Муся Иванова : Оппозиция

Оппозиция

Как же я устала просыпаться у себя на кухне ровно в 3.41 со словами: “Дай мне разума, Господи!” Говорят, способность мыслить возвысила человека и позволила стать царем природы. Как же я не согласна с этим. Вы знаете, что животные способны понимать разные языки и поэтому им не надо говорить. Потому люди часто кажутся мне одноклеточными похотливыми существами, безнадеждно застрявшими в основании пирамиды Маслоу. Но я не осуждаю, я пытаюсь увидеть людей и себя прозрачными, всмотреться в их души, пожить в их теле хотя бы считанные секунды. Тогда я начинаю чувствовать, что их заботит.
Вот женщина, молчаливо сетует, что ей не уступил место “спящий” задорный юнец. А может она все-таки, сетует, что не осталась дома со своим больным малышом, потому как зарплата у нее неофициальная и больничных ей не дадут. Понимаете, ей не дадут денег позаботиться о ребенке, и не дадут никогда. А ее милому мальчику, кажется Ване, нужно купить хороший сироп от кашля. Не пертуссин, вкус его ему не нравится, а хороший ЗАГРАНИЧНЫЙ сироп от кашля. А ведь сироп этот дорог, но она поработает, и ей скорей всего заплатят. Тогда она прибежит домой ни жива, ни мерта, с одним желанием – взять яркую мерную сиропную ложечку, наполнить вкусным бельгийским-вырожденческим сиропом и дать немного радости пушистенькой головке своего единственного счастья, своему Ванечке-Ванюше. И ее не заботит, что Ванюша не станет профессором. Да, хоть уголовником, ведь она будет жить сегодня лишь для того, чтобы вечером, уставшая, стереть пот с температурного лба своего сына.
Поезд тормозит неумело и она встречается телом, а потом взглядом с артритным интеллигентным стариком в пальто с каракулем и маленькой дурацкой шапочке. Глаза старика пронзительны от боли, что жизнь прошла так быстро. А что он успел? Два развода? Дети-безоцовщины? Жены -глаза бы мои вас не видели. Но главное, что впереди эта бескончаемая старость. Ему бы обнять, случайно прильнувшую к нему женщину, стать, пусть престарелым, но отцом Ванятке. Но нет же, у него же на уме лишь старость-старуха, что всегда рядом с ним и на коже, но, прежде всего, в душе.
И вот их уже двое и выйдут они на одной станции, метро Третьяковская, но не пойдут они в знаменитую галерею, где глаза Блока в этом холодном феврале, все еще кричат “Помоги мне!” А пойдут они в разные стороны, нелепо смущаясь и провожая тоскливым взглядом друг друга. О, да, истинные дети этого большого “столичного” города под названьем Москва.
Москва! Как много ты мне подарила. Ты изменила мою жизнь. В мнимой занятости-суете ты, как заботливая мать, укрыла от тоски по мужу и горечи похорон моего васильково-глазого деда. Но постой, ты мне не мать. Ты — моя единственная подруга, скрасившая одиночество моего безумия. Прости, но, как бы мне ни хотелось, ты у меня одна, что безусловно тебя обязывает мне помогать. Ведь у меня не может быть других подруг. Я же буду желанна их мужчинам, а они -“подруги” для моих мужчин желанны не будут.
Как же я грустила по тебе там, далеко-далеко, в тридевятом царстве, в стране грез-слез, в этой призрачной, но быстро тонущей, следуя предсказаниям Нострадамуса, Америке. Москва, ты мне снилась там. Видишь, я иду в мокром феврале по вульгарной Тверской. Наклоняюсь, чтобы коснуться своих снежных следов, и просыпаюсь, целуя-целуя страсно свои руки, на которых есть и твоя, и моя душа. Это был только сон, но он был так хорош – намного лучше чем дни, месяцы и годы на чужбине.
Но не жить тебе спокойно, широко раскинувшись похотливой русской водочной бабой. Как ты ни старайся. Ты лишенная стыда, скромности и чести, располневшая от собственной неумеренности суши-рестораций и невежественная из-за забытых библиотек.
Но я люблю тебя, Москва, пусть не той “высокой” любовью, как любят Париж после посещения Лувра. Нет же, Я люблю тебя так, как умею. По-русски, один пронзительный взгляд, выпивающий всю бензинную душу твоих пробочных проспектов, и я уже влюблена в тебя, раз и навсегда. Я люблю тебя настолько, что не боюсь жить в тебе. Не боюсь, что когда-нибудь буду распята и воскресну снова и снова. Ведь мой щит – искренность души, мое оружие – глаза, воспаленный разум вместо коня. И потому я скажу.
Берегись. Я не знаю, что скрывается за заморским словом “оппозиция”. Если поза, то почему “оп”? Но я видела этих людей-“вождей”, в том доме-приюте с женским именем, по-моему, Наташа. Да-да, по имени той Наташи, что люди Востока смеют называть всех русских женщин. Даже тех самых, которые хоть иногда бывают так трогательно верны своему дому, мужьям, детям, матерям, отцам, сестрам, братьям и собственно всем русским людям. Да-да, именно там я близко-близко впервые увидела эти теплые карие глаза, так страсно-колюче скользящие по моей спине и ниже, ниже. Он, с гордым именем моего дяди, с именем Борис, среди обычных жидовских склок партийных оппозиционных съездов-обедов стоял и смотрел, недоумевая, с какой из лун и сколько раз я свалилась, что не здороваюсь, а значит не узнаю его. Я ясно прочла в его глазах:” Товарищи, извините, Господа, ведь это хамство. Ведь она не моооооожет меня не знать. Поздаровайся, наконец! Приказываю”
Не тужьтесь в догадках, я не поздаровалась, он мне не дал, потому как я не просила. Ведь Я столько видела в тот момент, что великий русский язык БЕЗДНАДЕЖНО слаб, чтобы передать суть увиденного. Но я попытаюсь, ради Вашей же жизни, ради Вас, МОИ Читатели, что прямо сейчас так торопятся по моим неумелым строкам. Простите, я бы хотела стать поэтэссой, но я Прозаик, вернее прозаЙка.
Прозайка попросит Вас на коленях, заклинает всем, что вам дорого, прежде чем идти на Триумфальную площадь в тот пока далекий для Вас судный день, Вы прямо сейчас сходите в обделенный Вашим вниманием, исключительно в силу занятости (О, как я Вас понимаю!) музей современной истории, что на Тверской. Я не знаю имени этого современного прорицателя, что когда-то повесил на один стенд фотографии царской семьи со сподвижниками разных времен, в частности в лице господ Витте и Столыпина, рядом с “БЕСАМИ”-Лениными. Пойдите, и Вы поймете, как сильно отличаются лица Николая II и его девочек, от этих звериных революционных рож, непонятно чем воспользовашихся и растоптавших-развеяших то, что, казалось бы, СВЯТО и НЕРУШИМО. Лишь затем, чтобы создать фундамет своей похоти, создать этот действительно Великий Нерушимый и давно уже заботливо нами разрушенный СОЮЗ.
А если в двух словах, ту самую разницу светлого и кроваво-черного, я и увидела в тех далеких карих глазах Бориса, и всех борисок, что пойдут за ним. А ведь когда-то он был Боренькой… Что ж с ним стало? Кто посмел отобрать у него игрушку-власть? И вот Он стоит такой жалкий, но гордо именуемый политиком-оппозиционером, вООООждем русской демократии, и иногда просто топчущий всяких-разных баб. Он, без стройной программы, но с красивыми лозунгами, о том как плохо мы живем и не догадывающийся, что мы без него, мессии, и не знали-не ведали. По его мнению, мы все это время спали, но не ели. А он пришел и в миг, накормил УСИХ, своей правдой-маткой. Как ни абсурдно это звучит, но я против оппозиций.
Мои глубокоуважаемые читатели, Вы поймите, правды нет, есть ИСТИНА, что ведома только Богу. И лишь сон, такой для меня желанный, среди всего этого политически-взятнического зоопарка, принесет успокоение. Ведь мы сильны, нам же с Вами дана в дар эта жизнь и то, что мы думаем на Русском, хоть часто и поступаем по-иродски. И поверьте, я готова на все. Уйти в монастырь по Вашему выбору, женский или мужской. Я до 2020г (!!!) готова следовать программному курсу-религии “маУсизму”, столь блестяще представленному Правительству, пожалуй единственным из увиденных мной людей на своем месте, Владимиром Мау. В целом, Я поддержу, кого угодно, лишь бы был мир во всем мире, и прежде всего в НАШЕМ РУССКОМ ДОМЕ, в МОСКВЕ, и во всей РОССИИ. Подумайте, прежде подумать! Молю Вас, пусть эта страна живет, а наша русская история, писанная-переписанная, перестанет быть цикличной. В наших силах разорвать это порочный круг, и начать надо, забывая это “Оп” в так непонятном мне слове оппозиция. И одновременно собственноручно формируя Позицию, да-да нашу с Вами гражданскую позицию. Может, я всего лишь уставший мечтатель. Но я верю в Вас, Вы справитесь с этим нелегким делом всей жизни, со следованием своей собственной сознательной гражданской позиции.