Васёк : ЗАГОВОР (Монолог)

1.

Проходя по тёмному коридору, освещённому редкими факелами, я услышал шарканье собачьих лап. Я понял, что сейчас услышу и женские шаги. Замер, спрятавшись в стенной нише. Но псина учуяла меня. Подойдя к нише, она заворчала и женский голос произнес: «Что там, Гера?»
Что было делать? Я готов был провалиться, но не потому, что боялся. А потому, что знал: скрыть свою ненависть к ней мне не удастся. А это грозило истериками Царицы, жалобами моему отцу и давно надоевшей отцовской руганью.
Старый придворный лис! Он уже давно не воин, не полководец. Не мужчина. Хотя когда-то был им. Этот воздух Дворца, запах власти, эта тень Царя, всё давно гнетёт, душит меня. Я вынужден сдерживать бешенство, которое так и вырывается из меня наружу. Почему тираны имеют право на нетерпение?! На гнев?! На свободный выплеск чувств, страсти?! Ничего не желаю, только получить эту свободу, это право.

- Что ты тут делаешь? – начала свой допрос Царица. – Шпионишь за мной?
Я опустил глаза, презирая себя.
- Я обходил дворец, Царица. Сегодня я начальник стражи.
- Надеюсь, ты не пойдешь в мою часть дворца? Мне твоей охраны не требуется. Кто приехал сегодня?
- Какой-то старик, знакомый отца. Я не знаю его.
- Лжёшь!
- Не смею лгать Вам, Царица.

Она поняла, что я солгал. Что я напрасно пытаюсь скрыть свою ложь. Я знал, что она поняла это. И она поняла, что я понимаю её. Но это была вечная игра. Придворные словесные кружева, которые я так ненавижу, и которые я со стыдом плету.
Сегодня был ночной праздник, оргии, в которых Царица оставалась таковой. Она была страстной женщиной, несмотря на увядающий возраст.
Указательным пальчиком она подцепила мой подборок, пытаясь повернуть меня так, чтобы взглянуть в глаза. Наши взгляды пересеклись.
Она понимала всё. Что я ненавижу её сына – Царя. Что его ненавидит большинство воинов и крестьян (которые, по существу, и есть будущие воины). Бесконечные изнурительные походы, кровопролитные битвы, а главное, подозрительность тирана, стоили многих невиннозагубленных жизней. Гибнут уже самые близкие родственники моего отца и самого Царя. Его верные проверенные друзья.
А этот душный гнетущий воздух Дворца мутит мой разум, путает мысли.

- Не смею лгать Вам… — повторяю я, не в силах уже найти подходящих доводов в оправдание.
Хотя в чем я виноват? Но она знает без слов, что виноват. И мою вину не нужно доказывать и невозможно опровергнуть. Только то, что я сын военачальника, оставленного здесь самим её сыном, спасает мою жизнь. Но и это только формально. Что стоит убить меня? Когда с легкостью убивают царей и наследников. Жизнь не имеет цены в этом государстве, в этой Империи.
- Ты хочешь жить, мерзкий мальчишка?
Царица водит пальчиком по моему подбородку, по шее. Сладкий паучок прикосновения сползает ниже к моей груди, к соску, и по срединной ложбинке ползет ещё ниже… Её дыхание, наполненное пьянящим виноградным соком и парами благовонного дыма, окутывает меня, проникает в ноздри, в глотку, дурманит желудок, мозг, сковывает железным панцирем все мышцы… «Гиэс-аттес!» — восклицают в саду весталки, гремят тимпаны, гундосят флейты…
Только не проговориться! Только не выдать сегодняшний сговор между отцом, именитым гостем и мной. Эти старики кажется, решились. Наконец-то! Я долго пытался убедить их. И вот сейчас выдать всё под колдовскими чарами этой ведьмы?! Нет! Я сжимаю зубы.
Но она уже подносит к моим губам край килика. «Пей!» Надо пить. Я не должен демонстрировать своей ненависти. Наоборот.
Ночные шествия, праздник охватил всю столицу. И здесь во дворце начинается веселье. Жертвы богам, молитвы, пляски, бешеные толпы горожан… И меня закрутил этот людской поток. Гулкий ритм однообразных яростных восклицаний «Гиэс-аттес!» увлекает и меня в пьянящее, отрешенное от действительности, веселье. Пиршество и пляски…
Царица прижимает свои уста к моим; и кроваво-красный язык страстной змеёй ввинчивается в моё разгоряченное нутро.

Утренний туман окружает меня густой пеленой. Тишина. Сонное дыхание спящей влажной теплой земли. В густых кустистых зарослях очнулся я от сна. Голова Царицы лежала на моей обнаженной груди. Мы оба обнажены. Сколько времени прошло? Неизвестно. Надо мной возникает её лицо. Оно приближается.

- Ну, что же ты? Скажи мне то, что говорил этой ночью? Повтори еще раз, что я прекрасна, что ты любишь меня.
- Ты прекрасна, Царица!
- Конечно, мой прекрасный муж, И ты будешь со мной всегда, мы будем царить надо всем миром, даже если ты убьёшь моего сына.
- Я не убью его. Зачем?
- Но ты хочешь быть владыкой мира?
- Я?
- Да, ты. И ты хотел лишить меня последних остатков власти. А для этого достаточно убить моего сына. Но ты не успеешь добраться до его лагеря, как будешь схвачен.
- Гонец послан?
- Хитрый мальчишка, ты не перехитришь меня. Подумай: лучше остаться в живых и достичь своей цели – царить здесь в стране. А когда мой сын погибнет, наконец, от измождения или от вражеского копья там, вдали от дома, то все его завоеванные земли перейдут в наше владение.
- Ты – демон. Демон! Ты готова убить всех врагов и даже своего сына. Только бы иметь власть!
- А ты разве не таков, мой любимый мальчик? Переспал с матерью своего врага, не моргнув глазом.
- До чего ты мерзка, Царица! Ты даже нравишься мне своими пороками.
- Подумай, мы неплохо поладим, мой ма-а-аленький гадёныш.

Но на следующий день, я вырвался из тягостного дворца и из города. В обличии нищего я прошел пешком невероятно огромное расстояние, отделяющее меня от моего врага. И вошел в пределы его военного лагеря.

2.

Под своими лохмотьями я нёс лошадиное копыто, внутри которого был страшно едкий яд аконит. Только копыто могло быть подходящим сосудом для этой жидкости. Я открылся перед своим братом, который служил в почетной должности виночерпия Царя. Мне удалось убедить его в необходимости убийства. Ведь под угрозой находился уже и наш отец. В назначенный вечер мы были наготове. Царь должен был придти на званый ужин в шатер к одному из своих соратников, греку по происхождения. Этот грек был по характеру весел и говорлив. Что было очень кстати. Мне удалось и его вовлечь в наш заговор. Я не отказал себе в удовольствии собственными глазами видеть момент отравления тирана. И заставил для этого брата и грека выдать меня за раба, который будет помогать во время пиршества. Заранее было договорено, что брат добавит только каплю в кубок, предназначенный Царю. Иначе смерть наступит мгновенно, и мы все попадем под явное подозренье. По моему расчету, для нас выгоднее, чтобы яд действовал постепенно.
Неожиданно для меня (но, очевидно, не для моих помощников) Царь явился в сопровождении молодой красивой супруги. Он взял её из завоеванного народа. Наверное, она прельстила его своей красотой и вынужденной уступчивостью. К тому же им владело ложное убеждение, что такое родство может примирить его с разоренным порабощенным народом.
Супруга была беременна и выглядела устало после вечерней прогулки вдоль реки. Грек прекрасно исполнял свою роль, был радушен, весел, очень почтителен к царственной чете. Мне, как рабу, он велел омыть ноги Царя и Царицы. Брат служил за столом. Хозяин шатра был неплохо образован и цитировал во время пиршества Еврипида. Сам царь отвечал строками из любимой «Илиады». Все шло гладко. Но в момент, когда брат подливал яд в кубок Царя, рука его дрогнула, и он налил слишком большую порцию. Я заметил это, но мог только взглядом осудить неловкость горе-помощника. И тут грек произносит торжественный тост:
- Ты всемогущ, Александр! Как Геракл. Вот тебе Гераклов кубок. Я пью за твоё бессмертие!
Оба начинает пить из своих кубков. А супруга хватается за живот:
- Искандер, мне больно! Этот раб так жутко смотрит на тебя!
И указывает на меня. Что-то подсказало беременной женщине, что опасность для мужа исходит от меня. В этот момент Царь вскрикивает и шатается. Глава стражи подходит ко мне и срывает парик и бороду. Царь мгновенно узнает меня:
- Кассандр!!! — и продолжает:
- Что с моими ногами? Я не чувствую их.

Я в отчаянии (хотя зачем я это сделал?) шепчу брату:
- Я же сказал каплю, дурак!
Брат бормочет что-то в свое оправданье.

Царь, видимо, по этому перешептыванию, догадывается обо всем:
- Иоллай? Кассандр? Антипатрово отродье! Это убийство! Взять их! Содрать с них кожу! Они убили сына Зевса!
- На колени, вы! – приказывает Птолемей, глава стражи. – И ты тоже, — добавляет он, указывая на грека.

Дальше все совершается быстро. Яд быстро парализовал Царя, начиная с ног и кончая его дыханием, и биением сердца. Его супруга теряет сознание, и её уносят. Брат тут же кончает собой ужасным образом, выпив аконит из копыта. Птолемей снимает с себя плащ и торжественно укрывает им бездыханное тело Царя. Потом он обращается ко мне с неожиданным приказом:
- Встань, Кассандр. Вот ты и добился своего. Можешь теперь обрадовать своего отца и Аристотеля.

И тут меня прорвало. Я ощутил предсмертную свободу. Я ощутил право и свободу не сдерживать себя. Право, которым пользуются в этом мире только тираны.

- Да. Теперь можешь сдирать с меня кожу. Но я это сделал. Александр сдох. Сдох! Как собака! Как собака его матери, которую я отравил. Я казнил твоего хозяина, этого мерзкого тирана, несмотря на твоих телохранителей. Ты проглядел меня, Птолемей. Я убил Александра, которому ты был рабом. Теперь мне всё равно. Давай, сдирай с меня кожу, царский лизоблюд. Сколько свитков ты измарал описаниями его славных походов? Можешь приписать, что Александр отравлен Кассандром и его братом Иоллаем, и заодно, добавь, что они же отравили Гефестиона, лучшего друга Александра. Это будет правдой. Но правду ты не напишешь. Ты придумаешь красивую торжественную смерть Александра. Ты придумаешь трогательное прощание с любимым царём, где всё войско пройдёт перед ложем умирающего царя и каждый воин преклонит колено и голову перед ним.

- Хорошая идея. Я так и напишу. А твои жуткие проделки никому не интересны. Они только помешают моей и твоей карьере. Ты хорошо потрудился и достоин царить в Македонии, а мне будет достаточно и Египта. Когда возникнет вопрос о разделе Империи, я думаю, ты подскажешь Антипатру, чтобы он поддержал моё назначение в Египет? Я думаю, ты просто обязан мне помочь. Я же спас тебе жизнь, и причём, три раза. Во-первых, после убийства Гефестиона. Я ведь знал, что это твоя проделка. Во-вторых, сейчас. Ты свободен. А в-третьих, после того, как я перехватил гонца с письмом от Олимпиады. Она писала три года назад о задуманном убийстве Гефестиона и Александра. Вы были неосторожны в Пелле, и она выследила ваш заговор – твой, Антипатра и Аристотеля. Я и тогда, три года назад спас тебя.
- Что ты говоришь?
- Я понимаю. Тебе трудно это понять. Сколько всего навалилось на тебя. Бедняга, вон как ты отощал в своих скитаниях! Ты понял? Я позволил тебе действовать. Если бы не я, ты был бы схвачен и казнён три года назад. Ты понял? Ещё до убийства Гефестиона. Вот письмо Олимпиады к Александру.

Я читаю письмо и только сейчас понимаю, что я останусь жив.

- Птолемей, я всё сделаю, как ты хочешь. Я – твой должник.
- Вот и хорошо. Ты сам всё понимаешь. Олимпиада и Роксана никогда тебя не простят. А дальше сам знаешь, что с ними делать… Ну, а ты, весёлый грек Медий… Что же делать с тобой? Отрезать тебе язык? Или содрать с тебя кожу, как приказывал Александр?
- Ты убил его, Птолемей. И ты тоже!
- А вот тут ты ошибся. Твой язык слишком подвижен. Ко мне! Взять этого!

Телохранители входят и хватают меня.

- Да нет. Вот этого, – указывает Птолемей на Медия. — А ты присмотри за трупом, Кассандр. Я отдам нужные распоряжения.

Птолемей уходит. А я остаюсь наедине со своим врагом и своей совестью.