Тупорылое гавно : Про быдло

Волостной писарь Жан Доминикович Абрамович нервно теребил длинными холёными пальцами хорьховский брелок:

- Это даже не то, чтобы не comme il faut, это прямо так caguer sur la tete мировому спадарству!

Хорьх этот, кстати, ремонтировали третью неделю, так что писарь теперь катался меж вёсками на тещином «уазике», но с брелоком расстаться не пожелал.

Надо сказать, что Жан уважал себя ещё будучи Янкой в церковно-приходских классах, где числился лучшим и перспективным. Невзирая на изрядное самоуважение, кое-какие способности юноша действительно проявил, и шляхетский сход отправил его на учёбу в Бургундию. А перед возвращением на радзiму, молодой бакалавр также не оплошал: озаботился сменить во всех бумагах холопское Янка на благородное Жан.

А после свадьбы на обедневшей шляхтинке из коронных он отрекся от православия, крестился наново у латинян и избавился от неблагозвучной фамилии Луцевич. Прощупывал почву сменить и отчество, но не преуспел. Всё это сошло писарю с рук, благо нравы в Речи давно смягчились, да так оно и лучше.

Был писарь Жан хорош собой: рослый, статный, чернобровый и черноусый. Одевался строго по статутам: серый жупан, серые же делия и рогатывка. Все — отменного качества, как и сапоги жёлтой кожи, но строгое, никаких тебе бранденбургов или чеканных именных пуговиц. Не глуп, ох, не глуп.

Сейчас, изрядно выпив гарэлки с ляховицким кастеляном, Жан изливал душу про мировые события. Впрочем, таксама без глупостей, с головой:

- Человек широких взглядов способен представить situation, когда холопье быдло допустимо в салоне авиетки. Но cainfri Africain вторым пилотом на шаттле...

Впрочем, подвыпивший кастелян не пожелал разделить патриотичного возмущения собутыльника и, на правах старшего, оборвал Жана, не дослушав:

- Не кипишись, Ванюшка, прикинь, во сколько теперь таво мавра-африкана заценят где-нить на Сотби, а? На той неделе мы трёх девок-вышивальщиц по сотне злотых москалю вдули. Чуешь? По сотне! Это тебе не скотницу-кухарку или сисястую банщицу… Искусницы, с иглой в руке выросли!

Кастелян аппетитно схрумкал маринованную чесночину, утёр седые усы льняной салфеткой и продолжил:

- А тут — второй пилот… Хозяин его жизнь понимает. Они там на гудзонах-манхеттенах все еще президентом-сенатором какого квартеронца сделают, поглядишь. Одно слово — янки, — кастелян преехидно ухмыльнулся, выделив со значением презрительное «янки», но не стал гневаться и добавил ласково, — ну-ка, капни мне ещё… Полную, полную, да не журысь… Каб с галавой дружыць!

Шляхтичи хлопнули ещё по чарке и искренне расхохотались нехитрому каламбуру кастеляна.