Иезуит Батькович : Лунатик

С тех пор прошло уже много-много лет. У меня есть дети, у меня есть внуки и у меня есть правнуки. Все близкие подбадривают меня, говорят, что и праправнуков я тоже увижу, но я знаю, что это просто добрые слова, сотканные из их любви ко мне и какого-то странного чувства, наподобие стыда, ведь это мне скоро умирать, а не им. И я искренне благодарен своим близким за эти слова, я благодарен им за их тепло, за их доброту и даже за их стыд перед старой развалиной, которая порой не может четко сформулировать мысль, потому что когда заканчивает свою речь уже забывает с чего же хотел начать. Но эти мои записи не будут нести на себе ни стыдливого отпечатка маразма, ни таинственного тумана склероза. Только теперь я в полной мере осознал то, что мне твердили всю мою жизнь, хотя раньше я и не предавал этому значения.

«Старики прекрасно помнят свою молодость, но не могут вспомнить даже какая погода была вчера» — так говорили мне с самых первых дней моей жизни и теперь я с полной ясностью могу вам это подтвердить.

Да. Все именно так. Я не всегда узнаю своих правнуков, иногда я даже забываю лица своих детей, но я всегда помнил и буду помнить лицо того парня, благодаря которому я имею сейчас все то, что я имею.

Всю свою жизнь я боялся написать об этом, да что там написать, я боялся рассказывать и даже вспоминать, потому что три мощные тени – тень Председателя, тень Полковника и тень Патриарха стояли надо мной. Эти три «П» давили и душили меня всю мою жизнь, искажая прошлое, коверкая настоящее и формируя неизбежное будущее. Но сейчас я стар, у них не осталось никаких средств, чтобы запугать меня. Я уже не боюсь ни смерти, ни боли, ни заключения, и ни дети, ни внуки не в ответе за своего глупого, бормочущего чепуху предка, поэтому я наконец-таки могу записать, как все было на самом деле.

Знайте все те, кто прочтет мои записи. Когда на Землю падала Луна, нас спасла не стратегия Председателя и не хитрые планы Полковника. Даже молитвы Патриарха тут не при чем, хотя в их чудодейственную силу и сейчас верит немало людей, среди которых множество достойных и благородных.

Все ложь, все пыль, все обман. Я лично знал того, которому я обязан всей своей жизнью, а также жизнью моих детей, внуков и правнуков. Я лично знал того, кому обязан всей своей жизнью каждый из нас.

То был один странный парень из нашей деревни, чьего имени я не могу вспомнить, а может быть его имени я и не знал никогда. Но я помню, что мы называли его Лунатик.

И я помню его глаза.

Если бы встретили Лунатика сегодня, если бы вы хоть раз увидали его в толпе, вы бы тоже не смогли забыть его взгляд. В этих водянистых, мутно-серых и таких слабых глазах, было нечто такое, что пусть на секунду, но заставляло задуматься о глупости и иллюзорности всего того, что мы творим на этой земле, что-то, что трогало самых черствых и самых грубых. Очень сложно передать это выражение глаз словами, но он всегда смотрел будто бы сквозь нас, немного поверх голов, будто бы он видел нечто такое, что стоит выше, чем все наши победы и все наши поражения. Каждый кто имел неосторожность задуматься, что же именно видят эти мутно-серые глаза, как правило получал взамен своих размышлений непонятно почему испорченное настроение, поэтому совсем неудивительно, что все в деревне считали его сумасшедшим и частенько колотили.

Он родился в доме одной одинокой вдовы, которая умерла, вскоре после родов. Воспитывался он за казенный счет в одном из тех скорбных домов, которые обычно носят радостно-детские названия. Разумеется, злые языки не могли обойти столь удобную для нападок причину происхождения. Одному Предвечному Духу известно сколько же всяких гадостей Лунатик выслушал о себе и о своей матери, прежде чем повзрослел.

Я не знал, каким он был в детстве, ведь «семейные» дети нашей деревни никогда не общались с «казенными». На «казенных» детях и так стояла печать некой прокаженности, их сторонились и всякий из них более всего на свете мечтал переступить через свое клеймо «рожденного во грехе», каждый из них мечтал вырасти и стать большим и сильным, чтобы никто не смог обидеть его и напомнить о происхождении. Об этом мечтали все «казенные» мальчики, на своих ежедневных тренировках с мечом, об этом мечтали все «казенные» девочки, во время постоянной зубрежки правил хорошего тона и организации быта.

Но только не Лунатик.

Как мне говорили, еще с самого раннего детства его сторонились все без исключения, да и он не спешил навязывать обществу свою компанию. И я вполне склонен верить этим рассказам «казенных» детей, ведь многие из них стали впоследствии моими верными друзьями. И потом, я знал Лунатика, я видел его глаза. Всего одного взгляда всегда было достаточно, чтобы понять, ну а если не понять, то хотя бы догадаться, что он не был рожден для нашего мира.

На Праздник Совершеннолетия «казенные» дети уравнивались в правах с «семейными». Треть из этой общей массы забирал в рекруты незримый Полковник, действуя через своих Лейтенантов, что посещали нашу деревню каждую осень. Рекруты отправлялись на войну. Мы всегда с кем-то воевали, то где-то на Юге, то на Востоке, а иногда даже на Западе. Треть из нас Жрецы, действуя от лица Патриарха, забирали в монастыри, чтобы там всю жизнь постигать премудрости знания и славить Предвечного Духа. Оставшаяся же треть молодежи оставалась в деревне, поскольку до нее никому не было дела, да и всегда должен был оставаться кто-то, кто будет пасти скот и растить хлеб. Конечно, мы ритуально присягали на верность Председателю, мы клялись ему в абстрактной подмоге и вечной помощи, но всем было понятно, что оставшаяся треть была всего-навсего недостаточно сильна, чтобы быть рекрутами, и недостаточна умна, чтобы идти в монахи.

Мне не повезло. Я не был достаточно сильным для рекрута, я не был достаточно умным для монаха. Я искренне переживал свою неполноценность, хотя и отец и мать, по ночам шептали мне на кухне, что как раз таки я и подобные мне и есть самые главные счастливчики и умники. Но про Лунатика так не говорил никто. Помимо этого удивительно, разъедающего, цепляющегося за самое сердце взгляда у него была еще одна странность.

Больше всего на свете он любил смотреть на Луну.

Его часто за это били. Его били за это всегда. Наверное, вся жизнь Лунатика только и состояла из вечных побоев. Сперва его пороли розгами Наставники из скорбных казенных домов, с радостными названиями, когда он вместо того, чтобы подобно всем тренироваться с мечом или заучивать древние молитвы беспечно убегал с занятий и забираясь на самый высокий в округе холм садился под деревом и смотрел на Луну.

Затем, когда он стал чуть старше, его били сверстники. Нет, он никогда не выдавал их подростковых шалостей Наставникам. Но он также никогда не участвовал в них. Всякий раз, когда его «казенные» братья стремились к тайным встречам с «казенными» сестрами, он убегал на свой холм и всю ночь напролет глядел на Луну. И за это его били. Били за странные привычки и за странный взгляд. И он безропотно сносил побои, молчаливо терпел все укоры и снова убегал на свой холм. В мире не было такой вещи, которая могла бы привлечь его больше чем Луна.

Кажется, что в его жизни не было и дня, когда бы его можно было увидеть без шишек, синяков и царапин. Когда к нему подходили люди он всегда инстинктивно закрывался руками, ожидая новых побоев. Он с трудом разговаривал, потому что всегда ждал удара, после каждого сказанного слова. Поговаривали, что у него не осталось ни одного целого ребра. Но ничто не могло отвратить его от этой безумной и такой бесполезной привычки – каждую ночь вглядываться в лик Луны.

Конечно, он остался среди той трети, в которую вошел и я, среди тех, кто обречен на прозябание в своей деревне. Однако если мои способности и впрямь оставляли желать лучшего, то он не попал в ряды государственной элиты совсем по другим причинам.

Умалишенных не берут ни в солдаты, ни в хранителей знания.

И самое удивительное, что неординарные способности Лунатика признавали как и его Наставники, так и «казенные» братья. При желании он мог побороть любого из своих братьев как с мечом в руках, так и без. Когда у него было время и настроение, он декламировал наизусть сотни сложнейших текстов и прекрасно разбирался в значении каждой строфы. Но все это было ему неинтересно. Он не знал высшей радости, чем смотреть на Луну, а до всего прочего он будто бы снисходил, как бы с трудом заставляя себя погружаться в скучные земные дела.

Однажды, уже после Праздника Совершеннолетия, он просидел на своем холме почти целый месяц, отрываясь от созерцания своей небесной подруги, только для того, чтобы спуститься с холма к реке и выпить немного воды, и видит Предвечный Дух если бы его не связали и не утащили назад в деревню, он бы продолжал сидеть там до полного изнеможения.

Когда к нам приходили Певцы, эта загадочная и странная каста неприкаянных странников, они бывало пытались увести его за собой. Они учили его древним сказаниям и поэмам, и он с легкостью запоминал огромные объемы текста. Поговаривали, что и пел он очень неплохо, даже хорошо, хотя мне и не довелось слышать его пение, но всякому Певцу, предлагающему ему Жизнь Странствий, он отвечал одно и то же. «Как же уйду от этого холма? Она ведь обидеться, если однажды взойдет на небо, а меня не будет рядом. Нет, нет, так нельзя!»

И Певцы уходили, ругая «безумного выродка», ведь люди таких способностей попадались по их словам очень не часто.

Я не буду врать ни вам ни себе, в моем возрасте это бессмысленно, я никогда не был другом Лунатика. У него вообще не было друзей. И даже хороших товарищей не было. В нашей деревне он всегда был пустым местом, тем человеком, в которого всякий может бросить палку или камень, тем над которым совсем не зазорно, можно и даже нужно смеяться. Благодаря Лунатику даже самые последние забулдыги, развратники и те, чья жизнь просто не сложилась, могли спокойно спать по ночам, потому что они знали, что все их грехи ничего не стоят в сравнении с безумием Лунатика.

Да, чуть не забыл сказать, помимо прочего он был очень красив. Конечно тогда, в молодости я не особо над этим задумывался, как и всякому молодому человеку, мне вообще тяжело было примечать мужскую красоту, но теперь-то я вижу, что он действительно был красив. Может быть поэтому наши женщины и девушки ненавидели его даже больше мужчин. Ни на Праздник Совершеннолетия, ни на торжества Выбора Души, что оставались тем кто не нашел себе спутницу сразу, ни на торжества Выбора Тела, которые оставались всем прочим, он даже не посмотрел ни на одну из них. Всех невест что подходили к нему он осторожно, мягко обнимал за плечи и говорил им «Не могу… Прости, но не могу. Мое сердце уже принадлежит другой. Найди себе того, кто достоин».

И этот стандартный вежливый ритуальный ответ злил и раздражал женщин больше чем любая грубость, ведь среди них было немало тех, кто готовы были бы излечить безумца, искупив его чудаковатость его же красотой. И потом каждая девушка в деревне знала, что никакой земной невесты у Лунатика нет и быть не может, ведь он был верен Луне, ей и только ей.

Такой сверкающей, красивой, величественной и абсолютно бесполезной.

Мне было где-то двадцать пять, когда над нашей землей пролетела тень Катастрофы. Лунатик, мой погодка, жил все это время работая за еду, разгружая и нагружая баржи, что приходили к нам по реке из Столицы, привозя инструменты и уезжали в Столицу, увозя хлеб и мясо. В промежутках между сном, тяжкой, грязной работой и созерцанием Луны, он терпеливо сносил насмешки и побои, он привычно не замечал и игнорировал враждебное окружение деревни все долгие двадцать пять лет своей жизни.

И вот с вместе Певцами, баржами и срочными телеграммами до нашей деревни стала доходить ужасная новость. Монахи и Жрецы спешили донести до народа эту жуткую весть.

Луна падала на землю.

Ошибки здесь быть не могло, все было множество раз проверено. Но Жрецы не смотря на груды пыльных знаний прошлых веков совершенно не знали что делать и как себя вести. Их советы граничили с безумием «Уплывайте на баржах на Дальний Север!», «Зарывайтесь в землю!», «Переждите в подвалах!», «Молитесь!» — таково было содержание телеграмм ежедневно и еженощно поступавших во все деревни из близлежащих монастырей. И в той невооруженным глазом заметной панике, что сопровождала все эти советы, очевидна была беспомощность всех служителей Патриарха, что посвятили жизнь познанию и молитвам.

Полковник собрал всех рекрутов государства, чтобы идти войной на лунный народ, ведь несомненно в этой катастрофе был завещан чей-то чужой злой умысел, тут не могло обойтись без внешних и внутренних врагов. Снятые со всех фронтов солдаты всего государства, от Столицы до самых отдаленных деревень, каждый день стреляли в направлении Луны, стремясь задеть позиции противника. Наверное это могло бы показаться смешным и забавным в другое время, но только не тогда, когда небо чернело с каждым днем, а злые ветры каждую ночь пели свою песнь все громче.

Луна падала на Землю. И даже речи Председателя, которые он транслировал из своего укрепленного бункера по всем направлениям, не могли успокоить людей. Дни смешались с ночью, вся земля была покрыта туманом, весь мир словно бы погрузился в тревожные сумерки, когда никто не знал что делать, но все осознавали, что остается только ждать смерти.

Поля перестали давать новые всходы, скотина не давала потомства, новые дети не зачинались, да и не было ни у кого желания их зачинать. Все старики прекрасно помнят время Катастрофы, когда каждый был уверен, что доживает вместе с миром последние дни. Люди забыли о законе, нарушали вековой уклад тут и там, никого не удивляли толпы солдат, что грабили амбары, никто не поражался тому, как вчерашние наставники и монахи обманом выгадывали себе еду, песни Певцов дышали отчаяньем и безумием.

Мы переселились в подвалы, самые богатые и самые хитрые из нас достали себе билеты на баржи, уходящие к Северу, но мало кто верил, что там можно будет укрыться и спастись, ведь Луна приближалась с каждым днем все ближе и ближе к земле и злые ветры завывали все громче.

И только Лунатик ничего не боялся. Он спокойно ходил по пустым улицам среди брошенных домов, нисколько не опасался рыскающих в тумане людей, ведь он и так привык к побоям и злости. Каждую ночь он как и прежде поднимался на свой холм, чтобы смотреть на Луну, ту самую Луну, которая несла гибель ему и всему миру.

Я помню последний день Катастрофы. Жена послала меня на поверхность, чтобы я добыл для детей и стариков-родителей немного воды и хлеба. Я крался по темным улицам, держась за стены опустевших домов, чтобы жестокий ветер не сбил меня с ног.

И тогда я увидел Лунатика. Это было очень давно, но я помню весь наш разговор так, словно это было вчера.

Он танцевал на пустой площади, пел какие-то песни на непонятном языке и весь светился радостью. Первый раз я видел как его слабые водянистые мутно-серые глаза налились силой. Какой-то неземной, пугающей силой.

- Уходи! Уходи, безумец! Ты сгинешь здесь! – кричал я ему. – Разве ты не знаешь, что твоя любимая Луна вздумала погубить всех нас, и ни всесильный Председатель, ни премудрый Патриарх, ни властный Полковник не знают как совладать с этой напастью! Беги! Беги прочь, зарывайся в землю, молись, прячься! Никто не в силах предотвратить конец мира! Сумерки поглотят тебя! Убегай, сохрани свою никчемную жизнь! Забудь ты про свой холм, хотя бы раз подумай о себе!

Он прервал свой веселый, столь неуместно веселый танец и взглянул на меня. Открыто, спокойно и радостно.

- Я не могу бежать. Моя невеста скоро будет здесь. Я просто не могу убежать сейчас, ведь я ждал этого всю свою жизнь, — медленно и размеренно отвечал мне он и глаза его словно бы сияли сквозь пыльный туман. Он говорил тихо, но я мог разобрать каждое слово через порывы ветра.

- Хватит! Игры кончились! Детство кончилось! Лунатик, тебе не выжить здесь! Мы терпели тебя, вопреки всем доводам разума, мы не изгнали тебя и не забили камнями до смерти