Антоновский : Христианская доктрина кино

В день, когда я бросил курить, купив себе пакет конфет «Птичье молоко» и «Шоколадная коровка», когда раздулась и окутала в теплую ветровку апреля весна, по телевизору в программе «Закрытый показ» демонстрировали фильм Александра Глебовича Невзорова – «Манежные чтения лошадей».
Нервный и дёрганый, ещё не привыкший существовать без сигарет, я поругался с близким человеком, из метро вышел не на «Академической», как обычно, а на «Площади Мужества» и пошёл домой непривычнымпутём. Этот подзабытый путь, да ещё без никотина, сыграл свою магическую роль – мир стал другим, чуть параллельным.
Оказавшись дома и не зная, чем себя занять (обычно я высиживал на кухне, уничтожая сигарету за сигаретой и размышляя о жизни одновременно с каким-нибудь писателем, чья книга оказалась первой под рукой), я включил телевизор, и передо мной предстало крайне странное зрелище. По Первому каналу шёл загадочный телеспектакль, что-то типа «Cказки за сказкой», в кадре мелькали лошади, черепа и римские легионеры. Актеры, у которых ТЮЗ был отпечатан тяжелым штампом на немолодых лицах, изысканно изображали древних инфернальных алхимиков, на фоне приглушенного света. Я был растерян – словно кто-то включил машину времени и в прайм-тайм в пятницу на Первом показали нечто немыслимое.
Затем Александр Глебович Невзоров – истинный «Король тёмной стороны» — начал своим вечным сардоническим тоном закадровый монолог. Речь шла о древних тайнах, которые стали известны лошадиному гуру, автору культовых «600 секунд».
Фильм действовал на меня мистическим образом. В голове проносились образы, знакомые с детства – начало 90-х, декаданс, 5-й канал, забытые телесказки (волею судьбы, в тот момент, в том апреле я работал с замечательными людьми, которые их когда-то делали). Наивность и искренность тех телепостановок, убедительная условность, доминирующая там, условность, которая совершенно не мешала полному погружению в предлагаемый мир (О! Этому позавидовал бы и фон Триер времен «Догвилля») — всё это вызывало из подсознания восторг, подлинную радость.
Все эти черты были в том, что я сейчас видел. Плюс Невзоров – Вечный вестник апокалипсиса, «Paint it Black», обходящий действительность с баночкой чёрной краски в руках; когда-то он рассказывал самые страшные сказки детства.
Прислушавшись, я понял, что и теперь Невзоров говорит о чём-то пугающе иррациональном. Речь шла о том, что лошади могут читать. И понимать прочитанное. Причём исключительно на латыни. Невзоров расставлял на манеже буквы и предлагал своему верному гривастому другу с змеиным именем Каа составить из букв латинские ответы на свои вопросы. Я ждал, когда он спросит у лошади: кто убил Влада Листьева?
О! Пресвятая Богородица! Я давно не испытывал такого культурного шока от искусства. Где-то в глубине души меня смеялся скептик, человек XXI века, новатор, отметающий увиденное как застарелый патологический бред. Но зритель – искренний и нежный, зритель, готовый верить, побеждал скептика, он восторгался Невзоровым, он аплодировал Александру Глебовичу, он пожирал одну за другой – Птичье Молоко и Шоколадную Коровку.
Мысль о том, что животные разумны, да ещё и могут говорить, да ещё и по-латыни. На мёртвом языке. На котором теперь говорят лишь врачи, колдуны, сатанисты — мысль эта пугала. От этого ехала крыша.
Из программки я узнал, что это передача Гордона. Я уже предвкушал, как злобные ястребы-критики накинутся на рыцаря Невзорова и начнут клевать, и как железный человек выстоит в этом бою, как всегда с надменными глазами и ироничной улыбкой. Я знал, что все осудят устаревшую форму телеспектакля, назовут бредом теории о разуме лошадей, обвинят автора в безумстве. Так всё и было. Невзоров выстоял. Но это было не важно. Я уснул в сумеречном возбуждении.
Я размышлял, что же меня зацепило в этом фильме. И главное, почему мне нравится столь убого сделанное кино.
Фильм Невзорова, по всем критериям неряшливый, устаревший, бредовый, но пробирающий до самых глубин души..., удивительным образом натолкнул меня на мысль, что не бывает плохого кино. Дело даже не в банальном «любое кино прекрасно». Всё кино — это непривычный для нас путь домой. Свежий, другой, смещенный взгляд на многообразие миров. Как бы ни был плох режиссер, не он создаёт фильм, фильм создаёт что-то космическое, умноженное на взгляд зрителя.
Я с ясностью понял, что любой фильм прекрасен. Что любой фильм можно возлюбить, сильно, и уже через фильм можно полюбить любой взгляд на жизнь. Принять другую вселенную, пропустить её через свой опыт – понять.
Невзоров нарушил законы. При этом он снимал отнюдь не грайндхауз. Не пародию, и не другое прочтение плохого фильма – он снимал именно что плохой фильм. Он снимал ужасный фильм. А фильм оказался больше понятий хорошо и плохо, фильм упаковал невзоровские воззрения в вызывающую до зрителя форму иной вселенной. И тут возникает подозрение – может Невзоров сознательно снимал плохо? Создавал кинематографический парадокс – как тот, что лошади могут говорить. И этот парадокс сработал! Победил современную вечную постмодернистскую игру. Показал, как надо искренне перешагивать запутанные, вкусовые критерии. Какое там круто — не круто, когда это сделано ТАК.
То, что пытались сотворить в последнее десятилетие Тарантино со своим «Грайндхаусом» и фон Триер со своей Догмой, лучше всего получилось у Александра Невзорова. Выражение «так плохо, что уже стало хорошо», здесь не применимо. «По ту сторону добра и зла»? Пожалуй, тоже нет. Получилось нечто, что заставляет полюбить любое кино. Предельная точка, – после которой любое кино становится хорошим. Точка, после которой нужно принять всё.
Я начал любить ненавистный до этого скучный европейский арт-хаус. Я всё чаще вспоминал о «христианской доктрине кино» – о том, что любой фильм стоит возлюбить.
Я был в восторге от «Утомленных солнцем-2», от дурных комедий, от фильма «План Б» и «Соломон Кейн». Однажды я случайно забрёл на показ испанского фильма о двух парнях и девушке, которые жили втроём. Кажется, он назывался «Этюды втроём», хуже фильма я не мог себе представить. Это было какое-то недоразумение. Подумав, я полюбил и это.

Позже я столкнулся с по-настоящему чудовищными режиссерами, лично столкнулся. Это были монстры. Я вздрагиваю, когда думаю о них. Но я их полюбил. Я снова начал курить. Фильмы вокруг безлики и похожи друг на друга. Я вспоминаю «Манежные чтения лошадей» – лучший фильм 2010 года — и начинаю любить эти безликие фильмы.
Кинематограф только рождается, ему всего 100 с лишним лет. Плохие фильмы ещё не успели снять. Да и вряд ли их снимут. Весна.