Михал Мосальский : Люся

Меня зовут Эдуард с заурядной фамилией Иванов. Месяц назад счётчик моей жизни встал на отметку 36 лет. Подумать только 36!!! Вы верите в счастливый конец?!?! Я никогда не верил. Счастливый конец в историях нарочно придумали неугомонные романтики, дабы придать смысл жизни и уверенности, что всё будет хорошо, а на деле – полное дерьмо. Десять лет назад моя супруга после оглушительных криков с обвинениями в мой адрес, мол, я даже в суп водку добавляю и звон бьющейся посуды, твёрдо уверилась, что я не её вторая половина. Она не понимает, что алкоголь для меня это прыжок в духовную свободу. Перед глазами постоянно появляются картины сломанных унитазов, грязной мостовой, злых и серых людей, вечно торопящихся жить, даже дома в нашей стране почти все серые. Но стоит выйти на улицу и в обветшалом белом киоске, где торгует моя старая знакомая Люся и испить разливного, свежего пива, как мир вокруг тут же меняется. На сломанные унитазы начинаешь смотреть по-философски. От грязи на мостовой нет и следа, потому что смотришь не себе под ноги, а мечтательно на небо. Злые люди?! Ну, уж нет! Они же все мне братья. И какие красивые женщины вокруг!!! Ммм… Нет слов, чтобы описать их обворожительную красоту.
Удар судейского молотка сделал меня не связанным узами брака, а мою уже бывшею жену — ярым противником пьющих мужчин. Ну, и дура же она. Мы были слишком не похожие друг на друга, объединяло нас только одно – она тоже не верила в счастливый конец. После свадьбы мы часто смеялись над людьми, видя, например, как молодой человек, сидя в кафе с подругой все время подливал и подливал ей дорогого вина. Он рассчитывает на счастливый конец этого вечера, а она, в свою очередь, рассчитывает на счастливый конец своей трудовой деятельности, полностью положившись в этом вопросе на толстый кошелёк друга. Было время...
Чтобы немного внести ясность в дальнейшее, я начну с моего детства.
Жили мы в не совсем добропорядочном районе города, и я проявлял буквально чудеса по бегу. В школе это заметил физрук, и я выступал на чемпионатах города и области. Я всегда ненавидел бег. Но за успехи в спорте остальные учителя делали мне поблажки. Я подавал большие надежды. Однажды вернувшись, домой после тренировки в школе, я с порога услышал фразу, обращенную ко мне: «Эй, молодой, быстро дуй в магазин за бутылкой, нам с твоей мамкой надо отдохнуть». При этом жирный мужчина, живший с моей мамой у нас дома, щупал её даже при мне. Это было уже слишком.
— Слышь, сам дуй в магазин, жирный урод!
Я был в шоке от своих слов, они просто вырвались из меня наружу. Я похолодел, кажется, даже перестал дышать. Зная суровый нрав нашего сожителя, я шестым чувством понял, что грядёт буря. Тишина разнеслась по всей квартире. Безумно выпучив глаза на меня, жирный мужчина оттолкнул мою маму и в три шага оказался напротив меня. Он решил ударить меня ногой, но из-за своего веса не мог задрать ногу выше пояса и его удар обрушился на моё левое колено. После этого удара последовала череда больничных потолков, картёжные игры, выпивка с взрослыми и редкие операции на ноге, длящаяся целую школьную четверть, которую я провёл в больнице. Когда я выписывался, мой лечащий врач сказал мне то, что я и так прекрасно понимал.
— Извини, сынок, но про занятия бегом тебе придётся забыть, да и вообще про спорт тоже. – сказал седой мужчина с сигаретой, сидящий у открытого окна в белом халате. Да не очень-то и хотелось! Нога со временем полностью зажила, и я смог бегать, не так быстро, конечно, но тоже кое-что. Как-то раз я спросил у мамы про моего отца, и она с кислой миной на лице ответила, что кроме того, как теребить книжки, ничего теребить он был не в силах. Он умер, когда мне было 2 года от роду. Он был научным сотрудником и как настоящий гражданин своей страны постоянно принимал участие в сдачи крови нуждающимся. Как-то раз он заболел обычной простудой, но донорство сыграло с ним злую шутку, организму не хватало собственных сил, чтобы бороться с болезнью, которая очень быстро переросла в сильнейшее осложнение и ночью, обливаясь потом, умер от нехватки сил, чтобы бороться с недугом.
Да… Такого нарочно не придумаешь…
Интерес к занятиям в школе сошёл на «нет». После школы дали заветный военный билет, я не годился к строевой службе. С возрастом мои гены заговорили во мне, и я перечитал с удовольствием все книги, которые были дома, коих было отнюдь не мало. Но о своих умозаключениях по поводу прочтённых книг я ни с кем не делился. Из моего окружения никто не читал текста по размерам большего, чем этикетка на бутылке водки. Иногда хотелось с кем-то поговорить про колоритных персонажей Чехова или про психологию в книгах Достоевского, про живые, красивые пейзажи Гоголя, но это никому не надо, а мне достаточно немного выпить и я сам забываю про всю эту чушь. Насчёт работы я подумал, что надо освоить, что-нибудь не очень сложное, уж больно не хотелось из кожи вон лезть. В конце лета я поступил в техникум на сантехника и по окончании учёбы устроился по специальности в родном городе в муниципалитет. Государственная служба – самое халявное, что только может быть.
— Дзинь – дзинь – дзинь.
Я лежу на своей кровати, на спине и сквозь пелену сна слышу телефонный звон. Это вернуло к действительности. Красный телефон «Спектр» стоял на полу рядом с кроватью, где он обычно и находился.
— Дзинь – дзинь – дзинь. Звонил он долго, голова болела донельзя. На какое-то время телефон замолчал, а потом снова стал издавать звуки жуткого звона. Запустив правую руку на пол, я нащупал телефон и снял трубку. Блаженствующая тишина. Но раз поднял трубку, то надо отвечать, тем более я даже знал, откуда мне звонят. Только оттуда мне и звонят.
— Да… Слушаю вас. – мне очень хотелось пить и вместо нормального голоса я хрипел в трубку.
— Иванов, сколько можно уже?! Это вопиюще, я обязательно доведу это до сведения Сергея Юрьевича Сушенкова.
Этот голос я безошибочно узнал бы даже лет через пятьдесят. Мой начальник, старый и жуткий тип. Я часто думал, как же не повезло его семье, соседям и подчиненным. А ещё угрожает мне этой крысой пархатой из партии.
— Вы, почему молчите, когда с вами разговаривают?!
Я его не слушаю. Одни и те же слова могут с ума свести. Держа телефонную трубку в руке, второй я помогал себе утолить нечеловеческую жажду. Оставшиеся сто пятьдесят грамм портвейна пришлись, как нельзя кстати.
— Уууух.
— Что вы там мычите, Иванов? Немедленно на работу!
— Я уже в пути, сейчас буду. – сказал я и положил трубку.
На моё счастье с поисками носков и штанов проблем не возникло, я спал в них. А вот рубашка, лежащая на полу и напоминавшая кучу тряпок, наводила на нехорошие мысли. Сердце опережало мысли и забилось ещё быстрее.
«Куда быстрее-то?!» — с горечью подумал я. Очень нежно дотронувшись рукой до своего лица, я испытал серьёзную боль. Воспоминаний насчёт вчерашнего вечера не было никаких. Стоя напротив зеркала в ванной комнате, я обнаружил распухший нос, разбитую и опухшую губу, а правая бровь была почти полностью стёсана, словно, на наждачную бумагу упал.
«Не падал ли я вчера? Не исключено, уж точно. А рубашка, почему вся изодрана?»
— Ууууууу. — прохрипел я, закрывая глаза.
Я имею плохую привычку очень легко находить себе неприятности, в этом я бесспорный чемпион. Бойцом я не являюсь, поэтому порой приходится не сладко. Плеская холодную воду себе на лицо, я почувствовал себя намного лучше.
— Надо бы покушать. – пробормотал я себе под нос. И тут в голове быстрой чередой появлялись всевозможные блюда и запахи. От мысли о еде, меня немедленно стошнило в раковину, а живот, словно, канатом перетянули.
«Пожалуй, пойду сразу, может потом поем». Из ссадины над бровью медленно выступали капли крови. Я вышел из ванной комнаты и у стены рядом с моей кроватью, взял с полки книгу — Фаулз «Волхв». Оттуда я вырвал страницу из предисловия, разорвал её на много-много маленьких кусочков, свалил всю кучу на полотенца в ванной. Взял лишь один и приклеил бумажку на то место, где шла кровь. Стоя напротив зеркала и смотря на себя, в сердцах я улыбался. Лицо расплылось в улыбке, но боль от разбитой губы вернула серьёзный вид моему лицу. Вообще мне кажется, что во мне скрытая страсть к саморазрушению. А вот моя щетина оставляла желать лучшего, но времени на это сейчас не было. Тем более от сантехника и не ожидают, чтобы он работал в шикарном костюме-тройке, с зачёсанными лаком волосами назад, благоухая, как последняя модница из Европы. Поэтому плевать я хотел на внешний вид! Клетчатая красная рубашка, как нельзя лучше была в контрасте с моим вечно багрово-красным лицом.
Захлопнул за собой старую, ветхую входную дверь, замок тихо щёлкнул железной пружиной. И я, как обычно увидел перед собой толстенную, дубовую дверь соседей с «глазом для сплетен» в центре двери.
— Буржуи проклятые! – прошипел я и плюнул на соседскую дверь. По сути, я человек не завистливый, но я люто ненавижу моих соседей. Тонкая, светлая точка в центре глазка исчезла, и я шестым чувством понял, что за мной наблюдают с другой стороны.
«Они же видели, как я им на дверь плюнул!!!» В моём духовно-похмельном сознании, как рой пчёл закрутились весьма пессимистичные мысли. Я побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку-две, и благополучно выбежал во двор. Под сенью старых тополей, возле моего дома. Я снова увидел её… Самую заветную на свете… Белую и старую палатку-киоск!!! Все мысли улетели тотчас же прочь из головы, как и не бывало. Со стороны в такие моменты, я уверен, что выгляжу, как старый пёс перед горой мяса. Язык наружу, взгляд не двигающийся, ноги сами меня несут к киоску. Ну, колдовство!
Не глядя под ноги, а только отточенным внутренним чутьём, я огибал лужи с грудой пожелтевших листьев, плавающих в воде. Несмотря на осень, которая царила над городом, погода была великолепная и на удивление тёплая. «Пушкинская осень», — подумал я почему-то. Перед окошком киоска на земле лежал деревянный поддон, спасающий от воды на земле. По сторонам от закрытого окошка в витринах размещался скудный товар: несколько знаменитых отечественных пачек сигарет, немного бутылочного пива и газированная вода. Для удобства к киоску приварили три железных тонких трубы, чтобы покупатель не держал сумку на весу, а ставил на эти поручни. Жажда, подобно червю, подтачивала мой организм изнутри. Встав на поддон и положив руки на поручни, я полусогнутым, пожелтевшим от никотина, указательным пальцем, постучал в окно. Через несколько секунд окно открылось, и перед моим лицом появилась моя муза, спасительница от всех бед – Люся. Равнодушие в её глазах сменилось радостью. Она всегда была рада мне.
Она, как-то рассказывала про своё детство в один из летних, удушливых вечеров. Я, как обычно для удобства засунул полностью голову внутрь. Тогда мы коротали этот вечер за пивом. Ну, это так, для справки. Её воспоминания берут начало из детского дома в Кемерово. За жизнь приходилось буквально бороться, что кушать и не быть униженной какими-нибудь мальчишками со слабой психикой и маниакальными наклонностями. Родителей своих она никогда не знала, и как призналась мне, никогда и не хотела бы знать. За своей защитной оболочкой от злого мира, она была самым ранимым человеком, которых мне только доводилось видеть на своём веку. После детского дома, ей пророчили комнату в коммунальной квартире и работу на шахте по добыче железной руды. Как это ни удивительно, но у каждого человека в жизни выпадает заветный билетик удачи. Заместитель главы фонда детских домов нашего государства, приехал с личным визитом в Кемерово, с целью осмотра помещения, да, чтобы послушать речи в стиле: «Этого нет, надо бы купить. Еда у них самая лучшая, на неё нужны деньги, деньги, деньги…»
Люся сидела в столовой, задержавшись дольше остальных, уплетая за обе щёки комки безвкусной смеси, выдаваемой поварами за кашу. Люся была, да и сейчас сохранила следы северной красоты. Блондинка от природы, серо – голубые глаза, выразительное лицо с правильно очерченными чертами лица, красные губы. Только шрам на щеке, полученный от парня из соседнего крыла здания, ударивший её ножом за отказ в интиме, портил лицо, а мне кажется, что наоборот – только придавал изюминку. Его перевели в психиатрическую лечебницу, а шрам остался, в отличие от парня, с Люсей навсегда. Зам. Главы фонда узнал у директора детского дома всё, что нужно и попросил весь присутствующий персонал оставить их наедине. Все вышли за дверь, слегка прикрыв за собой дверь. Свет в столовой был слабый, и Люся говорила, что сильно перепугалась, когда посмотрев на щель между не закрытой дверью и стеной, в слабом отсвете увидела шесть или семь пар глаз, находившимися друг над другом. Словно гигантское чудовище немигающим взглядом наблюдало за ними. Она не сразу, но поняла, что это персонал детского дома, вышедший за дверь. Страх пропал, но жуткое ощущение осталось.
Беседа длилась около получаса. Он предложил Люсе работать лично на него, так сказать, работа с лучшими партнёрами его фонда. Жить она будет какое-то время на съёмной квартире, которую он оплачивает. Что самое главное – жизнь в городе недалеко от Москвы. Устоять было невозможно. Подростковое воображение рисовало картины, где Люся играет главные роли в фильмах Гайдая. Ведь по-другому не может быть! Все люди ощущают себя центром вселенной и уверены, что именно я — та личность, которой всё под силу. И так абсолютно со всеми до определенного возраста, а потом это исчезает в одночасье. Но, тогда Люся была ещё молода и наивна. Уже на следующий день Люся, Зам. Главы фонда и его секретарша по общественным вопросам, заняли свои места на борту самолёта с точкой прибытия в Москве. При встрече с секретаршей, Люся заметила, что она с любопытством и каким-то одобрением в глазах, осмотрела Люсю с ног до головы, а потом не смотрела на неё вообще.
На съёмной квартире, куда привёз Зам. Главы фонда Люсю, проживали такие же личные помощники в количестве четырёх молодых девушек. Перед Люсей предстал широкий в плечах, в синем спортивном костюме с белыми полосками по бокам, выходец с Кавказа.
— Ну, вот, Асламбек, как и договаривались. Ну, как она тебе?
— Харёший баба.
— Ну, вот и ладненько. До встреч, Асламбек.
Зам. Главы фонда ещё раз окинул взглядом Люсю и вышел за дверь. Больше она его никогда не видела. Асламбек довольно быстро на ломанном русском объяснил одно единственное правило игры, которое надо неукоснительно соблюдать: «Эсли клиэнт нэ даволэн будэт, я тэбэ, сука, твой галава разабью».
Да, да, именно так и сказал.
Остальные девушки боялись его. Спустился с гор он совсем недавно и с манерами и правилами поведения в цивилизованном обществе был, явно, не знаком. Люся осталась на квартире, теперь уже деваться было некуда.
Со временем Люся привыкла к подвыпившим клиентам, от которых порой отбоя не было. Один из таких клиентов выкупил у Асламбека Люсю, за сумму, которую он ей никогда не говорил. Это был первый муж Люси. У него было слишком слабое сердце и слишком много денег на утеху для себя любимого спиртным. Второй муж Люси работал на одном трудовом поприще с уже покойным первым супругом. Они встретились на похоронах. Месяц траура, а ещё через месяц Люся стояла в свадебном платье, фотографируясь на ступеньках ЗАГСа. Если сказать, что они были счастливы, значит не сказать ровным счётом ничего. Люся была на седьмом небе от счастья. Деньги в дом приносил супруг, а ей только и оставалось, что готовить еду и ухаживать за своей внешностью. Но одна вещь при одной мысли вызывала слёзы и испорченное настроение на весь день – дети. Их у неё не было ни от первого мужа, ни от второго. Причина, как ей казалось, скрыта в ней самой и это угнетало сильнее всех детских домов вместе взятых.
Сидя на кухне и уплетая пельмени, второй супруг Люси заговорил о том, что ему давно не давало покоя. Получая неплохой заработок, он был уверен, что единственный способ жить в этом мире достойно – заниматься тем, что любишь, работая при этом на себя плюс, как бонус иметь много денег. Коммерческая жилка в нём была с рождения и сейчас просилась наружу. Скопив нужную сумму денег, он приобрёл в личное пользование, на правах владельца, старый киоск, положив тем самым начало своему бизнесу. Люся, к тому времени, ужасно уставшая от безделья сама предложила свою кандидатуру на пост продавца, в купленный киоск. Супруг с радостью поддерживал инициативу жены в этом вопросе. Вторым шагом в его новой вехе жизни, как коммерсанта, стало получение огромной суммы денег от теневых граждан, один лишь вид которых внушал серьёзную опаску. Но супруг Люси был преисполнен самонадеянностью и на полученные деньги открыл два маленьких ювелирных магазина в разных концах города. Через месяц Люся, так и не дождавшись, теперь очень занятого мужа с работы, преспокойно легла спать.
Ночь. Звонок в дверь. Старая соседка в подъезде. Чувство страха в груди. Супруг на лестнице лицом вниз. Лужа крови. Две гильзы на полу. Что-то оборвалось внутри. Крах.
Милиция долго потом выясняла, что да как, но в наше время это стало нормой. Убитых людей в подъездах своих домов находили почти каждый день. Шла негласная война за распределение сфер деятельности отдельных групп населения. Милиция перестала приходить, зато, как-то поздно вечером пришло четверо очень смурных человека. Это были, те люди, у которых её покойный второй супруг занял денег на бизнес. Один из них остался в подъезде, а трое оставшихся прошли внутрь квартиры. Двое сели на стулья к столу, на другой стороне стола сидела сама Люся, а третий прилег на кровать, не переставая, кашляя в кулак. Было видно, что этот кашель его сильно мучает. Разговаривал с Люсей низенький, плотной комплекции, лысый человек, который очень умело сплошь татуированными пальцами, перебирал чётки, иногда прерываясь, чтобы жестикулировать обеими руками. Денег у Люси естественно не было, про киоск сочла за благо умолчать. По всем законам этого безумного времени, человек с чётками, и на удивление почти чёрными зубами, придвинул Люсе пустой листок бумаги и потребовал её подписи внизу. В том, что из квартиры она не выйдет, если только не вынесут, Люси сообразила быстро.
Некоторым людям жизнь даёт шанс дважды, и Люся была в их числе. Человек на кровати, постоянно кашляющий, прервался на минуту.
— Как ты сказала, тебя зовут? – спросил он, говоря в кулак.
— Люся.
— У меня маму Люсей звали. Знаешь, как я её люблю?
Люся отрицательно помотала головой.
— Смотри.
Расстегнув спортивную олимпийку, он обнажил правое плечо, на котором черными чернилами была выведена татуировка в виде сердца с именем Люся внутри.
— Слышишь, Егор, — обратился, кашляющий к лысому мужчине с чётками, — мы её не тронем. У моей мамы сегодня день рождения, а мама — это святое. Это знак.
Егор недовольно скривил рот.
— Мне твои знаки, браток, достали. Мне насрать, что у твоей мамаши сегодня праздник и мне насрать на эту дуру, которая нам должна кучу денег. – с каждым произнесенным словом, Егор всё больше разбухал и почти перешёл на крик. – Поэтому закрой пасть и сиди тихо.
Люся видела, как человек на кровати бесшумно достал из штанов раскладной нож.
— Я сейчас твою пасть закрою, шестёрка ментовская.
Давно отточенным движением, Егор получил сзади удар ножом в шею, схватился за рану, захрипел, плюясь кровью изо рта, и затих, в том же положении, что и сидел, с открытыми глазами. Третий из компании, высокого роста до этого молчавший, видя, что происходит, достал пистолет, который прятал за штанами у поясницы. Человек с татуировкой «Люся» был молниеносен. Нож метко угодил в глазницу. Пистолет повис в руке, держась курком за палец, а сам владелец, облокотившись на стену, съехал на пол, сев на жопу. Люся подпрыгнула от громкого звука за спиной. Кашель оглашал квартиру, отзываясь эхом от высоких потолков. Взял пистолет из мертвой руки и повернулся к Люсе. В глазах была ярость. Все шансы на счастливый конец истории иссякли за секунду. Он стоял с пистолетом в руке, возле стены и ноздри раздувались, как у быка. Люся сильнее прежнего подпрыгнула на месте от оглушительного выстрела. Рядом с тем, кого он убил минуту назад, рухнул сам. Из груди кровь фонтанировала на пол. В комнату бесшумно прошёл человек с пистолетом в руке, оглядывая обстановку. Мысли путались. Люся вспомнила, что к ней четыре человека звонили в дверь. Смекнув, что все мертвы, а Люся единственный свидетель, не спеша подошёл вплотную и сжал правой рукой челюсть. Люсю принудили открыть рот, после чего левой рукой он засунул ей пистолет, взведя курок. После третьего выстрела у Люси началась сильная истерика, и она заплакала навзрыд. Пистолет никем не поддерживаемый выпал изо рта на пол. Сквозь пелену слёз, Люся видела, как человек с татуировкой «Люся», медленно опустил пистолет на пол, слегка повернул голову и застыл навсегда.
Утерев слёзы рукавом, Люся благодарила судьбу за счастливый случай. Но теперь в квартире мужа четыре мертвых тела, а это не предвещало ничего хорошего. Собрав документы и несколько вещей, Люся через пять минут выходила сквозь арку из двора дома. Свернув за дом, раздался рёв милицейских машин. Снова повезло? Возможно.
Теперь она работала все в том же киоске, а на вырученные деньги снимала комнату. Ей всего сорок пять лет.
— Ха. Что у тебя случилось, помнишь? – спрашивает Люся, сплевывая кожуру от семечек в кулёк свёрнутый из газеты.
— Слушай, Люсь, вот только не надо, а? Выручи, трубы горят, сил нет.
Я тянулся рукой к горлу, чтобы жестом доказать свои слова и тут же убрал её на место. Я же головой полностью проник в киоск.
— Ты мне и без этого червонец должен. Трубы у него горят. Ха! Они у тебя всегда горят. Даже не помнишь, как тебя вчера шпана избивала.
На моё лицо ложится мученическая гримаса. Плевать на шпану, плевать на побои, только одно…
— Люсь, ну дай, а? Всё верну, что должен.
— Ха! Да ты всегда так говоришь.
— Люсь, ну честно, честно. Дай опохмелиться.
— Ладно, страдалец. Люся достала с полки один из пивных бокалов и наполнила его свежим, разливным пивом. Я с живостью хватаю бокал и выпиваю всё до капли за глоток.
— Ууууууууу. Хорошо.
Выбил об колено из пачки папиросу и закурил. Из мыслей на какое-то время, даже Люся пропала. Как Иисус по душе прошёл. – думаю я.
— Люсь, только посмотри какая погода чудесная?! — Облокотившись на прутья, курю и подмигиваю Люсе, та кокетливо улыбается в ответ.
— Ну и подлец. – Люся растянулась в улыбке. Посмотрите только на него, — жестом показала на меня, обращаясь ни к кому. Ну, вылитый котяра, аж рожа, какая довольная. Тебе на работе не пора быть?
— Люсь, ты одна знаешь, как поднять настроение, а потом сразу испортить.
— Ой-ой. Испортили работой ему настроение.
— Ты знаешь, как я отношусь к этой бесполезной трате времени.
— Ха! А, что для тебя не пустая трата времени?
— Нууу… Стоять здесь и общаться с тобой. – я улыбаюсь от уха до уха.
— Эдуард, вы поразительно наглый тип.
Я делаю вид, что поправляю бабочку на шее, склонив голову.
— Люсь, налей ещё и я поскакал на самую медленную пытку, из тех, которую изобрёл человек. – все еще со склоненной головой говорю я.
— Как деньги будут, обязательно занеси мне.
— Конечно, Люси.
Иногда я сама галантность. Уже немного смакуя, я осушаю второй бокал пива, громко причмокивая на последнем глотке.
— Мне пора. – засовываю голову в окошко киоска и шлю губами поцелуи.
— Давай, иди уже отсюда, снова ведь отругают. – с укором слышу от Люси.
Я наполнен чарующим ощущением полной безмятежности и свободы. Моя свобода может длиться еще либо тридцать минут, либо целый час, если пойду пешком. А я пойду именно пешком. Такая погода! Пусть делают со мной, что хотят. Моё настроение им не испортить. Пусть, хоть пляшут на мне, как одержимые. Солнце приятно светит в лицо, грея своими лучами всё тело. Насвистывая под нос Iggy Pop In the death car, не спеша иду вдоль троллейбусных рельсов. На улице почти никого нет, кроме пожилых людей и женщин с младенцами. Я снова выбиваю из пачки папиросу, вставляю её в рот, чиркаю спичкой, а руки убираю в карманы. Я похож на шпану только пропитую и взрослую.
Светофор на перекрестке горел зеленым цветом, но я не иду все равно, куда торопиться?! Муниципалитет в двадцати минутах ходьбы от меня. Я смотрю себе под ноги на занавешенные шторы подвальных окон, выходящих на дорогу. Я был там раз сто, а может и того больше. Это злачное место, скажет любой запрограммированный государством или религией человек, но только не я. Компания здесь собирается разношерстная и исключительно по ночам. Здесь всегда можно купить крепкого спиртного, есть наркотики, но спросом не пользуются, если имеется валюта, здесь не будут спрашивать, откуда она, а самое главное – это единственное место, где можно посоревноваться в удаче. Азартные игры за карточными столами, бильярд, нарды. Я не один раз здесь оставлял, если не всю, то большую часть зарплаты, точно. Деньги – пепел.
Я слышал, как-то очень давно, еще до перелома ноги от одной старухи, жившей в моем подъезде, этажом выше, что смысл денег в нашем мире – тотальное уничтожение человеческого рода. За целый чемодан денег на убийство пойдёт самый богобоязненный человек, а если откажется, верить не следует ни в коем случае! Показывается второй такой же чемодан и всё. Командуй, не хочу. Та старуха прожила всю жизнь, где-то за Уралом, в глухой деревне, кормясь своим хозяйством. Её дочь, выйдя замуж, переехала в мой город, решила, что маме тоже было бы лучше переехать поближе. Ведь все условия есть: свет, горячая, холодная вода, магазины все рядом. Старуха согласилась на уговоры дочери погостить у них. А муж дочери старухи, тем временем с согласия жены оформил сделку, продал дом и всё к нему прилегающее имущество, животных в том числе. Через неделю жизни в городе старуха чуть не плакала, умоляя дочь скорее отправить её домой, в деревню.
— Как можно жить, когда всегда и везде грязно?! – вопрошала старуха.
Дочь рассказала ей, что они продали её дом в деревне и, доплатив денег, купили ей дом в паре километров от города, возле шоссе, чтобы чаще видеться. Через месяц после переезда в новый дом, её сбил пьяный таксист. Дочь старухи с мужем вины за собой не чувствуют и не признают.
Муниципалитет прямо передо мной. На входе, получаю пропуск на территорию здания. Ярмо повесили!
— Иванов!!!
Из кабинета начальника раздавался страшный крик.
— Уволю. У-В-О-Л-Ю, я вам говорю.
Стучу в открытую дверь кабинета. Уборщица замечает моё присутствие и сразу выскальзывает в коридор, старик теперь орёт один.
— Ты дебил, Иванов!
— Никак нет. – издеваюсь иногда над ним, но он не замечает.
— Ты должен был быть здесь ДВА часа назад!!! Иванов, ты, что довести меня хочешь? Да? Да!!! Да, Иванов, ты точно этого хочешь. Ты ПТУ-шник хуев, достал меня, урод.
Он на многое способен, но такого начальника я видел в первый раз.
— Я решил поспать еще немного. Сон снился…
Я говорю это, а начальник запускает обе руки в жидкие, редкие волосы, и что осталось дури, с надрывом кричит в пол.
— О-Х-У-Е-Л!!! – и так раз десять.
На крик прилетает уборщица с валокордином.
— Успокойтесь, вам нельзя нервничать, вы же знаете.
— Это всё этот виноват… — сил ругаться больше не было, — наш работник Иванов. Выливает в горло из стаканчика капли лекарства, глубоко дышит. Я смотрю на него, и мне становится всё веселее и веселее.
— Срочно, слышишь, Иванов, я сказал срочно, иди по адресу ул. Первая дом 12, квартира 2. Там замена унитаза. Они уже два часа мне названивают, сплошная головная боль.
— Вас понял, гражданин начальник.
Я знаю этот адрес, это в одном районе со мной. К Люсе зайду лишний разок. Эээээх, жизнь иногда прекрасна.
Вижу входную дверь в квартиру по указанному адресу и понимаю, что я здесь уже был и не раз, но всё время воспоминания сплошь размытые, значит, был пьян. На стук открывает женщина лет сорока.
— Заждались уже. – пренебрежительно говорит.
— Сейчас, всё сделаю, не волнуйтесь.
Дверь в туалет открыта, всё почищено. Моё рабочее место готово.
— Воду отключали? – кричу я.
— Нет, а надо? – чем она вообще думает?
— Было бы не лишним уж точно.
— Всё, отключила.
Снимаю их унитаз, сдёргиваю прокладку с трубы и вместе с прокладкой, я случайно тяну вверх край зелёного пакета. Тяжёлый пакетик. Хм… Под вековой грязищей, внутри пакета лежали два свёртка, обтянутые бумагой. Вскрываю один из них, и мне на руку падают пять блестящих, словно, новых золотых червонца, времен правления последнего царя.
— Ну, как там работа? – слышу голос женщины за спиной. Выхода не было, я быстро засунул монеты в рот, а сверток кинул в трубу.
— Тлубы не ф полядке, я жанят.
— Да, я просто посмотреть, может надо что…
— Нифево не нада.
— Ладно, пойду, сбегаю за бутылкой, за твою работу.
— Ага.
Она сваливает из квартиры. Пять золотых монет, выплевываю на ладонь.
— Вот, это да! Дюма здесь и рядом не валялся.
Я быстро убираю золото в свою рабочую сумку с инструментом. В соседней комнате, кто-то страшно рычит. Про унитаз я не помню совершенно, но остался интерес насчет моих догадок, по поводу пребываний здесь раньше. Зажимаю сумку подмышку и иду в комнату, откуда рычали. Распластавшись на полу, лежал толстый, полуголый человек с седой длинной, бородой. Ааааааа. Ну, всё понятно теперь. Этого человека все зовут – дядя Витя-людоед. Добрейший души человек, но со своими тараканами в седой голове.
— Эд, здорово. Как сам?
— Спасибо, что спросил. Всё более, чем хорошо.
— Рад за тебя, сияешь, как будто клад нашёл. Уахахаха.
— Кстати, дядя Витя-людоед, хочешь, открою тебе один страшный секрет про деньги?
Дядя Витя-людоед поднялся на локтях, смотрит мне в рот.
— Ты мне двадцатку должен с прошлой осени.
— Да, ты чего? Серьёзно? Не помню, не помню…
— В подвале с тобой играли в 21, помнишь?
Дядя Витя-людоед побродил туманным взглядом по потолку. Потряс головой.
— Неа… Не помню.
— Да и пошёл ты, хапуга треклятый, со своей двадцаткой.
Дядю Витю-людоеда это задело в лучших чувствах.
— Я никогда не жалею грязь! На, дружище, держи двадцать рублей.
И моей руке теперь лежат две купюры. Жизнь точно удалась. Я успеваю убежать, пока не вернулась хозяйка обратно с бутылкой. Пусть своего мужа этим пойлом поит. Теперь начинаю новую жизнь, буду жить, как граф, хоть до Толстого мне и далеко. Ничего, что-нибудь придумаю. Возьму Люсю в жёны, будет каждое утро подавать мне самое свежее пиво в бокале! До своей квартиры, я добегаю всего за пару минут.
В голове были всевозможные способы лихо потратить деньги. Дома, надеваю брюки с не рваными карманами и кладу туда все деньги. Покажу Люсе, она обрадуется до жути. Уже на пороге дома зазвенел телефон. И я прекрасно знаю, кто это.
— Да, слушаю. Эдуард у аппарата.
— И-В-А-Н-О-В!!! Мне только что позвонила хозяйка из дома 12, что на Первой улице и знаешь, Иванов, что она мне сказала?
— Я теряюсь в догадках. – в душе смеюсь.
— Ты дебил, Иванов! Ты раскурочил там все трубы, бросил сломанный унитаз и убежал. Куда ты мог вообще бежать?!
— Это всё наглая ложь!
— Да, она видела тебя, как ты бежал! Бабки на лавках начали креститься, когда ты мимо пробежал. А сейчас уже дома сидишь! Всё. Это последняя капля…
— Отвали, старая перхоть.
В трубке висит тишина, недоумению нет предела.
— Ты в своём уме, Иванов?
— Отвали, я сказал и не звони мне больше.
Вешаю трубку. Я уверен, что в эту минуту с потолка в его кабинете сыпется побелка, от ударов головой о стену. Пусть позлится, язвительность его и погубит.
Захватил в дорогу все оставшиеся дома деньги, мелочь, в общем, и вышел в подъезд.
— Богачи треклятые! – после яростного крика, я бью со всей силы в дверь ногой. – Выходи, говно, жидо-масонское, я быстро расшибу ваши…
— Алкаш, ты обезумел в конец? Эй, Нин, неси моё ружье и патроны, у него может нож с собой быть, кто же его знает, он же алкаш.
Ружьё?! Неееет, у меня на эту жизнь другие планы. Я сбегаю по лестнице, слышу, как открывается квартирная дверь, и здоровяк сосед кричит мне в след: « Придешь домой, убью». Не приду уж точно! Встав в тень от тополей, я увидел табличку «Обед».
— Эй, пацан, сколько времени. – кричу школьнику начальных классов. Рыжий, весь в канапушках и в очках ответил: «Два часа и пять минут».
Это же целый час!!! Надо перевести золото в денежный эквивалент. Времени навалом. Но погреб, единственное место, где не задают вопросов, а откроется он только глубоким вечером. Надо убить время. Знаю я здесь один ресторан, жутко дорогой, не был я там ни разу. Теперь-то не зачем стесняться в желаниях.
— У вас заказано? – спрашивает усатый метрдотель.
— Нет.
— В таком случае…
Я подсовываю ему в руку двадцать рублей, которые дал дядя Витя-людоед.
— У нас, как раз только что освободился столик. Следуйте за мной, пожалуйста.
Моя наглая небритая рожа выделялась из толпы, как негр. Мой столик оказался прямо напротив сцены, где в этот момент пел и играл целый ансамбль. Меню, так, так, так… Карп в сметане 120 рублей – один кусочек = 50 грамм. Водка «Кремлёвский штоф» 100 рублей – 50 грамм. Цены заоблачные, и какие дураки здесь сидят всё время?! Стало немного обидно, но потом я вспоминаю, что я очень богатый человек и тоже буду кушать здесь каждый день.
— Эй, гарсон.
— Слушаю вас. – склоняется передо мной с блокнотом и очень дорогой чернильной ручкой, улыбаясь ласково, как сыну.
— Значит, так, разлюбезнейший мой, неси карпа в сметане, только не кусками. Целого неси.
— Хороший выбор. Что-нибудь ещё?
— Да, неси семьсот пятьдесят граммов водки, только холодной и самой лучшей.
— Всё?
— Да. Пока всё.
Гарсон уходит на кухню.
— И пепельницу мне принеси. Да, кстати, неси сюда еще сигары.
— Что ещё, простите?
— Сигары и пепельницу.
Оставшиеся в графине сто грамм водки, я собираюсь влить в себя. Графин начинает двоиться, подношу руку, и он уже троится.
— Мы закрываемся, уже полночь. Вот ваш счёт.
Я стараюсь схватить счёт, но руки не слушаются, и я промахиваюсь несколько раз, хватая воздух.
— Озвучьте, пожалуйста, сами. – заплетающемся языком говорю.
— Итак, ваш счёт на две тысячи пятьсот восемьдесят рублей и ноль копеек.
— А почему так много?
— Вы заказали карпа целиком, графин водки, шесть импортных сигар, разбили три бокала, испортили скатерть и наш персидский ковёр прожгли углём от упавшей на него сигары. И ещё ваш официант требует пятьдесят рублей моральной компенсации за угрозы и оскорбления в его адрес, насчёт его причёски. Всё.
— Уууууууу. Ладно, будут тебе деньги.
Я достал из кармана две золотые монеты и положил их сверху на листок счёта.
— Что это такое, гражданин? – спрашивают меня.
— Царское золото. Не благодари, только такси мне вызови, за счёт заведения, конечно.
— Конечно, да. Геннадий, будь добр, подойди к нам.
Здоровенный мужик в строгом чёрном костюме подошёл сзади меня.
— Геннадий, этот гражданин не желает платить по своему счёту. Суёт монеты какие-то.
— Я разберусь с этим делом, Никита Семёнович. – пробасил Геннадий.
Слегка прихватив меня за ворот рубашки, он с небывалой лёгкостью ставит меня на ноги, всё еще придерживая за ворот, и пытается вывести меня из зала.
— Это же золото. Вы, что делаете? – кричу я, ловя взгляды оставшихся посетителей ресторана.
Нет, сюда я точно больше ни ногой! Хмель сошёл с меня очень быстро. Я бью сильно ногой назад, не целясь никуда конкретно, и попадаю Геннадию в голень. Падая на одно колено, хватка ослабла на секунду, и вот вспоминая занятия бегом, я вылетаю из зала.
— Я знал, что он не заплатит, он выглядит, как нищеброд. – жалуется мой официант бармену.
— Я знаю его. Моя младшая сестра за ним всё бегала раньше. Это Эдик Иванов. Он туалеты меняет и пьёт, как скотина. Но я знаю, где он живёт. Возьмём Гену и ещё двух бойцов из других смен. Подкараулим его, он нам все деньги отдаст, потому что платить за него я не намерен!
— Нет, — говорит официант, — без меня. Я слишком красив.
— Ладно, обойдёмся и без тебя. Этот алкаш получит по заслугам и за честь моей сестры мне ответит.
Я бегу сломя голову. Так никогда раньше не бегал, как сейчас. Из-под занавешенных черных штор, был виден слабый свет. Отлично! Я условно стучу в подвальную дверь в подъезде, она отворяется и я уже внутри затемненного помещения.
Лица в подвале все знакомые, кроме двух человек за столом в «21». Обменными операциями занимался сам, так сказать директор подвала.
— Эдуард, ты монетный двор обнёс, что ли? – смеётся хозяин.
— Привалило от родни. – бурчу я.
— Ладно, ладно, мы же не в милиции. Сколько хочешь за них денег?
— А сколько можешь за них мне дать?
Полиэтиленовый пакет был доверху наполнен пачками банкнот. На такое я и не рассчитывал. Я – богач!!! Пакет я убираю под рубашку, лишние взгляды мне ни к чему.
— Эй, рыбонька, налей сто граммов водочки.
Девушка сновала с подносом между столами, выполняя заказы игроков. Приносит мне запотевшую сто граммовую стопку водки из бара. Одним махом.
— Ууууууу.
— На здоровье, товарищ. – говорит девушка, исчезая в толпе с подносом.
Если я ещё не говорил, то знайте, что я непревзойдённый игрок в «21». Деньги есть, хмель набирает обороты, времени уйма. Развлекусь пока немного игрой, а потом поеду в лучшую гостиницу в городе, тем более у тех двоих незнакомых за столом вид был деревенский. Это не займёт много времени.
— Шеф, я тоже в игре.
Мужчина с усами, выступающий банкиром огласил: «Плюс один игрок за столом». Эти двое, даже не удостоили меня взглядом.
Банкир обращается к игрокам: «Минимальная ставка тридцать рублей, господа».
Первые два часа не принесли ничего нового. Все остались, примерно, с тем же, с чем и были. Несколько раз я угощаюсь ледяной водкой под красную рыбу.
— Итак, минимальная ставка увеличивается и теперь составляет двести рублей. Начинаем. – крупье выкидывает каждому по две карты.
У меня две десятки, шансы очень не плохие. Я вошёл в кураж и увеличиваю до тысячи.
— Эй, милая, принеси-ка сто пятьдесят грамм водки и быстрее.
Один из игроков скидывает карты, второй поднимает до пяти тысяч, я поддерживаю ставку.
— У меня две десятки. – говорю, показываю карты.
У меня восемнадцать. – игрок кидает карты на стол рубашкой вверх.
Очень и очень неплохой прирост денег. У меня азартная эйфория.
Через час игры, я куражу по полной, в сильном опьянении. От целого пакета денег остается несколько пачек. Перед глазами всё плывёт. Возле стола собрались, буквально все, кто были в этот момент в помещении. Игра шла очень серьёзная и на деньги, которые до этого некоторые из присутствующих, даже не видели никогда, в таком количестве. У меня на руках десять и туз, шансы сто процентные. Сейчас на кону шестьдесят тысяч рублей и с такими картами я иду ва-банк.
— Туз, десять. – гордо говорю я, показывая карты всем собравшемся.
— Два туза. – показывает свои карты игрок напротив меня.
— Банк выигрывает господин с двумя тузами. – банкир сгребает все деньги к человеку напротив меня.
Я вдрызг пьян и все деньги я проиграл, но сейчас я это плохо понимаю.
— Давай ещё сыграем!
— Тебе больше не на что играть, разве, что на свою жопу. – все смеются.
Я уверен в своей непобедимости, юношеский пыл вернулся ко мне, а азарт закрыл глаза.
— Давай все те деньги, которые я проиграл против моей жопы?
Больше никто не смеялся.
— Давай! – говорит один из тех незнакомых мне людей, у которого теперь были мои деньги.
Все пачки банкнот придвинули в центр стола. Мы играем с ним вдвоём. У меня два валета.
— Ещё!
Приходит шестёрка. Неплохо.
— Ещё!
Я смотрю на туза и чуть не плачу от радости. Я набрал двадцать одно очко.
— Очко! Я выиграл, кричу, кидая карты на игральный стол.
— Два туза. Ты проиграл! Снимай штаны сейчас же.
ШУЛЕРА!!! – одна мысль в голове. Все люди вокруг говорят шёпотом и смеются. Хозяин подвала стоит в толпе и с сожалением смотрит на меня. Сложившиеся обстоятельства меня отрезвили, но вида я не подаю.
— Ахахахаха. Да, ладно, оставь мои деньги себе, так и быть. Пойду домой, завтра на работу. – пытаюсь сойти за пьяного дурака.
— Э, нет, так дело не пойдёт. Ты нам должен и с нами ты не пошутишь, за базар потянем тебя. Закройте дверь в комнату.
Двое дюжих парней, пересекают комнату к двери, возле, которой я сидел. Всё обернулось катастрофой. Сейчас или никогда! Я хватаю стол за ножку и переворачиваю, деньги падают на пол, и поднимается неразбериха среди присутствующих. Я бегу, и все взгляды падают на меня. Выбиваю плечом, пока ещё не закрытую дверь, подбегаю к входной железной двери, открываю засов и растворяюсь в ночной темноте.
Я бегу по улице и оборачиваюсь назад, несколько мужчин гонятся за мной и при этом они настигают. Выброс адреналина ускорил мой бег до небывалых скоростей. Я, просто убежал по прямой, вдоль троллейбусных путей, а они сзади задыхались, глотая пыль из-под подошв моих ботинок.
Я добегаю до окраины города и влетаю в первый попавшийся подъезд. Сквозь окно вижу, как на улице начинает светать. Голова раскалывается на миллион кусочков, ноги дрожат. Ещё бы! Я так не бегал много лет. Вспоминаю про проигранные деньги и хочу разбить себе голову о стену в подъезде. Моя память – предатель, каких ещё поискать надо! Никогда не могу вовремя вспомнить, что-то важное, а что не надо… Я же свою жопу в карты этим шулерам проиграл. От воспоминания хочу наложить на себя руки. Что делать, что делать?? Я не способен сейчас чётко конструировать свои мысли. Выхода нет… Люся!!! Она обязательно придумает, как спасти меня, она всему голова. Словно, переложив все свои проблемы на Люсю, я забываюсь сном, свернувшись в калачик на лестничном пролёте.
— А, ну, вставай, алкаш проклятый! Разлёгся на всю лестницу, не пройти, не проехать!
Я приоткрываю опухшие глаза и вижу, как мне в лицо летит, груженная продуктами тесёмка.
— Ааааааа. – я скривился от боли, закрывая лицо руками. Разбитый накануне нос от удара тесёмкой снова кровоточит. – Что надо? Отвали от меня! Я ухожу уже.
Передо мной стояла женщина лет пятидесяти кровь с молоком. Широченные плечи и взгляд, от которого мне кажется, что можно и в штаны напрудонить. Трогаю ширинку. И в правду напрудонил, только раньше, наверное, во сне.
— Значэт, так, бараны, ждэтё этого урода у эго дома. Лёвите этого сантэхника и ко мнэ вэзёте, всэм ясно?
— Да, Асламбек, мы поняли. Дайте пачку Союз-Аполлона.
Люся слышит весь разговор из киоска и женское предчувствие её не обманывает. Влетел дурак по-крупному, даже ищут уже. Люся даёт пачку сигарет и разглядывает лица. Сплошь мракобесы, явно, не учащиеся консерватории.
— Асламбек, ты ли это? – спрашивает Люся у человека, стоявшего с тремя бритоголовыми парнями в кожаных куртках, по виду их вожак.
В красном пиджаке с лацканами, одетого поверх рубашки цвета пиджака, без галстука, в чёрных, узких брюках в мелкую, белую полоску и часами с гигантским циферблатом, стоял сильно постаревший, местами с сединой Асламбек, собственной персоной. Глаза его расширились от удивления. Из-под пиджака раздавался мелодичный тонкий писк, какого-то устройства. Правой рукой Асламбек достаёт большой, чёрный, пластмассовый кирпич, откидывает крышку вниз, писк прекращается.
— Я занят, пэрэзвони патом, братан. – захлопывает крышку на место, не переставая круглыми глазами смотреть на Люсю.
— Эй, Луся! Сколька лэт, сколька зим?!
— Асламбек, вы ищете сантехника?
— Аткуда знаэшь? Аааа. Всё слишала, да? Ты всэгда был хитрый баба. Да, ищэм сантэхника. Он праиграл в карты очэнь па крупнаму, очэнь крутым дядям.
— Что он проиграл, Асламбек? – сердце Люси сжалось от нестерпимой жалости, а мозг безостановочно ругался. Всегда куда-нибудь влипнет идиот. В сердцах плакала Люся. Доигрался Эдуард, доигрался.
— Он, Луся, праиграл свой жопа. Если мы нэ найдём эго сегодня, эго убьют.
— А, что будет, если вы его сегодня найдёте?
— Тагда, Луся, он заплатит проигриш, атдаст свой жопа в чужие руки.
— Асламбек, прошу, не убивайте его, он же, как ребёнок. Я помогу вам.
— Как ты, бесталковый баба, нам паможешь?
— Когда я задержу его, пусть твои парни будут поблизости и те, кому он проиграл в карты. Я дам им знак и он ваш. Но только пусть он отдаёт, то, что проиграл, а потом отпустите его.
— Канечно, Луся, так и будэт.
— Асламбек, я знаю тебя, дай мне слово, что не убьёте.
— Эй, Луся, стараго Асамбека большэ нэт, я всэгда испалняю, что гаварю. Даю свой слово, Луся.
— Хорошо, приходите сегодня вечером.
— Луся, обманэшь – накажу.
Асламбек щёлкает пальцами, все уходят. Через несколько часов напротив киоска останавливаются две иномарки с затемненными стёклами. Кто был в салоне машин, выяснить было невозможно.
Сумасшедшая бабища, нос мне разбила своей сумкой, дикая какая-то! Мне плохо, как никогда. Единственное, что меня сейчас утешает – Люся и свежее разливное пиво. До киоска не большее ста метров. Ну, наконец-то! Машин понаставили, где попало. Со злостью плюю на крыло машине, стекла тёмные. Может там есть, кто?! А, плевать я хотел на всё.
— Привет, Люся. – радостно говорю, засунув голову полностью в киоск. Она молчит. Что-то не так, шестое чувство…
— Привет, привет, Эдуард. – Люся берётся за ручку окошка и закрывает его. На колёсиках окошко закрывается в бок, и она зажимает мою шею. Болит чертовски больно.
— Что… что ты делаешь, Люся? – горло сдавлено, не могу говорить, скорее это хрип, а не голос.
— Они убьют тебя, как ты не понимаешь?! – она чуть не плачет.
— Кто убьёт-то? Отпусти, Люся, это не смешно, мне больно.
Я чувствую, что каждую мою руку держат по человеку и придавливают их к железным поручням. Слышу какие-то крики за спиной. С меня снимают штаны… а теперь и трусы… Я начинаю плакать, мне не больно, мне очень обидно.
— На, попей, твоё любимое. – Люся с полным бокалом пива, пытается влить мне его в горло. Больше половины выливается наружу, горло слишком сильно сдавлено, но я всё равно стараюсь пить. Пью и плачу, в то время как… Пиво сыграло роль воды, пролитой на высохшую губку – мой мозг. Моя работа, мой здоровяк сосед, охрана ресторана, мои деньги…
— Ууууууууууууууууууу.
— Не плачь, Эдуард, выпей ещё пива.
Моя милая и заботливая Люся, как я люблю её. В голове мысль, от которой я давно не могу отделаться: «Где же счастливый конец»?