Ebuben : Свиньи

Однажды мне довелось встретиться нос к носу с теми людьми, которых не увидишь на улицах города или в магазинных очередях. Дело было в провинции, в одной из тех деревенек, что после распада Советского Союза обезлюдили, обветшали и вид имели жалкий. Следовательно, и население там было такое же – старики да лихая молодежь, по каким-то причинам не уехавшая в город и стремительно «ветшающая» в условиях медленного разрушения всего того, что их окружает, и оторванности от «большого мира», который находился от деревеньки в километрах ста езды на поезде. Именно в пустом вагоне такого поезда я прибыл на разрушенную станцию без какого-либо опознавательного знака. Причиной моего визита стала банальная рассеянность – я вышел на две станции раньше, чем мне полагалось. Не скрою, что моей невнимательности способствовала небольшая бутылочка водки («пузырь», в народе), которую я употребил, коротая время в холодном вагоне. Так или иначе, я оказался на незнакомой мне станции, а следующий поезд должен был прийти лишь через несколько часов. К тому же, не факт, что он остановится на этой затерянной станции. Ситуация была анекдотичная: из разряда тех историй, которые потом с хохотом рассказываются на шумном застолье. Но пока мне было не до смеха и, чтобы не придаваться унылым мыслям, я отправился в деревеньку, дабы скоротать время, осмотреться и приобрести чего-нибудь съестного в местном магазине (если таковой, конечно, имелся). Всяко сидеть под серым небом на продуваемой ветрами и проносящимися товарняками платформе не хотелось.
Ступив на неровную, покрытую наполненными водой выбоинами, дорогу, я быстро зашагал по направлению к трехэтажным деревянным баракам. Вроде бы именно там начиналась жилая часть деревеньки (или же поселка, как вернее?). По бокам от меня тянулись какие-то поля, заросшие сорняками. Символично выглядел замерший трактор, расположившийся недалеко от дороги.
Стояла поздняя весна, непривычно холодная и дождливая. Здесь, впрочем, она смотрелась органично и дополняла своими тягостными тонами атмосферу всеобщего запустения.
По пути к баракам (в таких обыкновенно жили рабочие), я не встретил ни одного человека и не услышал ни одного звука, который бы выдавал присутствие людей. Не хватало только протяжного и таинственного скрипа двери, чтобы я смог почувствовать себя героем какого-нибудь мистического кинофильма. Над полем кружило и каркало воронье, что тоже смотрелось неуютно.
Все стекла в бараках были выбиты. Ставшие почти черными от впитавшейся влаги здания стояли справа и слева от меня. Впереди тянулась дорога, от которой в разные стороны уходило множество улочек, больше похожих на тропинки. Тропинки эти были протоптаны в густой траве, почти полностью скрывающей от глаз заборы.
Все-таки, кто-то тут жил. Эта мысль почему-то значительно ободрила меня, и я двинулся дальше по Мэйн Стрит, стараясь как можно внимательней рассмотреть деревянные домики, завалившиеся то на одну, то на другую сторону. Все они были типичны: стары и убоги. Ни одной свежеокрашенной постройки я не обнаружил. Огороды тоже были под стать домикам и деревеньке: заросшие и заброшенные. Землю здесь человек не возделывал. Чем он тогда мог заниматься?
Я все шел и шел, уже не замечая разницы между одним домом и другим; шел, просто ради того, чтобы убить время и не возвращаться на станцию. Ясно, что магазина никакого здесь и в помине не было, но он меня теперь и не интересовал. Сам факт прогулки в заброшенной (почти) деревеньке забавлял меня и доставлял даже некое романтическое наслаждение от такого незапланированного adventure. Только вот погода с моим настроением не совпадала – откуда-то шла гроза, а дождь периодически заряжал как следует. Я хорошенько промок.
Внезапно, словно снесенные, дома оборвались, а на их месте возникли все те же поля, какие я видел в начале деревеньки. Только на этот раз не было ни трактора и ни воронья. Откуда-то из полей тянулась узкоколейка, которую я обнаружил у себя под ногами. А не так далеко по рельсам шел человек. За спиной у человека белел мешок. Больше я ничего сказать о нем не мог. Фигура медленно приближалась ко мне – я решил поприветствовать редкого путника и разузнать что-нибудь про состояние дел в деревне, поэтому остался стоять, переминаясь с ноги на ногу от холода.
Наконец, мужчина дошел. Возраст я его определить не мог, потому что уж слишком явно проступали на его лице следы от злоупотребления алкоголем: мужик мог быть равно как старым, так и молодым. Волос седых он, однако, не имел, зато имел густую черную бороду и длинные спутанные волосы. В городе его прозвали бы бомжем, здесь же он казался обыкновенным крестьянином.
Мужик поставил мешок на землю, утер пот.
– Кто такой? – без церемоний спросил он.
Я сначала потерялся, но потом сказал все как есть, де-жду поезда, гуляю, по сторонам гляжу.
– Ну, пошли, – сказал мужик, водружая себе на спину тяжелый мешок, – под крышу-то.
И, не дожидаясь ответа, согнувшись, он зашагал вперед. Мне почему-то вспомнилась картина «Бурлаки на Волге». Только вот что тащил этот бурлак?
– Если вас не затруднит! – крикнул я, догоняя мужика, и тут же обругал себя за такую неуместную вежливость. Нет, вежливым быть, конечно, хорошо, но в определенной степени. Это «если вас не затруднит» было здесь совершенно некстати, потому что я имел дело не со своим городским коллегой-напарником, а с деревенским мужиком. У них, полагаю, так вежливость проявлять не принято. Лучше бы я ему руку пожал.
Знакомую мне дорогу мы прошли лишь на половину, а потом свернули на заросшую улочку-тропинку. Там мужик опять скинул со спины мешок, неизвестно чем набитый, но неимоверно тяжелый, (я видел, как вздувались жилы на мясистой шее мужика) и извлек откуда-то крупную бутыль с мутноватой жидкостью. Он отпил добрый глоток и протянул бутылку мне.
– Нет, – сказал я.
Хотел добавить «спасибо», но вовремя остановил себя:
– Не хочу.
– Продрогнешь и сляжешь, хлебни, – настоял мужик.
Честно говоря, согреться мне хотелось. Да и любопытство давало о себе знать – в бутылке была явно не вода, а что-то крепенькое.
Отхлебнул я не меньше мужика. Половину сплюнул на землю и виновато взглянул на его размытую фигуру сквозь пелену выступивших слез.
– Силен! – хохотнул мужик и забрал у меня бутыль.
Я опять поплелся за ним, поминутно сплевывая на землю, стараясь избавиться от дикого жжения. Жгло все: горло, нос, живот. Даже глаза жгло. По сторонам я уже не смотрел и тупо шел вслед за маячившим чуть впереди белым мешком, пока, наконец, мужик не добрался до места назначения.
– Открой-ка калитку, – попросил он.
Я не сразу ее заметил – скрытую за стеной чахлой, но высокой зелени – дверку, которая отворилась от одного прикосновения с противным протяжным скрипом.
Уступив дорогу мужику, я пошел следом.
Мы взошли на крыльцо, где крестьянин поставил свой ценный груз. Любопытство пересилило, и я спросил:
– А что там?
Мужик удивленно вскинул брови:
– Металл.
– Откуда столько?
– Со свалки. Заходи, – указал на дверь мужик.
Я повиновался и оказался в темном, пахнущем сыростью и жжеными спичками помещении. На стенах пузырились обои, а на потолке расплывалось серое пятно. С него звучно капало.
– Прямо проходи, – подсказал мне из-за спины мужик.
И тут я немного испугался. Много вопросов крутанулось в голове, но я решил на них не зацикливаться и открыл дверь.
В комнате, которая предстала моему взору, сидело несколько человек за большим прямоугольным столом. Они дружно повернули головы в мою сторону. Даже сквозь все еще продолжающие течь слезы я отчетливо разглядел каждое лицо.
Ближе всего ко мне сидел сгорбившийся мужичонка, похожий на юродивого. На одном глазу у него было, я почему-то сразу обратил внимание, бельмо. Непропорционально большая картофелина носа алела на круглом припухшем лице запойного алкоголика. Одет он был в какие-то лохмотья, а на голову надел красную шапку петушком. Рядом с юродивым разместился совершенно лысый человек. Лицо его было словно обварено в кипятке – никакой растительности и нездоровая краснота по всей страшной роже – жуткий тип. Напротив этой страшной парочки устроился молодой горбоносый парень, судя по всему – кавказец. А возле него сидела баба, все женские черты утратившая. Толстая, банально похожая на свинью.
– Привет всем, – брякнул я.
– Ну, дайте присесть гостю, – хохотнул мужик из-за моей спины.
Лысый что-то недовольно буркнул и подвинулся на скамье, освободив для меня место. Желания садиться с этими ребятами у меня не было, но я решил вести себя культурно и учтиво. В конце концов, внешность – не главное. Хотя и показатель.
Юродивый с доброй ухмылочкой протянул мне свою руку, на которой начисто отсутствовал указательный палец. Остальные пальцы были лишь чуть срезаны, так, что на них еще росли какие-то мерзкие подобия ногтей. Руку я пожал. Примеру юродивого никто не последовал, чему я, честно признаться, был рад.
– Налейте гостю-то, – опять подсказал своим друзьям мужик и сел рядом с кавказцем.
– Нет-нет, не надо, – запротестовал я и для убедительности добавил, – я уже своего выпил.
– Брось, – ответил мужик, – по стопочке за знакомство. Чтоб согреться, ха! – и хлопнул в ладоши.
– Давай, давай, – толкнул он в бок кавказца, – тащи зелье.
Тот как бы нехотя поднялся и юркнул за дверь.
– Это, – указал мужик на юродивого, – Леня. Он глухой, немой, но живучий, гад. Вишь, за своего тебя принял. Это, – указал на лысого, – Боря. А вот тут – Юлька наша. Опора. Без бабы худо – сам знаешь.
Юлька кокетливо мне подмигнула.
С бутылью такой же мутной жидкости, какую я имел честь отпить чуть ранее, в комнату вошел кавказец.
– О, а это Гога.
Я кивнул.
– Ту уж, друг, не обессудь, но стаканов мы не имеем. Так что, по-братски выпьем. Меня, кстати, Колей зовут.
Я пожал крупную и жесткую руку.
Когда Гога уселся на место, Коля промочил горло и пустил бутыль по кругу. Очередь дошла до меня. На этот раз я не был так безрассуден и выпил немного. Не оплошал.
О брезгливости я почему-то в этот момент не думал. Думал потом, – когда отмокал в теплой ванне, спустя несколько дней после своего неожиданного путешествия. Как мог я пить из одной бутылки с этим обварившимся парнем и его грязными друзьями?
Но его грязные друзья на некоторое время стали и моими друзьями. Крепчайший самогон способствовал развитию беседы. Молчал лишь Леня, печально глядевший единственным зрячим взглядом прямо перед собой.
– Как жизнь-то у вас? – спросил я.
Не стоит забывать, что перед самогоном я управился с пузырем и теперь активно входил в кондиции.
– Жизнь как жизнь. – ответил Коля, – раньше тут предприятие стояло, торфоперерабатывающее, как закрылось – все, приплыли: денег не заработать, а жрать надо, само понимаешь. Ну, тут уж кто на что горазд: кто там на огородиках своих вкалывал, кто в город подался, кто приворовывать стал, как без этого? Сам, не скрою, грешил – по ночам набеги делал, выносил кой-чего. Потом зачахло все. Бабки с дедами поперемерли, родственнички добро все повывозили, огороды заросли. Я, вот, сначала, как меня с предприятия выгнали, на улице ночевал. Теперь Леня любезно жилье предоставил. Его–не его, не поймешь – но крыша есть и хорошо. Стали мы по закону деньги добывать. Там у нас, километрах в десяти, свалка есть – так мы там металл цветной ищем. Нормально, слушай, так заработать можно. В городе скупают по хорошей цене.
– Хуй там, – вставил свое слово лысый, – долго не протянешь.
– Мы вон уже сколько тянем, – оправдался Коля, – и еще столько же проживем.
– Кому, нахуй, жить так надо, – не унимался Лысый, – как свиньям. Вон, ты, – обратился он ко мне, – поди нас за свиней считаешь?
Я немного опешил:
– Нет, совсем нет.
– Да не надо пиздеть, мужик. Считаешь ты нас за свиней, за грязных ебаных свиней. И правильно считаешь, я бы на твоем месте так же думал. Ты, небось, полагаешь, что я всегда уродом был? Не, это меня работяги однажды кипяточком отоварили. А знаешь за что? За то, что шибко красивый был и баб их всех переебал. Думаешь, я этих мужичков за свиней не считал? Как же! Они и есть свинье, такие же, как и мы. Только мы кипятком никого не обливаем…
– Ну, достаточно, Боря, – сказал Коля, – ты не смешивай. Это ты себя, видимо, свиньей считаешь.
– Я что есть говорю! – вскипел Боря и его красная физиономия стала похожа на раздуваемый уголь, – вон, блядь, ты на Юльку свою посмотри! Свинья, бля! Жирная тварь, бля!
Коля быстро подскочил к Боре и схватил его за воротник, отводя руку для удара. Гога вовремя эту руку схватил.
– Ишь, сучонок, – прошипела Юлька.
С минуту друзья злобно смотрели друг на друга, а потом расселись по местам.
– Поезд у тебя скоро, – напомнил мне Коля.
– Давайте на прощание еще по глоточку, – предложил Гога.
Лысый Боря недовольно вздохнул, но выпил.
Мы еще поболтали немного, а потом я пошел на станцию. До бараков меня сопровождал Коля.
– Ты Борю не слушай, – сказал он мне, – человек-то не свинья. Это условия свинские. Вот и получается, что живем мы в свинарнике и на свиней со стороны походим.
– Нормальные вы ребята, – ответил я, – удачи вам.
– Бывай, – хлопнул меня по спине Коля.
Мы разошлись.
***
Когда кондуктор спросила с меня штраф за безбилетный проезд, я полез в карман брюк за кошельком. Кошелька там не оказалось. Высадили меня на какой-то заброшенной станции, неподалеку от которой виднелись ветхие и, скорее всего, нежилые дома.