Ebuben : Гриня

Гриня пришел, когда я сидел на диване с Яной и гладил ее ноги, продвигая руку все выше и выше. Не вовремя Гриня пришел.
Яна встрепенулась от звонка в дверь и отстранилась от меня.
– Сейчас, – сказала она, – я вроде никого не жду.
С этими словами она пошла открывать дверь.
Басовитый и глухой голос Грини мне был знаком. Я сразу понял, что это он пришел. Только по его единственному «привет». Больше-то он и сказать ничего не мог. Привет и привет – придумать что-то оригинальнее эта горилла не могла.
Яна что-то ответила ему, но я не расслышал, что именно. В ответ гость пробасил какую-то милую несуразность – комплимент сделал. Из разряда «ты сегодня хорошо выглядишь». Яна поблагодарила его, потом сказала, что ей действительно очень приятно.
Комплимент что ли так впечатлил? – усмехнулся я, но сразу понял, что дело не в комплименте.
В коридоре что-то шуршало. Судя по всему, наш Гриня притащил цветы. Это меня уже немного вывело из себя. Я сижу, девушку ласкаю, а тут приходит какое-то гигантское животное и сует моей подруге свой облезлый веник. Букет, в смысле.
Яна все любезничать с ним продолжала.
Ну, подумал я, к черту осторожность – и вышел в коридор.
Гриня стоял в дверях и полностью заслонял собой выход на лестницу. Это был действительно большой парень, чем-то походивший на шкаф. Несмотря на то, что он был вроде бы сильно накачан, вся его фигура была какой-то до неестественности угловатой. От этого сходство со шкапом. Большой такой прямоугольник с круглой башкой стоял передо мной и таращился узенькими глазками из под густых черных бровей.
– Что? – спросил он.
К чему его вопрос я не понял, но Яна, видимо, вообразила.
– Это друг мой, – затараторила она, – давно не виделись, решили встретиться.
– А, – сказал Гриня.
– Да, – сказал я.
– Вот, – добавила Яна.
Гриня поглядел на меня взглядом злобного чеченца, да и пошел прочь.
– Ну зачем ты так? – спросила меня Яна.
– Как?
– Зачем вышел?
– А зачем он пришел?
– Цветы подарил, в отличие от тебя, – съязвила Яна и помахала у меня перед носом семью розами.
– Молодец, – сказал я.
– А ты мне когда последний раз что-нибудь дарил?
– Я не помню, – честно ответил я.
– Отлично, – зло бросила Яна и пошла на кухню.
– Охуеть, – вдогонку крикнул я, – ты любого мудака за подарки ценить будешь?
– Он не мудак.
– А кто?
– Слушай, – сказала Яна, вернувшись с кухни уже без цветов, – ты же знаешь, что у нас с ним сложные отношения. И много чего у меня было с ним в прошлом.
– И что?
– То, что он совсем не похож на тебя…
– Конечно, – взорвался я, – это хуйло мускулистое мне в подметки не годится! Он и говорить-то связно не может! Ты пойми, что я не пальцы перед тобой гну – это реально тупое мясо, которое и подходит только для того, чтобы железо тягать, да рожи бить.
– Ну вот и набьет тебе.
– Набьет, не спорю, но ты же меня знаешь – я в долгу не останусь.
– А ты знаешь, что он с моим другом бывшим сделал?
– Что?
– Зрения лишил. На один глаз.
– Если бы он меня зрения лишил – я бы позаботился, чтобы его чего-нибудь другого лишили.
– Это только ты и можешь.
– Что «это»?
– Подставы устраивать.
– Ну ты охуела, – сказал я и накинул куртку.
– Ты вообще??? – выпучила глаза.
Я был таков, а вслед мне что-то кричали.
Домой я пришел злой и подвыпивший. Эта неопределенность в отношениях с Яной меня угнетала. Ей то я был нужен, то этот громила. Выбрать кого-то одного она не могла. Меня это задевало, конечно, но я терпел – в основном потому, что мог шляться с любой девчушкой, не страшась разоблачения. Хотя скандалы мне Яна закатывала. Помнится, встретил я ее как-то на улице. А со мной в тот момент какая-то шалава местная была. Так бесилась Яночка долго, на порог меня не пускала, на звонки не отвечала. Мне ее подруги потом сказали, что она с Гриней денно и нощно была. Сам виноват? Да хуй там! – не было бы Грини, не было бы проблем.
В общем, дома делать мне было особо нечего, и я завалился спать.
Разбудил меня телефон.
– Да, – сказал я и, взглянув на часы (06:56), добавил, – бля.
– Очень приятно, – сманерничала Яна.
– Что такое?
– А ничего.
– Ты для этого мне звонишь?
– Нет.
– Говори тогда.
– Я соскучилась.
Я привык к таким выкидонам.
– Мне прийти?
– Нет, уйти.
– Сейчас приду.
Яна положила трубку.
Девушка она была странная, но сильно отличалась от общей массы обладательниц пизды. Наверное тем, что не только пиздой она меня привлекала. С ней я мог и проболтать все ночь, как с другом-собутыльником.
Я оделся, умылся, побрился. Вышел-дошел.
В дверь звонил долго – по каким-то причинам Яна не открывала. Наконец, дверь отворилась. Передо мной возникла Яна, завернутая в красное полотенце.
– Я мылась, извини.
– Ничего, – сказал я и шагнул за порог.
Яна засмеялась. Я посмотрел на нее.
– А что без цветов?
Скривив рожу, я зашел на кухню, вытащил из вазы Гринины розы и протянул Яне.
– Дурак, – сказала она и ударила меня по руке.
От удара я выронил розы. Нарочно, конечно.
– Как так можно? – спросила Яна и принялась собирать цветы.
Букет получился пышный, но состоял из всяких одуванчиков и прочего хлама, который я за цветы и не считал. Яна, впрочем, была рада.
– Сегодня холодно, правда? – спросила она.
– Я не знаю, зачем мы поперлись в такую рань и в такую даль.
– Чтобы ты цветов мне нарвал.
– Нарвал, – сказал я и протянул ей эту желтую подушку.
– Это, конечно, мило и приятно, – кокетничая, сказала Яна, – но я хочу… Розу! – и вылупила глаза смеха ради.
– У тебя семь роз.
– Неееет, братец, я хочу от тебя розу!
– Хорошо, будет тебе роза.
– Ха-ха, – Яна хлопнула в ладоши, – попался, дурачок! Я хочу не покупную розу, а розу отсюда!
– Тут роз быть не может, – вздохнул я.
– Вот тут, – она ткнула в меня пальцем, – мозгов быть не может.
Я опять вздохнул.
– Ищи розу! – приказала Яна.
Мы пошли с ней искать розу.
Домой я вернулся к обеду. Все это время, с самого утра, мы бродили с Яной по полю, собирали цветы и искали эту мифическую розу. В итоге она окрестила розой какое-то болотное растение и заставила меня достать его. Я весь измазался, вымок, но хреновину, похожую на камыш, Яне достал. Она дико смеялась, наблюдая, как я хлюпаю по болоту в одних кроссовках и тащу ей в руке уродливый стебель.
Вечером Яна не позвонила. Звонила она всегда первой, а если не звонила – значит, говорить не хотела.
Я заснул и проспал до полудня – меня никто не разбудил.
Следующий день прошел так же.
И следующий.
На четвертый день телефон зазвонил. Голос был женский, но не Янин. Звонила ее подружка.
– Знаешь, – сказала она, после обмена любезностями, – с кем Яна?
Догадаться было нетрудно.
Подруга добавила подробностей:
– Он уже две ночи у нее!
– А ты откуда знаешь?
– Заходила к ней, сама мне сказала.
– Ну ладно.
– Что ладно?
– Плевать.
– Да сделай ты что-нибудь! Или нахуй ее уже наконец пошли или разберись с этим как-нибудь!
– Сама пусть со всем разбирается.
– Твое дело.
Поздно ночью позвонила Яна. Я не спал – слушал радио и считал деньги. Денег было мало. Ночью лучше не считать деньги – потом не заснешь.
– Привет, – сказала Яна.
– Добрый день, – сказал я.
– Сейчас ночь.
– Ночью люди спят.
– Ах, извини, что разбудила тебя, труженик!
– Ничего. Главное, чтобы твой друг не проснулся.
Сыграла в дурочку:
– Какой друг?
– Большой.
– А… Он ушел уже. Слушай, а мы с ним весело время провели.
– Вот нахуя мне это знать?
– Не ругайся при мне матом, пожалуйста. Мы с ним хорошо время провели, но он мне надоел. Приходи.
– Нет уж, – сказал я, – я отдыхаю.
– Ну, – обиженно протянула она, – чего ты надулся?
– А ты не понимаешь?
– Я все понимаю. Но я ничего не могу поделать. И ты мне нужен, и он мне нужен.
– У меня, наверное, нет гордости.
– Приходи.
– Сейчас.
Ее квартира хранила приметы присутствия увальня. Даже провоняла им.
– Слушай, – сказал я, – он тут что, месяц жил с гастрбайтарами?
– Обхохочешься.
– Блядь, ну воняет же.
– Я просила тебя не материться при мне.
– Лучше, наверное, вонять.
– Прекрати.
Мы молча выпили чая. Яна выглядела усталой и подавленной, как после попойки.
Внезапно она сказала, отставляя от себя пустую чашку:
– Его больше не будет.
Я сначала не понял. Потом дошло.
– Что это так?
– Я так хочу! – чуть не взвизгнула она и ушла в комнату.
Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и покачивалась из-за стороны в сторону. Это она о чем-то думала.
– Почитай-ка мне книгу, – попросила Яна.
– Какую? – спросил я.
– О любви.
Я принялся рыться у нее на книжной полке. Достал что-то вроде бы любовное. Стихи. О любви.
На полстраницы Яна меня остановила.
– Не, этого не надо. А знаешь, чего надо? – лукаво улыбаясь поинтересовалась она.
– Не-а.
– Напиши-ка ты мне прямо сейчас рассказ о любви!
– Ты что, смеешься?
– Тебе трудно? Цветов ты мне не даришь, вместо розы приносишь траву какую-то…
Я молчал.
– Ну напиши ты. Пожалуйста.
Я, все-таки, был немножко писатель (что позволяло мне транжирить свои дни) и поэтому согласился. Ну, и потому что она меня просила.
– Где бумага? – спросил я.
– Все не так-то просто, дружок, – ухмыльнулась Яна, – ты будешь творить на салфетках.
– А ручка?
– А ручку дам.
Вместе с ручкой мне выдали стопку белых салфеток. Все ночь я писал о любви, а Яна заставляла меня читать написанное через каждые несколько минут и исправлять то, что ей не нравилось.
Через день Гриня встретился со мной на улице и разбил мне ебло в два удара. Видимо, он смог, путем долгих умозаключений, прийти к выводу, что меня и Яну что-то связывает.
Я заметил его еще издалека. Шел вразвалочку, ноги колесом.
– Здорово, – сказал он мне и раз въебал.
Я не нашелся, что ответить. Зато на ногах устоял.
– Пидар бля ебаный, – сказал он и въебал еще разочек. Я упал.
– Сука бля, – попрощался Гриня.
Зрения я, конечно, не лишился, но лицо помял сильно. Зубов парочки недосчитался. Пока я валялся дома, стараясь употребить мой плачевный опыт огребания пиздюлей в художественном произведении, Яна опять сдружилась с Гриней и обо мне забыла.
Как-то вечерком, прогуливаясь с местной шалавой, я встретил Гриню. Шел он, по-видимому, от Яны.
– Иди сюда, – сказал он.
Я оставил свою подружку и отошел с Гриней. Если бы сейчас он решил снова помять мне бока, то наткнулся бы на холодную сталь, клянусь. Я бы пырнул его на раз-два. Но Гриня был настроен весьма дружелюбно.
– Бля, – начал он, – забей. Нехуй из-за пизды сраться. Братан.
И протянул мне руку.
Я пожал его великанскую ладонь.
– Пошли, – сказал он, – пивка ебнем.
– Пошли, – обратился я к своей шалаве, – пивка ебнем.
Мы пошли и ебнули пивка.
А Яна для меня – нечто большее, чем просто пизда. Это для упыря этого она пиздой была. Я же – натура тонкая.