Завхоз : Бумажный человек (офисный кошмар).

Небоскрёбы качаются. С земли это незаметно: просто стоят огромные башни, абсолютно равнодушные к царящей внизу суете, незыблемые и циклопические, как египетские пирамиды. Люди внизу суетятся, бегут куда-то, падают, проносятся мимо в машинах или наоборот — стоят, уставившись в одну точку, но и их неподвижность кажется смехотворной рядом с монолитной незыблемостью небоскрёбов. Но небоскрёбы не неподвижны — они в постоянном движении.

Изнутри это тоже трудно заметить. Когда вокруг тебя вертится хоровод сослуживцев, щёлкают ксероксы, гудят компьютеры и изредка порявкивает начальник, ты не ощущаешь особой разницы — в подвале ты сидишь или на пятидесятом этаже какой-нибудь башни из стекла и стальной арматуры. Но это днём.

А ночью, когда смолкает гомон работников, застывают в недоумении копировальные и всякие прочие машины, когда начальники разбегаются по жёнам и любовницам, ты отчётливо можешь услышать гул ветра за звуконепроницаемыми, по идее, окнами, скрип несущей арматуры и даже, если задержать дыхание и не двигаться, заметить, как здания внизу медленно перемещаются на несколько сантиметров в сторону, а потом возвращаются на место. Само собой, это не несчастные плебейские двух-трёхэтажки ползают с места на место, это аристократ-небоскрёб слегка раскачивается. Несильно. Но так, чтобы дать понять, что он тоже живое существо, со своей нервной (электричество), пищеварительной (мусоропроводы), зрительной (камеры наблюдения) и другими системами, присущими всякому живому существу. Немногие это замечают: может быть, только некоторые из ночных уборщиков и охранников, т.е. люди, которым по должности положено находиться в здании, после того, как основные его дневные обитатели разбегутся по домам. Но и они не всегда понимают, что огромное, многоэтажное здание — тоже живое. И, как любое живое создание, оно может чувствовать и думать. А, иногда, и действовать.

Станислав «Стэн» Гершович знал это, как никто другой. Уже почти два года, как он работал ночным охранником в огромной стеклянной пятидесятиэтажной башне в одном из примыкающих к Манхеттену районов Большого Нью-Йорка. А долгие вечерние и ночные часы ничегонеделанья поневоле тренируют наблюдательность и способность замечать на первый взгляд незаметное.

Например, он в отличие от сотрудников дорожного департамента, прекрасно знал, что период смены запрещающего сигнала светофора, расположенного напротив главного входа, на разрешающий составляет одну минуту и семь секунд, а не ровно одну минуту, как положено по правилам. Знал, что кубинец-уборщик Хосе тайком покуривает травку прямо на работе в одном из вспомогательных помещений, но у Хосе — свои начальники, а у Стэна — свои, так что не стоит портить парню жизнь, тем более что иногда Хосе подгонял травку и Стэну. Знал, что женственные индусы-программисты Кумар и Радж задерживаются допоздна на работе не только из-за присущего их нации трудоголизма. Знал в лицо любовницу жутковатого начальника с двадцать седьмого этажа и любовника начальницы с восемнадцатого. Вежливо здоровался с ними при встрече и невежливо подмигивал. Они отвечали тем же: Стэн — хороший парень, не сдаст. А если и сдаст — не велика беда, кто станет прислушиваться к словам охранника, вчерашнего эмигранта с корявым английским? Хотя, у половины сотрудников Организации, которая занимала здание, английский не лучше.

Стэн всё видел, но никому ничего никогда не говорил. За это, кстати, он был на хорошем счету у начальства. Потому как, начальство состояло, в основном, тоже из бывших эмигрантов, правда не славян, а испаноязычных, и общепринятой привычки стучать не одобряло. Потому как стукачество — считай сигнал — подразумевает принятие каких-то ответных мер и действий, а в секьюрити, как правило, идут люди, которым любые действия органически противопоказаны. А вот Стэн никаких проблем не доставлял, за что его и любили.

Вообще же, Стэн иногда склонялся к мысли, что быть белым в Штатах иногда и не совсем плохо. К примеру, когда он пришёл наниматься в секьюритную контору, зная по-басурмански только «тенк ю» и «фак ю», причём, не всегда отличая эти фразы на слух, и увидел перед собой очередь в полтора десятка чёрных и довольно темнокожих испанцев, он слегка стушевался, но местный супервайзер (начальник по кадрам), случайно вышедший в приёмную, сразу отметил белое лицо с толпе окружающих, моментально вызвал Стэна к себе и на другой день он уже стоял на главном посту в головном офисе одного из известнейших в мире банков.

Правда, простоял он там недолго. Всё-таки, местную мову надо знать чуть больше, чем на уровне начальных классов чернореченской средней школы, поэтому очень скоро Стэна перевели в ночную смену. Тут-то говорить особо ни с кем не надо, а если и придётся — можно просто морду кирпичом сделать и позвонить начальнику смены: у того оклад не в пример больше, пусть он и разбирается. Смена, конечно, подобралась — клоун на клоуне: гаитянин сексуальный маньяк, который только и мог говорить, как о своих подругах, но его всё равно из-за акцента никто не понимал, престарелый рок-музыкант из Центральной Африки, больная на всю башку местная бабка-негритянка, всю зарплату тратящая на маникюр и парикмахера, но так и не научившаяся ни читать не писать и открытый гомосексуалист из Гринвич-Виллидж, на работе коротающий время составлением букетов на заказ.

В России Стэну бы такая смена охраны показалась невозможной, он-то привык к звероподобным мужикам в камуфляже с автоматами, но тут это было в порядке вещей. Это на родине — охранник должен охранять, а тут охранник, в случае чего, должен первым делом звонить в полицию и ничего руками не трогать. На всю жизнь Стэну запомнился вопрос из экзамена на лайсенс охранника: «Что является приоритетом для офицера-секьюрити при пожаре в здании?». Правильный ответ: «Жизнь самого офицера-секьюрити». Вопросы? Нет? Шагом марш на пост.

Так, не напрягаясь, Стэн и проработал почти два года. Ни шатко, ни валко, но жизнь шла, зарплата, пусть и копеечная, капала, и всё было тихо и спокойно. Но, как говориться, жадность фраера сгубила. Подвернулось одно беспроигрышное дельце, обещающее в случае успеха вознаграждение равное по сумме примерно двум годовым окладам, и Стэн, как человек живой и к деньгам весьма неравнодушный, повёлся…

Этот мужичок нарисовался незаметно. Сидел Стэн на лавочке на пляже, неторопливо потягивал пиво, спрятанное в бумажный пакетик, — законы штата Нью-Йорк, мать их — и равнодушно наблюдал за вознёй чаек, бакланов и местных русскоязычных бомжей, оккупировавших побережье. Бомжи, кстати, были самыми спокойными, потому как — полицией зашуганными, и вели себя тихо-пристойно. Другое дело: чайки. Этих птичек Стэн ненавидел ещё с России, когда по утрам его будили мерзкие крики чёрно-белых помоечниц, облюбовавших свалку прямо под окном бывшей квартиры Стэна. Лучше б уж вороны, те только каркают, а не вопят противными голосами, напоминая визги бывших двух жён. С женщинами Стэну не везло. Точнее, не везло с жёнами. Обе оказались законченными стервами, помешанными на бабках и считающими, что муж-еврей — залог финансового благополучия в семье. Обломались обе, так как Стэн и деньги оказались двумя вещами друг друга взаимоисключающими. Нет, деньги у него водились, другое дело, что евреем он был не совсем типичным. Любые появившиеся бабки, Станислав спускал в пьянках с друзьями или тратил на каких-нибудь, совсем уж непотребных, баб. Потому и жёны, которым раньше сильно нравилась его не по-семитски разудалая гульба, со временем понимали, что он раздолбай хуже любого русского бандита, кем он, вообще-то, тогда и являлся, и, собрав манатки, и прихватив часть общего имущества, отправлялись плакаться к маме или более покладистым любовникам. Стэн же, в силу неистребимого разгильдяйства, препон им не чинил и к своим разводам относился философически: умерла, так умерла. Другое дело, что последняя его жена сейчас у себя в Мухосранске кусала локти, потому как могла бы жить в настоящий момент в «столице мира», но… Сама ж ушла, Стэн никого не прогонял.

Хотя, житиё его, конечно, было далеко от идеальной «американской мечты». Маленькая квартирка-студия в старом доме в районе 11-го Брайтона, старички одесситы-соседи, вечно поминающие по кой-то хрен батьку Иосифа Виссарионыча или, не к ночи будь помянут, Берию, их жёны, ни дня в этой стране не проработавшие, но твёрдо уверенные, что Штаты им обязаны за все случившиеся с ними в жизни неприятности, или их отпрыски, не могущие внятно связать пары слов ни по-русски, ни по-аглицки. Но Стэна никто из них не задевал и с вопросами не приставал, потому как от природы обладал Станислав чисто нордической внешностью (случается и такое) и чисто русской необузданностью нрава. Потому в доме считали его тайным антисемитом и чуть ли не фашистом, но в открытую предъявлять обвинения отказывались, что, в целом, Стэна вполне устраивало…

А мужичок… Чёрт его разберёт, то ли итальяха из сицилийских, то ли — грек, то ли — вообще из армян, но по-русски говорил с таким сильным акцентом, что Стэн предпочёл перейти на местное наречие — так лучше друг друга поймём, да? Поняли.

Короче, нужно мужичку ни много, ни мало, а просто втихаря скопировать несколько страничек на ксероксе. Почему он в нормальной забегаловке, где копия десять центов за страницу стоит этого сделать не может? Да всё очень просто — ну нет у него оригинала. Но где он есть, мужичок знает. Даже больше — он и ключики от кабинета, где бумажки эти хранятся, имеет, и даже ключики от несгораемого шкафчика, где папочка лежит, у него тоже есть. Только вот — одна загвоздка. Ну не хочет мужичок этот, чтобы о том, что копия документов есть не только у хозяина, а у кого-то ещё хоть кто-то прознал. Потому, если Стэн, не сегодня, и не завтра, а в любой день, когда его в патруль по этажам назначат, случайно так в известный кабинетик заглянет и папочку на ближайшем ксероксе (они там, слава богу, на каждом углу) скопирует, то мужичок этот будет премного благодарен.

Стэн пиво допил и согласился. Уж больно хорошую сумму мужичок назвал. И аванс сразу отстегнул, не пожадничал…


Это уже потом до Стэна дошло, что кабинетик то на тридцать шестом этаже находится, а этажик этот уж как нехорош… Нет, по большому счёту — этаж как этаж, и на нём люди работают, только вот связано с ним много непонятного и нехорошего. Прошлой весной, поутру только, нашли там одного сотрудника под столом — инфаркт с ним приключился, но мужик уже старенький был — всякое бывает. А через пару месяцев, на том же тридцать шестом, программер один с ума сошёл — засиделся допоздна, а потом выбежал голый абсолютно в холл и на охранников с ножом для бумаг кинулся. Хорошо, смена не Стэнова была, а та, в которой Джим Моррисон (подфартили родители с имечком — родился тот в мае семьдесят второго) работал — негр из Южного Бронкса, тот-то знал, как против ножа работать. Короче, повязал он тогда бешеного клерка — даже статья в газете была — и отправили того в психушку.

А уже при самом Стэне случай был. Часов в одиннадцать вечера вышел мужик оттуда, с тридцать шестого, — взгляд слегка одеревеневший, ну у тех, кто за компом с утра до вечера сидит — это бывает, попрощался со всеми, с охранниками тоже, потом вышел за порог, упал и умер. Врачи потом сказали — кровоизлияние в мозг. Хрен его знает, может и кровоизлияние, только Стэну на фоне прочих событий это дело очень странным показалось. Ну, да кто его спрашивает-то? Сторож — он сторож и есть…

С другой стороны, жизнь давно отучила Стэна от излишней параноидальности, т.е. он прекрасно знал, что неприятные вещи иногда случаются просто сами по себе, и не нужно во всём искать злой умысел и какой-то заговор. И совпадения — вещь вполне реальная, только уж слишком много было их, совпадений этих. Но аванс получен, так что надо отрабатывать.

Вот именно сегодня и вызвал Стэна замначальника смены добродушный негр Браун, молча сунул в руки доисторическую рацию-«Моторолу» весом чуть ли не в полкило, вручил специальную секьюритную ключ-карту, открывающую практически все двери в здании и махнул рукой: «Иди, мол, нечего в холле штаны протирать и кроссворды разгадывать». Ну, вот и хорошо, ну и ладно.

Вообще, Стэн любил патрулировать этажи. Во-первых, это давало шанс убить часа полтора-два от, изводящёй своей монотонностью, смены. Во-вторых, обходя здание, Стэн чувствовал некоторую причастность к жизни Организации. Т.е. он становился не просто торгующим мордой дебилом с вахты, а почти что сотрудником, считай, полноправным обитателем здания. Ну а в данном конкретном случае патруль и ключ-карта пришлись, вообще, как нельзя более кстати.

Скоростной лифт практически мгновенно вознёс Стэна на верхний, пятидесятый этаж. Ну, положа руку на сердце, не самый верхний и не самый «пятидесятый». Ну, вот заскок такой у америкосов — не бывает у них в небоскрёбах тринадцатых этажей. То есть этаж-то, конечно, есть, но называется он уже «четырнадцатым» — дурь, конечно, но хозяин-барин. Таким образом, «пятидесятый» этаж, на котором высадился Стэн, был на самом деле сорок девятым, а на настоящем пятидесятом — самом верхнем — этаже находились всякие коммуникации, лифтовые машины и прочая лабуда, до которой Стэну дела не было.

Тут же на сорок девятом, тьфу ты, блин, официальном «пятидесятом» находились кабинеты высшего руководства Организации и их секретарей. По большому счёту, Стэну тут делать было нечего: универсальная ключ-карта двери кабинетов небожителей не открывала (уж извините), а сам этаж был почти втреть меньше всех остальных. Потому, просто для очистки совести, окинув помещения беглым взглядом, Стэн направился ниже.

Было у него одно любимое местечко на сорок восьмом этаже. Вот и сейчас он уселся у огромного, во всю стену окна, тут все окна были такие, кстати, и в очередной раз восхитился открывшемуся виду. Отсюда весь Восточный Манхеттен был как на ладони. Прямо напротив светился, несерьёзный с такой высоты, прямоугольник ООН, окуппироровавший набережную чёрной ленты Ист-Ривер. За ним уходили вдаль сверкающие ночными огнями небоскрёбы сороковых улиц, а чуть левее возвышалась блестящая, как новогодняя ёлка громада Эмпайр-Стейт. Даже отсюда здание выглядело величественным и красивым. На памяти Стэна только один раз ночью подсвечивающие купол здания цветные прожекторы не горели — когда умер Рейган и по стране, в лучших совковых традициях, объявили траур. Сейчас же здание светилось бело-сине-красным цветом (очень патриотично, как для американцев, так и для русских). Левее, после промежутка малоэтажных домиков Ист-Вилладж, вдалеке вырастали стеклянно-бетонные монстры финансового района и «пресловутой» Уолл-стрит. Над ними постоянно вертелись полицейские или частные вертолёты, освещая дорогу перед собой прямыми световыми лучами, прямо-таки сцена из «Звёздных войн», блин. Направо же лежала огромная чёрная заплатка Централ-Парка, и изредка поблескивали одинокие огоньки Ист-Гарлема. И уже почти у горизонта поднималось оранжевое электрическое зарево над Бронксом.

В сторону Бруклина Стэн старался не смотреть — чего он там не видел?


Может быть, только в эти минуты Стэн ощущал себя не никчемным эммигрантом-неудачником, а человеком, перемахнувшим океан, порвавшим с не самым светлым прошлым и забравшимся почти на вершину мира. А, может быть, ему просто нравился вид ночного Манхеттена, кто знает?

Но, лирика-лирикой, а деньги нужно ещё заработать, потому как на красоты «столицы мира» он всегда успеет полюбоваться, а когда следующее патрулирование выпадет неизвестно. Так значит, что? Правильно, крейсерской скоростью двигаемся на тридцать шестой и делаем дело. А дальше — увидим…

На сорок первом, правда, вышла заминка. На маленькой офисной кухоньке — стойка, пара табуретов, микроволновка и кофеварка — две полячки-уборщицы, задрав юбки, сосредоточенно наматывали вокруг пояса рулоны копеечных бумажных полотенец. Вот ведь ж люди! И надо оно им? Стэн не любил поляков — те же негры, только белые. И ведут себя так же. Даже хуже: например, напарник Стэна по смене Джонс (бывший центральноафриканский рокер) был порядочнейшим мужиком с потрясающим чувством юмора, что не мешало ему быть, в то же время, запойным пьяницей, но тот никогда бы не опустился до банального воровства. А эти — только отвернись. Оно, конечно, Организация не обеднеет, только на кой нарываться-то? Тоже анекдот: у полячек-уборщиц в трудовом соглашении обязательным пунктом стояло согласие на личный досмотр по окончании смены, и, что интересно, они не возражали — поймаешь: молодец, не поймаешь… На нет и суда нет, так ведь? Если б Стэну за это отдельно платили, он бы каждую смену выявлял по несколько воровок, но никто до этого не догадался, а сам Стэн с инициативой не лез: живёшь сам — давай жить и другим.

Заметив постороннее движение, уборщицы было шуганулись, но, узнав Стэна, только весело оскалились — свой парень, славянин, не выдаст. «Тамбовский волк вам свой», — ругнулся про себя Стэн, двигаясь дальше. Ладно, пусть воруют, если по-мелочи и если жить без этого не могут. А то был случай — один поляк-уборщик ухитрился спереть лэптоп с какой-то суперсекретной информацией и загнал его на блошином рынке баксов за пятьдесят. Нагнали эфбеэрщиков, полицию, прошмонали всё здание, вышли на уборщика и обвинили бедного придурка, чуть ли не в шпионаже. Слава богу, пронесло — обнаружился лэптоп в каком-то ломбарде, а то отсиживать бы бедному воришке срок в тюрьме строгого режима как агенту иностранной разведки. А так — только с работы уволили, точнее, в другой офис перевели.

Так, посмеиваясь про себя и припоминая целлюлитные ляжки уборщиц, Стэн, наконец, добрался и до тридцать шестого. По большому счёту — этаж как этаж. Те же клетушки для работников, огороженные хлипкими фанерными стенками на уровне груди, создающими иллюзию закрытости рабочего места. Тот же хозблок: кухня, мало отличающаяся от обрисованной выше, и туалет. И, расположенные по периметру, кабинетики начальства — фактически, те же клетушки, что и у рядовых сотрудников, только со сплошной, до потолка, перегородкой, дверью и окном. Может быть днём, когда вокруг мельтешит толпа народу, все суетятся и усиленно создают видимость полезной жизнедеятельности, этот этаж и не отличается от остальных. Но сейчас, ночью, Стэн отчётливо ощущал тяжёлую атмосферу, царящую в помещении.

Дело было даже не в ставшем привычным скрипе стальной арматуры, составляющей костяк здания. И не в приглушённом свете ночных светильников, освещающих помещение в этот поздний час. Просто всё вместе: и светильники, и потёртое, глушащее звуки ковровое покрытие на полу, и серые, обшитые какой-то, чуть ли не войлочной, тканью перегородки вокруг клетушек работников нагнетали атмосферу, заставляли думать о чём-то нехорошем. Неудивительно, что тот программер с глузду съехал — было в самом воздухе этажа что-то такое, что пробуждало тревогу и не самые приятные воспоминания. Стэну почему-то вспомнилось, как он с друзьями в третьем или четвёртом классе убил кошку. Кошка не хотела умирать, жадно цеплялась зубами за жизнь и сдохла только тогда, когда Гоша Кабан (надо же — и имя вспомнилось через столько-то лет) размозжил ей голову здоровенным булыжником. Но, Стэн встряхнулся, не время сейчас предаваться воспоминаниям — дело делать надо.

Нужный кабинет отыскался сразу: комнатка под номером «3609» без всяких табличек, сообщающих, что за дверями сидит какой-нибудь вице-президент или начальник департамента, просто нормальная, замаскированная под красное дерево дверь. Нормальная, да ненормальная. Вместо привычного электронного замка дверь была снабжена традиционным механическим, так что ключик, предоставленный сицилийским греко-армянином пришёлся очень даже кстати. Всё интерественней и интерественней, как говаривала, помнится Алиса.

Внутри кабинет, впрочем, не впечатлял. Те же кипы бумаг на столе, забытая сумка из-под лэптопа в углу, пара узких шкафов с какой-то документацией и недопитый стаканчик с мерзким местным кофе-суррогатом на подоконнике. Несгораемого шкафа, кстати, тоже не было. Вместо него был нормальный стандартный сейф, скромно приютившийся в углу, как бедный родственник. Второй ключ подошёл к нему, как родной.

Судя по всему, хозяин кабинета принадлежал к очень тайному и законспирированному ордену «Друзей Стэна Гершовича», иначе, зачем бы ему было так облегчать задачу ночного гостя? В сейфе кроме початой бутылки «Джек Дэниэлс» находилась только одна тоненькая кожаная папочка, полностью подходившая под описание, данное незнакомцем на пляже.

Внезапно забулькала и захрипела прицепленная к поясу доисторическая «Моторола»:

-Пятисотый пятьсот шестому, — прорвался сквозь шум помех и без того хриплый голос диспетчера Финчера.

-Пятьсот шестой на связи, — ответил Стэн, вяло ругнувшись про себя: как не вовремя решили его проверить.

-Что насчёт «двадцатки»? — осведомился Финчер.

-Тридцать первый, — не моргнув глазом, соврал Стэн.

-ОК, давай там не тормози, а то смена через час заканчивается, — посоветовал диспетчер.

-Десять четыре, — вежливо послал его Стэн и отключился.

«Конспираторы, хреновы, — беззлобно ухмыльнулся про себя Стэн, — поднабрались тут»… Его всегда веселила манера местных охранников выражаться на военный манер: «двадцатка» — местонахождение, «десять четыре» — подтверждение и тому подобное… Рэмбы, блин. Однако время действительно поджимает, кто б мог подумать, что уже почти одиннадцать? Значит, надо поторопиться.

Быстренько подхватив папочку подмышку, Стэн направился с ближайшему копировальному аппарату, благо и кабинет и ксерокс располагались так, что не просматривались камерами наблюдения. Весьма кстати. Преодолев несколько метров по полутёмному помещению, Стэн краем глаза уловил какое-то смутное движение слева и мгновенно обернулся. Никого. Впрочем, так и должно быть – время позднее, уборщики этот этаж уже отработали, а сотрудники, даже самые неугомонные, давно разбежались. Просто – нервы на пределе: оно, может быть, и не ахти какое преступление сейчас Стэн совершает, но такие деньги, которые ему обещаны, за просто так не платят. Т.е. есть с чего занервничать.

За что Стэн не любил офисы и всякую в них работу, так это за скрытое наличие множества мелких колюще-режущих предметов, раскиданных повсюду. Вот и сейчас, копируя странички на ксероксе, он случайно наколол руку на довольно большую кнопку с весёленьким таким ядовито-зелёного цвета колпачком из тех, которыми пришпиливают к стене всякие не сильно важные бумаги, и целую пригоршню которых какой-то нехороший человек оставил на верхней панели ксерокса. Серьёзно так наколол. Просто опёрся на копировальную машину и в тот же момент услышал какой-то странный треск, идущий не снаружи, а изнутри организма, а в следующую секунду ощутил резкую боль в основании ладони. Матюгнувшись по-русски, Стэн обнаружил торчащую из своей руки пластмассовую головку кнопки. Машинально, не подумав, выдернув её, Стен прижал руку ко рту, но несколько капелек крови из ранки всё-таки упали на ксерокс и ковровое покрытие пола. Чёрт, только заражения какого не хватало! Не переставая зализывать, как собака, пораненную руку, Стэн рванулся к санузлу, благо до того из любой точки этажа было недалеко, т.к. находился он практически в центре офисного помещения.

Минут пять он держал руку под холодной водой, тихонько поругиваясь про себя на двух языках и ожидая, пока тоненькая струйка крови, сочащаяся из ранки иссякнет. «Вот, собой жертвую, страдаю на производстве», — невесело пошутил про себя Стэн, — «Надо будет о премиальных намекнуть». Наконец, кровь перестала сочиться, а кожа вокруг ранки помертвела от холода. Ну и ладно, нам ли крови бояться.

Торопливо Стэн вернулся к ксероксу и продолжил копирование. Смутная зелёная линия под крышкой ксерокса бегала вперёд-назад, и Стэн постепенно отошёл от досадного происшествия с кнопкой: подумаешь, руку проколол! С молодости на теле у Стэна остались следы нескольких довольно глубоких ножевых порезов, так что не тем человеком он был, чтобы беспокоиться о каких-то там булавочных уколах.

Наконец, скопировав все странички (какие-то схемы, таблицы и то ли формулы, то ли абстрактные рисунки), Стэн аккуратно сложил листы оригинала на место в папку, а полученную копию, по старой, студенческой ещё, привычке запрятал под ремень. Относя папочку на место, Стэн снова уловил какое-то смутное движение в стороне, и снова ничего конкретного не обнаружил.

«Здравствуйте писатель Сологуб и его Серая Недотыкомка, — ухмыльнулся про себя Стен, когда-то нечуждый высоким литературным материям, – Лечить нервишки пора. Или просто хорошенько выпить после смены». Неподалёку находился неплохой мексиканский бар с недорогой и, что важно, потому что редко встречается, качественной выпивкой. Стэн уже почти решил наведаться туда после работы, может быть и африканского рокера с собой захватить. Мексам, по большому счёту, без разницы – белый ты или чёрный, а вдвоём как-то спокойнее, ну и веселее, конечно.

Забросив папку на место, аккуратно закрыв сейф и проверив, не осталось ли где его следов, Стэн, так же осторожно запер дверь кабинета «3609» и собрался продолжить обход. Дело выгорело как нельзя лучше, если не считать, конечно, приключения с разбросанными каким-то офисным раздолбаем кнопками. Но это – мелочи.

Внезапно рация снова проснулась хриплым голосом Финчера:

-Пятисотый пятьсот шестому. Проверь тридцать шестой ещё раз – там все камеры вырубились, — Финчер был совершенно спокоен: камеры на некоторых этажах вырубались периодически, потому что проклятые буржуины, хоть и, ворочая миллиардами, экономили, на чём могли. И системы безопасности тоже не были исключением.

-Десять четыре, — ответил Стэн в рацию и понял, что Финчер его не слышит. Потому как, рация Стэна тоже сдохла. Батареи сели, бывает.

Как обычно в таких случаях, Стэн направился к ближайшему столу, оборудованному внутренним телефоном. По дороге он отметил, что маленькие сигнальные лампочки на ближайшей камере наблюдения и вправду не горят. Что ж, значит завтра пригонят ремонтников, хотя дешевле бы было заменить всю систему. Но не ему Стэну это решать.

Набрав номер поста секьюрити, Стэн в двух словах объяснил Финчеру ситуацию:

-У меня рация тоже накрылась. Я на тридцать шестом – тут спокойно всё, а камеры, да, не работают, но, ты же знаешь, как это у нас это обычно бывает...

-Угу, — согласился Финчер, — вернёшься: рапорт напишешь.

-Легко, — Стэн повесил трубку.

Уже направляясь к двери, Стэн снова краем сознания уловил что-то. «Да что ж это такое у меня с нервами-то?!» – ругнулся про себя Стэн и обернулся.

И тут же почувствовал, как мерзкие противные мурашки побежали у него по затылку с тем, чтобы уютно спрятаться где-то в районе макушки. В одной из кабинок сотрудников, шагах в десяти от Стэна кто-то был. Приглушённый свет жидкокристаллического монитора смутно освещал сгорбившуюся фигуру, Стэн отчётливо видел ссутуленную спину и макушку человека. Интересно, он что – так тут и сидел, пока Стэн открывал запертый кабинет и копировал документы? Да нет, не может быть – наверное, просто кто-то из сотрудников забыл что-то важное и только что вернулся на работу за этим. Иначе, Стэн непременно заметил бы его раньше, он же обходил этаж, прежде чем взяться за копирование. Или просто просмотрел? Да нет, Стэн готов был поклясться, что пару минут назад на этаже никого не было, да и хлопка входной двери он не слышал. Ладно, нечего гадать, сейчас разберёмся.

-Эй, мистер, — позвал Стэн, — у вас всё нормально?

Стэн, как и большинство нормальных людей, терпеть не мог змей. К его счастью, сталкивался он с ними не так уж часто, точнее почти вообще не сталкивался, исключая редкие посещения зоопарка, но и там он никогда не слышал их шипения из-за стеклянных стенок террариумов. Но сейчас он мог бы поклясться, что раздавшийся звук, скорее, мог бы исходить от какой-нибудь гюрзы или гадюки, чем от человека.

-Тсссппшшшшш, — отозвалась неясная фигура.

«Поляк, что ли? – подумал Стэн, — У них весь язык такой, будто кошке зубы вышибли и свистеть заставили? Ладно, сейчас разрешим вопрос».

Не тем человеком был Стэн Гершович, чтобы оставлять какие-то неясности за спиной. Оно, конечно, спокойная жизнь в последние годы несколько его расхолодила, сделала, если не добрее, то спокойнее, но раньше Стэн не был, что называется, хорошим человеком и опорой общества. Таких людей знавал, такие дела делал и такие темы разруливал, что не выпади, весьма своевременно, шанс сорвать за бугор, лежать бы ему уже давно в матери сырой земле или, в лучшем случае, валить лес где-нибудь под Вяткой. Но тогда пронесло, что ж он сейчас какого-то офисного червяка испугается?

-Так, любезный, — обратился Стэн к сгорбленной фигуре, делая несколько шагов ей навстречу.

Человек за столом медленно обернулся, и Стэн мгновенно позабыл всю свою крутость. На него смотрел, ослепительно улыбаясь знакомой всему миру людоедской улыбкой, не кто иной, как кумир миллионов Джек Николсон. Только Стэн бы скорее разрешил отрезать себе правую руку до локтя, а потом пришить её к собственной заднице вместо хвоста, если б хоть на секунду поверил, что это настоящий Николсон. Пару секунд он не мог понять, в чём подвох, и только потом до него дошло.

Лицо человека было плоским. Не таким плоским, как у монгола, к примеру, а плоским АБСОЛЮТНО. Как если б кто-то взял фотографию и приложил её к собственному лицу. Но и тогда, остались бы изгибы в районе носа или подбородка. Но не в этом случае: скалящийся на Стэна Джек выглядел точно так же, как его портрет в каком-то журнале. «А ведь это и есть портрет из журнала, маска, — догадался Стэн. – Юморист, блин. Ладно, сейчас разберёмся»...

Между тем, человек начел медленно подниматься из стандартного кресла на колёсиках и в этот момент Стэн почувствовал, как его холодный и всегда критический разум начинает медленно отступать в сторону, уступая место мрачной и тяжёлой панике. То, что он вначале принял за пижонский в мелкую чёрную полоску костюм клерка, на самом деле костюмом не было. Фигура с тихим шелестом распрямлялась и Стэн, хоть и не хотел в это верить, отчётливо увидел, что тело существа состоит из сотен, точнее тысяч, бумажных листов, покрытых текстом, синими или красными печатями и, кое-где, кофейными пятнами. Да, по форме тело монстра казалось одетым в стандартный клерковский мешковатый костюм, но, торчащие из рукавов кисти рук были тоже бумажными, как и шея, торчащая из воротничка с ещё сохранившейся готической надписью: «Нью-Йорк Таймс».

Разум Стэна ещё пытался цепляться за что-то привычное, просто отталкивал от себя мысль о существовании существа подобного этому, пытался придумать какие-то разумные причины: Хэллоуин, или другой дурацкий розыгрыш, когда чёрно-белая фигура медленно, с шуршанием, создаваемым сотнями бумажных листов, подняла правую руку.

В тот же момент Стэн услышал хлопки и скрип отодвигаемых и открывающихся по всему этажу ящиков множества письменных столов, и мгновенно туча вырвавшихся из заточения сводок, циркуляров, резолюций и прочей документации вихрем закружилась по офису.

В первый момент Стэн не осознал опасности. Но потом, когда первый из листов, отпечатанный на добротной принтерной НР-бумаге рассёк ему правую бровь почти до кости, опасность ситуации дошла и до него. Любой из нас иногда, время от времени, режется бумажными листами. Это чертовски неприятно, и такие порезы, как и бритвенные заживают чертовски долго. Но одно дело, случайный порез, и совершенно другое – сотни бешеных листов бумаги, пытающиеся пустить тебе кровь.

К чести Стэна, он тогда не растерялся. Как не терялся он и в многочисленных драках времён своей юности, когда его сшибали с ног, и он, как ёжик, сворачивался калачиком, прикрывая жизненно важные органы и подставляя под удары спину и плечи. Так же он поступил и сейчас. С той только разницей, что в этот момент его атаковала не толпа возбуждённых гопников, а туча, состоящая из офисной бумаги. Но, как и всегда, подобная практика почти помогла. Пропороть прочную суконную ткань униформы взбесившиеся страницы были, конечно, не в состоянии, но открытые кисти рук и загривок они порезали немилосердно.

Через пару минут бумажная круговерть вокруг Стэна прекратилась. Хоть одна из частей его сознания и начисто отрицала всё происходящее с ним, одновременно погружаясь в вязкую пелену безумия, другая, более жизнеспособная и хитрая продолжала бороться. Да, бумажных монстров не бывает. Но один такой есть и даже находится прямо тут. Значит, надо с ним драться, потому, как убежать от него вряд ли получится. И неработающие камеры слежения и внезапно разрядившаяся рация Стэна это подтверждают. А чего боится бумага, из которой, судя по всему, состоит монстр? Конечно, огня.

В этот момент Стэн только сказал спасибо своей упёртости, которая одна, не смотря на агрессивнейшую компанию против курения, так и не заставила его отказаться от этой пагубной привычки. А так же и от «зипповской» зажигалки, лежащей в кармане брюк. Шанс, может и невелик, но попробовать всё равно стоит.

Осторожно освободив лицо, Стэн попытался оглядеться. По большому счёту, ничего нового – бумажный монстр стоит не больше чем в паре шагов от него, но зато бешеные бумажки угомонились и, судя по всему, снова затаились по своим ящикам и полкам. Что ж, будем считать, что у нас есть только один шанс.


Поцарапанная рука Стэна скользнула в правый карман брюк, нащупала зажигалку, и в следующий момент он прыгнул.

«Зиппо» — отличная фирма. И в этот момент зажигалка не подвела тоже. Может быть, при других обстоятельствах, Стэну и удалось бы подпалить бумажного человека, но… Почти в тот самый момент, когда маленькое пламя зажигалки уже было готово коснуться рукава монстра, между его бумажными квазипальцами, в лучших традициях фильмов ужасов, как из ниоткуда, выросли острейшие лезвия офисных ножей-бритв для разрезания почтовых конвертов и прочих бумаг. И эти лезвия за секунду до того, как план охранника увенчался бы успехом, взрезали вены на правой руке Стэна, отбрасывая в сторону ставшую уже ненужной зажигалку, а в следующее мгновение располосовали его горло до самого позвоночника.

Стэн был ещё жив, хоть и стремительно терял сознание от потери крови и от той же крови, хлынувшей в его лёгкие вместо живительного воздуха, когда, начинающая уже терять свои очертания, смутная бело-чёрная фигура, состоящая из множества бумажных листов, подхватила его тело и с невообразимой силой швырнула в сторону ближайшего панорамного окна.


Тело Стэна пробило прочнейшее стекло (при этом осколки искромсали его плечи, взрезали грудь и нанесли ещё множество повреждений) и устремилось с высоты тридцати шести этажей к земле. Страшного удара о бетонное покрытие дорожки перед парадным входом в небоскрёб Стэн уже не почувствовал, потому как умер, пролетая, примерно, мимо двенадцатого этажа.

Моментально выскочили из здания охранники, работающие в той же смене, засуетились, позвонили в полицию. Те примчались и долго водили носами, не понимая, в силу позднего времени и общей заторможенности развития, что тут вообще произошло и как, не такой уж, что б сильно здоровый на первый взгляд охранник смог вышибить своим телом пуленепробиваемое стекло.

А на тридцать шестом этаже тоже всё было спокойно. Ещё до визита полицейских бурые кровавые пятна бесследно впитались в ковровое покрытие, бумаги, непонятным образом снова оказались на своих местах и даже на верхней панели ксерокса нельзя было найти ни одной случайно забытой кнопки.

Офис был в полном порядке и готов к новому рабочему дню.

© Завхоз