжут к забою скотину, они спеленали мужчину веревками, толстые руки его быстро побагровели; ляжки ему расставили широко, опустив на колени. Голени прижали к земле толстыми проволочными дугами, вогнав их кувалдой. Работали эти двое споро и деловито, словно занимались этим всю жизнь; вскоре распятый преступник был закреплён мёртво, надежно. К ним присоединилась и женщина, стоявшая до этого поодаль — хрупкая, блеклая, в длинном, не по погоде, белом грязноватом пуховике. Тонкими слабыми пальцами она стала сдирать с жертвы кроссовки, туго завязанные — удавалось ей это неважно, но почему-то от этих действий убийца, наконец, закричал:
- Не трожь обувь, су-у-ука!!! Не трожь!!! Не надо!!!
Никто не ответил; женщина же, сдёрнув с него неожиданно белые, чистые носки, поднесла кроссовки к лицу жертвы и молча поставила рядом.
Жертву затрясло вместе с козлами, уже посиневшие руки задергались в надежде освободиться, пальцы ног заскребли по грязи, набирая под желтоватые ногти земли, по спортивным штанам поползло что-то тёмное. Жертва вздумала вырываться; фермер, подойдя, резко пнул её в голову – молча. В руках у него была банка, и он аккуратно размешивал что-то кисточкой – судя по этикетке, белую краску.
- Надо, Федя,- сказал вдруг фермер. – Надо,- повторил он и криво улыбнулся.

Двое помощников, наконец, отошли, проверив надежность креплений. Фермер же подошел к жертве вплотную. Действия его были спокойны и аккуратны, безо всякой жестокости или нервозности – вытащив длинный нож, он ловко взрезал одежду на осуждённом, полностью оголив торс, ткань поникла вдоль тела; еще раз помешав в своей банке, он стал что-то писать на его спине. Один из помощников спросил:
- Саш, че пишешь-то? Номер статьи?
Фермер не отвечал, продолжая занятие.
- Стих пишет, — серьёзно ответил второй.- «Я помню чудное мгновенье…»
- Да куда там… Места не хватит.
- А он мелким почерком.
Парочка сдавленно рассмеялась.

Фермер писал, люди ждали. Ждал и приговоренный. Замерзнув, он подрагивал кожей и растащенными в разные стороны мышцами бедер. Изо рта побежала слюна, редкие волосы на теле встали дыбом.
Закончив писать, фермер с сожалением посмотрел в банку, размахнулся и отправил её в кусты. Снова вытащил нож.
Зайдя с тыла, он рассёк широкую резинку спортивных затёртых штанов своей жертвы. Разодрал и дальше, обнаружив скомканные на жилистых бедрах большие семейные трусы – с треском разрезал и их.
На поляне сделалось тихо.
Из-под искромсанных тряпок свесился член – он тяжко вывалился, нездоровый и длинный, в складках слежавшейся вялой кожи; владелец «носил» его слева, у бедра – лишившись своей упаковки, орган нехотя отлепился и беззащитно повис.
Заорала ворона.
- Хуй-то как Катюшина ножка,- громко сказала женщина. – Какую муку приняла малышка… Девочка моя. Любимая моя девочка.
Она не заплакала, просто молча смотрела, в глазах её был спокойный, уверенный ад.

Мужик был теперь полностью голым, с исписанной белым спиной, с выставленным прыщеватым задом, распяленным в стороны – в глубине вилась чёрная влажная шерсть.

После слов жены фермер словно очнулся. Стал сдирать с тела обрывки штанов, подбежала и сама женщина. В руках её было ведро с перемазанными сукровицей влажными тряпками, запахло свинарником, кровью и случкой. Ими она принялась яростно натирать осуждённого, терла неистово, особо доставалось голому заду, спине. Не стесняясь, она попыталась засунуть скрученный жгут прямо ему в отверстие, но тряпка не лезла в судорожно сжатый сфинктер; тогда она просто повязала ветошь жертве на голову – так, чтобы было открыто искаженное предчувствием лицо.
Сделав так, она выдохнула и громко спросила:
- Давай выпускать.
- Пожалуй,- ответил ей фермер. – Отвязывай.

***

Растительность, покрывавшую это место, было стыдно причислить к растительности, так убога она была; людей, наблюдавших за этой картиной, можно было считать за фантомов. Серое небо было подвешено для разнообразия кем-то, не вполне понимавшим устройство воздушного облачения Земли; чувства же, густыми слоями лежавшие здесь, были материальны, и в них можно было измазаться.

***

На поляну вдруг выбежал кабан – огромный, серый, безглазый от белесых ресниц, слишком поджарый для домашней свиньи. По спине его змеилась черная жесткая полоса, уши лохматились обрывками шерсти, он сипел и рвал грязь копытами — это была не ленивая домашняя особь, а помесь с настоящим и диким. Животное захрипело, беспорядочно суетясь, люди отпрянули, отходя за деревья. Но они не были интересны — сделав рваный разведочный полукруг, кабан замер.

Он принюхался, потеряв интерес ко всему, кроме — и враскачку, уверенно пошел к распятому на козлах человеку, вдохновенно втянул рылом воздух и встал на дыбы. Обрушившись на тело распятого всей своей волосатой огромной тушей, он сдавил его передними ногами – любовно, надежно.
Убийца нечеловечески завизжал, задушенно, тонко; копыта кабана впились в его ребра – скотина же деловито пристраивалась, совершая характерные движения. Зубами она прихватила тряпицу на голове мужика, жуя и грызя голову вместе с волосами – запах сводил с ума. Кабан давил ненадежное тело, грея колючим своим скотским пахом разверстый и беззащитный голый зад человека.
- Молодец, Мальчик,- сказал фермер и, вытащив пачку «Примы», распотрошил её, неумело добыв папиросу.
Тела убийцы почти не было видно; видна была лишь колотящаяся и пошедшая тонкими алыми струйками голова, глаза были выпучены, рот разверст.
Фермер поджег сигарету и, кашляя, принялся курить, сильно морщась. Жена его, в мучительном напряжении, смотрела в пах хряку, ожидая того, что особенно её волновало, по-видимому. И дождалась.

Между ляжек животного вдруг вырос непривычных размеров и формы изогнутый член – темно-серый, перевитый, как штопор, чуть мокрый, пар пошел из-под брюха и вонь. Орган закачался на воздухе, как жирная удочка с набалдашником синюшного цвета.Тело жертвы под ним нашло силы задергаться, впрочем, напрасно — деревянные козлы трещали, но стояли надежно. Человек завизжал словно бы всей кожей, кабаний отросток заколотился о бедра, о ягодицы, оставляя прозрачную слизь на трясущихся волосатых ногах. Животное задергалось с удвоенной силой, алкая цели, столь необычной, в раже оно выхватило кусок мяса из того, что недавно казалось спиной.
Жертва кричала уже не горлом – желудком, но на лице фермера не отразилось эмоций. Он был озабочен затянувшимся действием .

Устав ждать, он припал на колени, подобрался и, придержав раскачавшийся орган, дёрнул его вперёд, точно направив кабанье богатство в искомую цель.
Склизкий штопор, наконец, разыскал своё горлышко – полуметровый кабаний прибор пробил мужика, и инстинкт заработал на полную мощь.

Распалившись в охоте, животное перестало себя контролировать, вбивая в кишки человека распалённый свой кол, мешая внутренности и буравя слизистые, что ему попадались; из мужика сразу брызнуло, а потом потекло и зачавкало – черно-коричневое, смрадное, кровь и кал, вперемешку, слабо заклубился удушливый пар. Все это липло на ляжки обоих, стекало и впитывалось в весеннюю землю, дикий визг ломил уши – жертва блевала кровью, спина превратилась в рваное месиво… жертва хрипела, не теряя сознания, в унисон с кабаном…
Белые ступни с большими мозолями неприлично, развратно дергались из-под копыт – кабан ебал и ебал, подчиняясь инстинкту и запахам, страстно жрал волосы, грыз спину – любовно, из самых благих побуждений. Продолжал свой свинячий род…

***
Фермер, держа сигарету, стоял и смотрел, не затягиваясь. Сигарета дымилась и он изредка дул на неё, продлевая горение; это была шестая.
Кабан отвалился от тела на восьмой сигарете. Жена фермера заалела румянцем и часто дышала; лицо её будто светилось, пуховик бы расстегнут, платок снят – женщина была яркой и огненно- рыжей, по-настоящему.

Фермер накинул веревку на шею животного, кабан хрюкнул довольно, покорно.
- В ручей по дороге загоните,- сказал фермер подошедшим помощникам.- Обмоется пускай.
- А то,- сказал кто-то из них.
И они удалились.

Жена обняла его; они постояли так, чуть покачиваясь, он застегнул ей одежду.
- Ты беги –ка до дома, приболеешь опять, — сказал он. — Чаю хочется. Я скоро, приберусь только вот.
- Воскресенье сегодня,- ответила та. – Не задерживайся.
Когда белый её пуховик перестал просматриваться сквозь унылые редкие заросли, фермер открыл, наконец, серый фургон.

Он никуда не отпрыгнул, все зная: из фургона раздались сухие хлопки, шесть раз. Фермера резко отбросило вправо – он устоял, а потом аккуратно, спокойно приземлился на мокрую землю.

***

Прокурор играл в в QuakеDeath, но не стал прикрывать монитор, зная, что помощник не сунется. Тот почтительно склонился поодаль, стульев за шесть до него, подобострастно согнувшись и дыша в полированный стол прокурора. Словно конь, приведенный на водопой, он искоса взглядывал на начальство в надежде на литр внимания, но всё не наливали, страдал секретарь. Однако продолжал нависать над черной рекой, ибо дело не требовало отлагательств.
- Извините, что беспокою,- деликатно прокашлялся он. — Серьёзнейший повод.
Взор прокурора был мутным и мимо.
- Фермеры,- терпеливо сказал секретарь, на всякий случай он слегка улыбнулся. – Дело об убийстве ребенка. Казнь прошла с некоторыми осложнениями.
При слове «осложнения» прокурор оторвался от дела.
- Какими, — в голосе звякнул металл.
- Мы не сделали видеоотчета, к сожалению. Только фото. Исполнитель проявил неуважение к закону...
- Я уже слышал. Но, насколько я знаю, все утряслось?
- Именно так. Но нам надо как-то квалифицировать...
Секретарь положил пачку снимков. Прокурор сморщился.
- А это что,- спросил он, наконец. — Буквы, что ли?
— Именно так. Мы не смогли прочесть, к сожалению. Но экспертиза, конечно, определит.

Вглядевшись, прокурор неожиданно выпрямился.
- Нечего тратить казённые средства,- сказал он. — Это приказ. Свободны, а снимки оставьте мне.
Секретарь испарился.

С черно-белой большой фотографии, между мёртвых лохмотьев свежесодранной кожи, заляпанно-рвано, но явственно, бело и крупно сияло огромное слово:

ЛЮБОВЬ.