ГринВИЧ : Интерпретация Стокера ч.3

Неизвестно, откуда взялась эта серая книжка — шлепнула сверху по темечку, спорхнув с покачнувшегося стеллажа: я лазал по полкам, как обезьяна в поисках «точно такого же, про индейцев», измусолив до дыр Фенимора Купера. Отец Следопыта уводил меня далеко из измотавшей реальности, леча воспаленные детские нервы – мне нужна была доза, еще и еще. Натти Бампо был мне светом – спокойным, уверенным; он согревал благородством и шутками… тогда это был мой герой; впрочем, как и для сотни-другой остальных пацанов, вероятно.
Стеллаж шатался, я был вовсе не мелок для этой громады, но все-таки осквернял её лазанием. Никакая бы мебель не выдержала: полки кряхтели, подаваясь вперед – я замирал, зависая- выравниваясь; в одно из таких сотрясений на меня и свалился «Дракула». Позже, уже прочитав его, я посмеялся: странно, что он оставил меня в живых! Тогда, спрыгнув вниз, я тренированно раскрыл содержание – великое вампирское имя ровным счетом ни о чем не сказало, но зато я увидел заветные буквы – ура!!! индейское слово!!! – СКВО.
Мой «читательный ангел» плохо расслышал, так я подумал: сожрав «Скво» за минуты, я с первых же слов обманулся в своих ожиданиях. Поняв, что горячих индейских погонь и охоты на стадо карибу не светит, я влез в холодильник, стащил последнее яблоко и злобно сгрыз его, разочарованный Стокером.
В рассказе этого благообразного деда не было почти никаких индейцев. Какая-то чушь – и кошка. И еще мерзкий Хатчисон, которого я бы не то чтобы в компанию не позвал, а дал бы при случае в глаз. С той же силой, что и этому типу из класса… как его… так они показались похожи. Последняя мысль была до того неприятной, что я незаметно съел и огрызок, и даже невкусную палочку яблока; однако эта же мысль заставила взять книгу вторично и перечитать стариканов рассказ (портрет автора в черно-белом овале был тут же, на первой странице).
Дело было в Германии, как писал Стокер, в городе Нюрнберге, куда главный герой и его молодая супруга приезжают в надежде развлечься — посмотреть на развалины старого замка. Дальше было написано, что эти двое едва поженились, однако: «Наш с женой медовый месяц длился уже вторую неделю, и нам очень хотелось, чтобы к нашим странствиям по истори¬ческим местам присоединился еще кто-нибудь»
Так писал автор, и я почему-то немедленно возмутился. Мне говорили, что в медовые месяцы люди бегут на край света, чтобы никто не мешал заниматься им чем-то безусловно приятным – а эти? Тут было как-то нечисто.
Штопор сомнения стал понемногу входить в пробково-девственный доверчивый разум, я продолжил читать аккуратно и медленно. Дальнейшее изучение «Скво» сделалось не простым поглощением букв – это было исследование на манер Следопыта, которое увлекло.
Итак, эти двое нашли себе Хатчисона – не где-нибудь, на вокзале! – и все для того, чтобы он скрасил их путешествие, не давая возможности ссориться.
Рассказ велся от первого лица, и, будучи еще глупым и маленьким, я не умел разделять героя и автора. Постепенно я проникался сочувствием к человеку, чья жена говорит за него, любит ссориться и без конца валится в обморок
На протяжении всей истории эта дама делала только что-то подобное, и это вызывало вопрос – а зачем она здесь? Для чего?
Дальше был Хатчисон – тоже болтливый и весь из себя героический; он был из Канады, видел вживую апачей, без конца рисовался на публике и был рисковый вояка. Он без конца травил страшные байки про убиенных индейцев, вызывая этим всеобщее недоумение и ужас на грани восторга (тут я не очень-то автора понял).
Атмосфера рассказа, по замыслу, должна была быть, вероятно, влажной и серой, с паровозным дымком и камнями, обрамлёнными в мох — так мне виделись средневековые стены. Изрытые временем лестницы из каменных плах, холодные темные ниши, бойницы и камеры – так, вероятно, хотел напугать меня Стокер, но я видел совершенно другое кино.
Оно понеслось, когда троица двинулась в Старый Город, а именно в Крепость – она была почти в целости, ибо Нюрнберг тогда еще счастливо избегал разрушений со стороны; описания Верхнего Города были сочны и весьма увлекли, отодвинув индейцев. Я бы не отказался полазать там; представляя, я встроился в эти картины незаметным для всех персонажем – так бывало всегда, если чтение нравилось.
Все было здорово: эти трое болтали о чем-то, глядя вниз со стены и чему-то умиляясь, потом я услышал женский визг и ужасное, рвущее слух, мяуканье.
Я подкрался поближе.
Оказалось, что, наслаждаясь прогулкой, сууууука Хатчисон невзначай — убил. Маленького котенка, мирно игравшего с мамой в красивом саду. Просто так, чтобы показать свою якобы меткость и дурацкую американскую крутизну.
Посреди идиллически- мирных пейзажей, окутанных цветом, обрамлённых заросшими рвами и залитых солнцем, этот глупый пустой человек кидается камнем – ради шутки и глупого спора, разрушая гармонию и отнимая невинную жизнь, лживо и деланно сокрушаясь при этом.
Котёнок лежал, еще тёплый, наверное; голова его была размозжена, мордочки не было видно. Булыжник, довольно большой, с острым свежим отколотым краем лежал тут же, в крови. Рядом, беснуясь, прыгала кошка – мама котёнка.
Этот камень я почуял, как собственный – будто сам я поймал его в голову, у школьной доски, на обычном своем лобном месте; он был пущен точно такой же праздной, нахальной рукой.
Черная кошка кидалась на стену, пытаясь достать сууууку Хатчисона, однако тот был высоко, далеко – беспомощно-злобная, она прыгала зря...
Все пустое! Хатчисон же, наблюдая звериное горе, отвлекая попутчиков от разумных и взвешенных выводов, разразился историей про убийство ребенка одной индианки:
« У апачей была скво, а у меня был приятель. Индейцы звали его – Заноза. Он был полукровка, хоть внеш¬не выглядел совсем как белый. Однажды во время набега он выкрал у этой скво ее ребенка. Ее саму пытали на огне, а ублюдка он… Он убил его. На ее глазах. Она тогда еще как-то странно на него посмотрела. Нет, она не выла от горя! Она только посмотрела на него… Всего один взгляд!.. Ведьма три года охотилась за Занозой, а когда воины сграбастали его и передали ей… Знаете, никто так ловко не пытает, как апачи… Человек умирает долго… Я видел ее лицо, когда убивали ее сына – вот точно такое же, как и у этой кошки»
Я слушал его с отвращением.
Кажется, потом он раскаивался, суууука Хатчисон, болтая по теме без умолку. Говорил, что сделал все это случайно, и что не прав. Извинялся перед женой неподвижно стоящего Стокера и, конечно, делал вид, что смущён происшествием…
Но мне уже было не важно. Механизм моей ненависти был давно заведен и настроен задолго до этого, а сейчас был запущен на полную мощность. Никакие объяснения этого типа не могли уже сбить меня с толку. То, что «Хатчисон был, в общем-то, добрым человеком», не имело никакого значения.
Носителем ужасных случайностей, невиноватый убийца и разрушитель установленной миром любви и гармонии, вечно ржущий над жизнью и смертью – мусор, пыль и отброс, возомнивший себя героем и пупом земли, суть человек – вот кем был Хатчисон.
Я сделался кошкой, следующей за ним по пятам. Моментально и безо всяких усилий. Врос в её слипшийся от крови котенка мех, сердце застыло в ожидании; когти подрагивали от предвкушения мести. Я с трудом контролировал хвост и дыхание, всё, что могло меня выдать. Не понимая уже болтовни Хатчисона, не вникая в его побуждения, не обращая внимания даже на то, что он – человек куда посильнее меня, я пошел за ним, след в след.
Они шли к Башне Пыток; крадясь, я несколько раз ощутил – меня видят. Отстав и слегка увеличив разрыв, я выглянул из-за камней и наткнулся на беглый и ищущий взгляд Брема Стокера. Заметив меня, он мгновенно отвел глаза и продолжил беседовать с Хатчисоном, будто не видел.
Так стало понятно, что я не один. Был еще автор, который, по странному совпадению, ни буквой, ни точкой не сбил меня с этой волны, а, наоборот – способствовал.
Он привел всю компанию в Башню Пыток, где я затаился, продолжая читать. Я почуял уже, что автор — союзник, но все же немного боится. Он осторожничал, придерживая свой гнев, пытаясь писать холодновато и беспристрастно, не выказывая своего возмущения.
Но обострившимся звериным чутьём я осязал – он знает.
Он всё сделал, как надо, этот ирландский писатель. Привел суууку Хатчисона прямо к Железной Деве, орудию пыток. Это была тяжеленная, ржавая железная баба, полая, с дырами, средневековое орудие пытки – закрывая тяжелые двери с шипами, палач протыкал свою жертву насквозь. При Деве находился служитель, спокойный седой человек. Стокер привел туда Хатчисона, понимая, что я где-то поблизости, что на всклокоченной шерсти засохла кровь – не котенка, моя. Он описал все подробно, зная характер своего персонажа и спутника, который немедленно захотел забраться в Железную Деву.
Хатчисон между делом хвастливо вещал:
«В свое время я побывал в различных пере¬делках. Однажды в Монтане я провалялся целую ночь, при¬давленный убитой лошадью, а вокруг меня бушевал пожар. Пожар в прериях, когда вы вынуждены жариться в его пекле – это, скажу я вам, испытание! В другой раз я заблудился на земле команчей; они тогда как раз вышли с белыми на тропу войны. Меня заваливало в туннеле Билли Бронхо на золотых приисках в Нью-Мексико. Я и еще трое ребят ремонтировали фундамент моста Буффало и кессон, в котором мы сидели, порвал канаты и уплыл, куда захотел – еле нашли. Так что я не боюсь острых ощущений, а что касается этой дамочки, так она мне даже нравится»
Неубиваемый Хатчисон, как же, подумал я и слизнул кусок мозга котенка с жестких усов, все-то ты перечувствовал, Хатчисон.
Я скалился по-кошачьи, предвидя кровавую месть. Подождал, пока Хатчисона (по его собственной просьбе) предварительно свяжут и он войдёт в Железную Деву. Выдержал паузу, необходимую для того, чтобы двери с шипами прикрыли плотнее огромную бабу со стоящим в ней связанным Хатчисоном, и только тогда прыгнул. Пришлось впиться в служителя и вырвать из ляжки немножко мяса, чтобы он бросил веревку, держащую двери. Против него я ничего не имел: служитель – ведь он проводник, думал я, за это ему заплатили.
Все получилось.
Двери захлопнулись, насадив на шипы бойкого любителя риска, проткнув и глаза, и мягкие ткани, и горло, раздробив кости и заставив его, наконец-то заткнуться навеки. Автор сделал еще одно доброе дело, описав лицо Хатчисона перед смертью – зенки веселого американца остановились от ужаса; я был счастлив, что он все-таки испугался.
Я мог бы сбежать, и рассказ бы закончился по-другому, но нужно было удостовериться в смерти врага; кроме того, мне хотелось попробовать мозг. Стокер, стоявший дотоле в сторонке, понял меня: он открыл дверь Железной Девы и предоставил такую возможность, вывалив на пол все то, что осталось от наглого янки.
Да, Хатчисон сдох.
Мозг его оказался пустым желатином, с привкусом лука, совершенно невкусный и водянистый, я лизал его через глаза трупа, когда почуял павшую на меня тень.
Надо мной стоял Стокер, в руках его был топор, он смотрел на меня с сожалением...
***
- Ты не должен обижаться на меня…
— Я все понял. Никто и никогда не умирал в Железной Деве сразу. В ней пытают, а шипы расположены так, чтобы жизненно важные органы не были задеты. Обычно умирают дня три. Ты ведь написал этот рассказ специально, чтобы расправиться с Хатчисоном!
— Я сделал для тебя всё, что мог. Теперь я хочу, чтобы этот рассказ напечатали. Если оставить тебя в живых, то издатель не примет. Нужно убить кошку.
- Понимаю. А все-таки – зачем нужна была женщина? Она глупа, и тебе с ней плохо… Зачем?
- Женщина тут для того, чтобы ты догадался, мой внимательный друг, я очень на это надеялся. И не ошибся. Пусть это не беспокоит тебя, я убью её в каком-нибудь следующем рассказе. А тебе – пора…
***
Стокер дружески улыбнулся и разрубил меня посередине, добавив в историю дурацкую фразу, вроде бы извинение за жестокость.
- Встретимся? – донеслось до меня из ущелья страниц.
— Увидимся,- сказал я и захлопнул книгу.