Дикс : Когда за окном темно

Зверята бежали по лесу весело хохоча.
- Солнышко! Весело! — орал на бегу ёжик, поправляя очки.
- Ура-а-а, весна наступает! — голосил слонёнок, взбираясь на пеньки и спрыгивая в покрытые тоненьким льдом лужицы.
- Хо-хо!!

Но тут ежик споткнулся и упал на битое стекло руками. Здоровые, словно битый хрусталь, осколки бутылки из-под водки распороли нежную кожицу и из ладошек вывалилось парящееся на весенней прохладце мясо.
- Ой, больно! — завопил ёжик и принялся кататься по холодной земле, пачкая белую расписную рубаху в темной липкой крови.

Зверята мигом сбежались к пострадавшему другу.
- Боже! — слоник принялся бегать по поляне, в поисках бинтов и медикаментов.
Однако ему посчастливилось лишь упасть в яму на отравленные колья и визжать оттуда зверятам разные глупости.

- Бинты! — сообразил толстый поросенок и отправился в кусты, чтобы отлить. В кустах было наркоманское лежбище — тут и там сотни использованных инсулинок, бутыльки из-под физ. раствора и нацарапанное на стволе дерева «мама пойми».

Поросенок по привычке стал поднимать прошлогоднюю листву пятачком, чтобы отыскать бинты. В тайне конечно он надеялся найти ещё и желудей, чтобы прогулка совсем не пропала, однако в итоге наткнулся нежным хрюнделем на иглы спидозной иглы и тут же весь покрылся язвами.

Зверята ждали его ждали, но долго ждать не пришлось: над поляной объвилась разбуженная ими баба-яга на коптящей ступе и принялась поливать зверят кипящей смолой, чтобы они больше никому не помешали сладко спать.

Залитые черной раскаленной жижей звери метались по поляне, неоднократно повторяя судьбу ёжика и слоненка, пока среди них всех в живых не остался один лишь Наум с пастушьей дудочкой в руках.

Баба-Яга приземлила корыто рядом с ним и в задумчивости принялась чесать волосатый подбородок.
- А ты ещё кто?
- Я, ээ… Наум из Даун-Тауна. Борюсь за добро и спра..
- Пшеницу дробить умеешь?
- Ну, мне хулиганы как-то предлагали, но я отказался — почему-то покраснел седой.

- Пойдешь ко мне в рабство. Взамен — научу колдовать. Садись в ступу.
Наум машинально залез в ступу, сел спиной к спине с бабой-ягой и стеклянными глазами уставился на поляну, залитую кровью и усыпанную трупами.

Так, чтение перед сном безобидной сказки внезапно вылилось для него в рабство у бабы-яги и потерю всех вымышленных друзей.


***

Работать на бабу-ягу было туго, если не сказать больше.
Дробилка для измельчения пшеницы стояла в тесном сарае, по стенам которого висели десятки старых курток, а в углу громоздились пыльные банки для солений.
Вся работа заключалась в том, чтобы подсыпать в дробилку зерна и следить за её работой. Ничего кроме этого делать просто не получалось — шум от адской машины стоял неимоверный.

Через пару дней Науму также удалось познакомиться со свиньями, для которых он дробил зерно. У свиней были металлические зубы с золотыми коронками, грузинский акцент и совершенно бешеные глаза, которые никак не могли сосредоточиться на одном предмете.

Днем Наум дробил пшеницу, по вечерам сидел в избе у бабы-яги, около потрескивавшей печки и слушал песню выдуваемую огнем в большой кирпичной трубе.
Сама баба-яга оказалась неразговорчивой сухой бабой, которая постоянно одергивала Наума и материла за то, что он выполняет свою работу не так качественно как ей хотелось бы. Но, надо признать, колдовству она учила хорошо.

Через неделю тренировок Наум научился с легкостью и без лекарств отправлять в анабиоз мышей, через месяц усмирил свиней, заставив их плясать до изнеможения на задних лапах, а через полгода уже лениво сидел у дробилки, одним пальцем указывая зерну, куда надо сыпаться. Колдовство значительно упростило ему жизнь и освободило кучу времени для того, чтобы изучать местные окрестности.

Однажды, прогуливаясь по огородам бабы-яги, среди безумных тыкв, от вида которых дико хотелось срать, он встретил беглого зэка.
Зэк издыхал от голода в кандалах и изодранной одежде, пытаясь отгрызть кусок сырой тыквы.

- А ну не трожьте тыквы бабушкины! — погрозил ему седой пальцем, выйдя из-за зарослей камышей. — от них безумие наступает.
- А без них — наступит смерть от голода, бля! — огрызнулся хэк и продолжил подгрызать ствол у маленькой тыквы.
- Вы кушать очевидно хотите? — из вежливости поинтересовался седой и наколдовал полный стол яств и питья. Там были и манные каши и жареные поросята и утки и фрукты и овощи. Чего там только не было!

Зэк с визгом накинулся на еду и быстро сожрал всё, включая посуду и скатерть.
Седой сел на жопу.

После плотного обеда, небритый бич засмолил сигарку и выпустил Науму дым в нос. Кандалы тут же упали на землю и растворились.
- А ведь зазнался ты, Наум! — усмехнулся зэк и сплюнул. — Помнишь своих друзей-зверей?
- Эм… — густо покраснел седой. — ну помню, да.
- Помнишь как ты их кинул? И поросенка отправил иглы носом собирать? И слоненка столкнул в яму!

Наума аж подбросило вверх:
- Да я! Да я! Я че мог сделать-то? Сами они погибли все!!! Я не при чем!

Зэк превратился в покрытого язвами поросенка с грыжей на шее и вытер с пятачка выступивший из язв гной:
- Врешь мне сука. Я ведь выжил. Я ведь кореньями и желудями питался, чтобы не сдохнуть! Щас тебя убивать буду!

Наум быстро наколдовал себе рыцарские доспехи и огромный блестящий меч.
- Хоть я и не умею с этим обращаться — всё равно тебе несдобровать поросенок!
Ты знал что руководство Газпрома расстреляют и мои акции обесценятся! Потому и скрылся значит!

Поросенок обернулся подгнившим акционером Газпрома и теперь лежал в канаве с ржавым газовым ключом в боку. Серый пиджак был покрыт комьями глины и густо пропитался кровью в месте пореза.
- Я… таких как ты… ссученый… — хрипел акционер, пуская бурую пену изо рта. — а бабку я тоже достану, понял?

Доспехи на седом растаяли как лёд и стекли в ботву скошенных тыкв.
- Поросенок! Не дури мне мозг! Зачем ты сюда пришёл?
- На самом деле я муж бабы-яги, а ты мой приемный сын.

Перед Наумом снова сидел спиздозный свин в язвах.

- Я скоро вернусь и ты мне всё подпишешь.
Порось с трудом поднялся на задние лапы, пошёл к кустам, опираясь на палку. Споткнувшись на кочке, он оторвал себе копыто левой ноги и дико завыл, упав на бок в грязную лужу. Когда его голова повернулась к Науму, он держал во рту чупа-чупс.

- Споем вместе Наумчик! Упс, ай дид ит эгэн! Ахахаха!!
Поросенок визжал голосом анальной бритни спирс, а Наум в ужасе бежал обратно к ставшей теперь такой милой и родной бабушке-яге.

Над лесом сгущались сумерки приближавшейся ночи.


**

Как назло — бабки не оказалось дома.
Седой запер дверь изнутри, залез на нетопленую печь и наколдовал себе двух плящущих бегемотиков в костюмах химзащиты, чтобы они его развлекали. Но сам подсел на такую измену, что дрожали пальцы.

Периодически он поглядывал за окно: лес погружался во тьму, загорались первые звёзды — такие яркие и большие, какими они бывают лишь в конце августа. Неподалёку ухал филин. Положение усугубляло ещё и то, что у бабки не было света, а её саму можно было не ждать: недельные командировки для старухи — обычное дело.

Седой разложил пасьянс, но как бы он его не перекладывал, всё равно получалось что он сегодня сдохнет. Надо было что-то предпринимать.

В это время взошла полная желтая луча с вольчей пастью и в темном огороде начали лопаться тыквы. Стало совсем жутко.

Наум прильнул носом к стеклу и вгляделся в темноту.
Над забором явно виднелись чьи-то уши. Уши поросенка?
Во дворе кто-то ходил. Тяжело топая, словно медведь.

Бегемотики сказали «ну тебя нахер» и исчезли. В образовавшейся тишине было тесно как в киселе. Мандраж пробирал Наума до самых костей.

И тут во дворе, посреди ночи, внезапно начал кукарекать петух. Дико, визгливо кукарекать от ужаса.
С криком седой вскочил обратно на полати, принялся кутаться в лоскутное одеяло. Потом, очевидно, решил что это недостаточно надежный способ укрыться, прыгнул в открытый погреб.

Зарываясь среди мешков с картошкой, задыхаясь от пыли и паутины, налипающей на лицо, он внезапно увидел какое-то свечение. Хорошо бабка научила его становиться маленьким — седой уменьшился до размеров мыши и прошёл в щель в стене, на льющийся оттуда желтоватый свет.

В круглой комнатке на круглом же столе, лежали фрукты-овощи, а в углу на красном кресле восседал слепой крот. Глаза его были выжжены спичками.
И тут седой всё вспомнил — это ведь он сам, обожравшись диклофенака, споймал этого крота на огороде, когда тот пилил дрова на зиму, на маленьких козлах. И ведь это он выжег ему глаза спичками, а затем зашил рот капроновой ниткой. Дырки от швов действительно виднелись на губах крота. Некоторые дырки были разодраны и губы висели словно номера телефонов на объявлении, приклеенном к забору.

Науму стало жутко и дико стыдно.
Крот понюхал воздух, определил что здесь кто-то есть и спросил:
- Кто здесь?
Конечно, что ещё он мог спросить, если даже ответ на этот безобидный вопрос мог быть абсолютно любым, так как жалкий слепой крот не может сделать ровным счетом ничего.

- Я спасаюсь от порося… — тихо сказал Наум, смотря себе под ноги.
- А ты кто?
- Портной — наврал Наум, не в силах признаться в своем грехе. Он хотел зарыть в памяти скелет того бесчеловечного поступка, но в нем всё же продолжало гореть дикое пламя стыда.

- А… — крот достал спицы с клубком и принялся что-то вязать.
- Мне тут недавно какая-то сука выжгла глаза спичками и заштопала рот, ты хочешь это обсудить?
- Нет
- А акции газпрома покупал?
- К чему эти вопросы? — Наум возненавидел Газпром и всех его основателей и сейчас мечтал только о том, чтобы они все немедленно попали в ад и горели на раскаленных дыбах. На самом деле он лишь пытался заглушить стыд от совершенного над кротом кощунства.

- Хорошо — сказал крот и закончил вязать. — в его лапках висела маленькая удавка. Переведя взгляд с неё на потолок, Наум узрел там крюк, оставшийся видимо от люстры.

- Помоги мне повешаться — как бы между делом сказал крот и залез на стол, подавая седому конец удавки. Сослепу крот наступил на вазу с фруктами и чуть не упал со стола. Яблоки выпали из вазы и покатились по столу, падая на пол из-за силы всемирного тяготения. Седой заплакал.

Крот продолжал протягивать ему конец удавки, тыча им в ставшие непослушными пальцы.
- Помоги..
- Помоги..

Седой зажмурился. В голове всё поплыло.
Словно издалека доносился глухой голос крота:
- Помоги..

Тут его кто-то сильно дернул за плечо и Толян открыл глаза.
Папа Падло тыкал ему в лицо недостроенным фанерным макетом самолета и тюбиком клея.
- Слышишь меня? Помоги доклеить, сколько можно спать.
Наум покосился на китайские электронные часы, красными цифрами светящиеся в темноте, словно глаза дьявола. Четыре часа утра.

- Какого хрена… Четыре утра папа, какой самолёт?
ПеПе посмотрел на часы и пожал плечами.
- Какая разница сколько времени? Ты поможешь или мне самому все делать?

Седой встал и с груди его на пол упала книжка. На обложке была нарисована баба-яга в ступе и откуда-то из-за неё на него смотрел крот с выжжеными спичками глазами. Оттолкнув папу Падло, Наум отправился умываться.

05/03/2011
Дикс