Александр Гутин : Детские рассказы

Рыбий жир

Когда я ходил в децкий сад, нас кормили рыбьим жиром. Воспитательница зачерпывала из большой банки ложкой темно-желтую вонючую хуйню и совала детям в рот. Надо было быстро глотать и уебывать, потому как жопу подпирала очередь таких же, как я пиздюков.
Никто не любил рыбий жир, потому как он был не вкусный. Некоторые дети даже блевали и плакали, некоторые просто плакали, и не блевали, а некоторые не плакали, но блевали. Вобщем, никто не любил этот ебучий рыжий жир из банки.
Один я любил его. Подходил, открывал рот, воспитательница быстро вливала в меня это говно, и я глотал. Иногда я даже вставал в очередь во второй раз, но воспитательница всех хорошо помнила, поэтому выпижживала меня из очереди.
Остальные дети завидовали мне и считали меня крутым парнем. Хуле, сами посудите, в то время, как мои одногруппники корчились в рвотных спазмах, я смело и с отважной улыбкой жрал рыбий жир и все-то мне было по хую.
Одна девочка Света Васюнина даже влюбилась в меня и показала в раздевалку письку. Впечатления на меня ее писька не произвела, я пожал плечами и спиздил из ее шкафчика конфету «Школьная».
Мальчики поголовно желали дружить со мной. Я дружил в Сашей Свиридовым, Лешей Ковалевым и даже с Вовой Клыпой, а его папа, между прочим был настоящим пожарником. Во во всяком случае, он тогда так говорил, но Леша Ковалев утверждал, что он пиздит.
А потом детский сад закончился, и мы пошли в школу, в первый класс. Я помню, у меня был коричневый ранец и цветы гладиолусы, которые мне надо было подарить учительнице. Правда я их ей не подарил, хуй ей, ее и так завалили букетами, как свежую могилку, поэтому цветы я отнес маме, а уж куда они их дела, я не знаю.
Я попал в один класс с Сашей Свиридовым и Лешей Ковалевым. Вова Клыпа, сын настоящего пожарного в наш класс не попал, поэтому я так и не узнал, пиздел ли он на счет своего папы или нет.
В школе рыбий жир не давали. Давали хуевые обеды, за которые мама передавала через меня рубль пять копеек в неделю.
По началу я даже расстроился тому, что рыбий жир в школе не давали. Ведь никто не видел, как я отважно его могу пить, следовательно никто не мог узнать, какой я крутой парень и отчаянный сорви-голова.
Неделю я переживал и волновался. Но потом я случайно отпиздил второклассника Мишу Петраченко, который выебывался на перемене, утверждая, что он каратека и махал ногой на Сашу Свиридова.
Я въебал ему коричневым ранцем по ебальнику и контрольным пизданул ногой по спине. Миша сильно расплакался и стуканул меня своей классной, которая стуканула меня своей классной, наша классная, в свою очередь сдала меня маме, которая пожаловалась папе, но папа только и сказал: «Молодец, сынок, правильно, пизди всяких мудаков». Но в воспитательных целях запретил на неделю велосипед и на всякий случай мультики.
Но я даже не очень расстроился, потому что меня зауважали все мальчики из класса, и стали со мной дружить. Кроме Вити Николайчука, потому что с ним вообще никто не дружил за то, что он обосцался на природоведении.
А потом Оля Синицына подарила мне красный фломастер, а я пообещал за это поднести ее портфель до раздевалки. Правда я ее наебал и портфель не понес. Что я, дурак, что ли?

Велосипед

Когда мне было около восьми лет, я мечтал о велосипеде. Но уж не помню по каким причинам, родители мне его все не покупали и не покупали. Мотивировали тем, что у меня есть трехколесный. Но я не хотел трехколесный, мне хотелось нормальный велосипед с двумя колесами, а не детсадовскую пластмассовую хуету. Велосипед «Орленок» я тоже не я хотел, потому что он был хоть и с двумя колесами, но какойто хуевый и маленький. Конечно, в идеале, я желал спортивный и дорогой «Старт-Шоссе», но понимая, что с такими претензиями родители меня скоре всего вообще отчислят на хуй, то я вполне себе осознанно выпрашивал «Десну» или «Салют».
Но родители постоянно отмораживались и кормили меня завтраками. Так и рос я нещастный и безлошадный, пока в мою голову не пришла пиздецки гениальная мысль обратиться за просьбой к дедушке.
Мой дедушка был человеком тяжелым, его дети, в том числе и мой папа его по-сыновьи сцали. Но мне, как первому внуку и продолжателю славной фамилии, дедушка разрешал буквально все, чем я неизредка, но вполне по крупняку пользовался.
Вот и тогда, я надел чистую рубашку, причесался на пробор маминой расческой и пошел к дедушке, благо жил он буквально в квартале от нас, а тогда были вполне себе благославенные времена, когда дети спокойно передвигались по улицам, а их родители не опасались, что их чада будут выебаны и съедены маньяком. Мама, помницца, еще так подозрительно посмотрела на меня перед выходом, мол с хуя ли ты такой нарядный, сынок, не заболел ли?
Когда я пришел к дедушке, я минут двадцать вел себя хорошо, называл дедушку «дедуля», скушал весь предложенный бабушкой суп и выпил вишневый компот. Потом я рассказал стихотворение «Поэма о Советском паспорте», которое выучил еще перед поступлением в школу и помню наизусть до сих пор.
Когда культурная часть была окончена, бабушка ушла мыть посуду на кухню, а окончательно сомлевший от наличия такого охуительного внука, дедушка включил телевизор, чтобы посмотреть новости, я решил, что тянуть больше не хуй, и очень вежливо сказал, что хотел бы иметь велосипед «Салют». Или «Десна». Ну, пожалуйста.
Дедушка был очень умным человеком и понял, что просто так я уже от него не отъебусь. Он встал с дивана, надел галстук, пиджак и шляпу, а мой дедушка всегда выходил из дома исключительно в таком виде, взял меня за руку и сказал:
-Пошли, шейгец, штоб ты мне был здоров, только бабушке ничего не говори.
И мы пошли в единственный в нашем городе магазин «Спорттовары» и купили мне новенький велосипед «Салют» пидорского голубого цвета. Но в те времена на это внимания никто не обращал.
Я был ниибически счастлив, вряд ли я смогу описать всю степень моего нечеловеческого щастья, ну это если бы вам сейчас подарили какойнибудь поршак, но только еще в сто раз сильнее, вот как я был щастлив.
Велик мгновенно прошел ниибический тюннинг в виде нахуяривания на щитки, колеса и брызговики разноцветных катафот и цветной проволоки, а на передний щиток был торжественно прикручен пластмассовый ковбой с лассо в руках, который я выменял у соседа Виталика на свинец из аккумулятора и двухцветную шариковую ручку.
С тех пор, все лето, я выходил на улицу с велосипедом рано утром, мама едва успевала накормить меня завтраком, и меня носило как говно в проруби по всему нашему охуенному городку-недомерку, а также по окрестным селам и лесам аж до самого вечера. Пару раз за позднее возвращение я получал пизды от родителей, они грозились лишить меня транспорта, и мне приходилось последующие несколько дней хорошо себя вести и выебывацца типа я хороший и внимательный сын.
Однажды один мальчик из соседнего дома, его, как сейчас помню, звали Володя Нищеков и он был рыжим, предложил мне сгонять на велике к его бабушке, которая жила рядом с озером. Идея была замечательная, было бы просто охуительно погонять на великах, а потом искупаться в прохладной воде. Но вот если бы не одна хуйня. Мой железный конь был арестован родителями за то, что я в школе жог в туалете дымовуху. Причем очень сильно жог. Так жог, что из двух соседних с туалетом класса, детей пришлось эвакуировать.
Но поехать мне очень хотелось. Понимая, что велосипед мне не дадут как минимум до конца недели, я решил поныть маме на предмет поехать с Володей на одном велике, типа он будет крутить педали, а я буду сидеть на раме.
Мама у меня человек мягкий и добрый. Но иногда на нее накатывают приступы принципиальности и она однозначено заявила, что я могу даже не пиздеть ни о каких поездках на озеро, и вообще, не хуй, мол, сынок, шараебицца по двору, пиздуй-ка, мил человек домой есть голубцы и смотреть фильм «Кортик».
Далее как я не истерил, мама была не приклонна.
Одним словом, я остался дома, как лох ел голубцы и смотрел этот дибильный фильм про юных пионэров.
А вечером выяснилось следующее. Володя Нищеков поехал таки к бабушке один на своем велосипеде «Десна», но до бабушки он не доехал, так как был сбит грузовиком. Володе Нищекову оторвало на хуй полголвы и он умер.
Вечером мама почему-то обняла меня и стала плакать. Я тогда подумал, что она плачет из-за той дурацкой дымовухи, мне стало очень стыдно и я тоже заплакал и пообещал маме больше так не делать.