GoldAlex : ХОЗЯИН

ХОЗЯИН

Лес молчал в предчувствии события.
Прозрачная музыка тишины давила непредсказуемостью.
Околдовывало, подтревоживало, настораживало. Крупная капля влаги, скатившись на край листа, набухла, замерла, боясь нарушить хрупкое равновесие.
В капле отразились два силуэта.
Где-то вдали, послышался горловой голос кукушки.
Двое шли друг за другом. Первый, бородатый, шёл размашисто, статно и уверенно, как и подобает величавой фигуре. За плечами нёс армейский мешок. Второй, щуплый шёл налегке. Шёл настороженно, опираясь на палку.
Первый остановился, прислушался.
- Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – Спросил тот, что шёл следом.
- Ку, — выдохнула кукушка.
Щуплый немного подождал. Напрасно.
- И всё? А чё так мало? Год что ли? Или того меньше?
- Ерунда всё это, — обронил бородач. – Сказки.
- Ничего себе сказки с таким концом. Если бы она мне триста лет намолотила, я бы поверил в такие сказки. Ой, не нравится мне это.
- Пустое, — прохрипел его спутник. Откашлялся.
- Устал я, — выговорил щуплый. – Передохнуть бы.
- А вон, на том пригорке и отдохнём.

Расположились. Бородач вынул из-за пояса топорик.
- Отдыхай. Я недолго.
- Я с тобой.
- Не боись. Спокойно здесь. Тихо.
- А если звери?
- Прикинься мёртвым.
- Тьфу, на тебя. Ещё накаркаешь. Вон сколько валежника. Чего зря ходить?
Сделал паузу.
- Да и ссыкотно мне одному.
- Буду скоро, — отрезал бородатый. – Отдыхай пока. И ушёл проворной поступью, да так, что ни одна павшая ветка не хрустнула под его ногами.



Щуплый прислонился к берёзе, осел. Выпрямил ноги. Откинул капюшон. Закрыл глаза.
Босоногий мальчуган бежал по тропинке. -Хей-эй-эй, — крик уносился ввысь распадаясь на тысячу “эй”. – Я самый, самый, самый. Небо, я твой господин. Солнце, я твой повелитель. Ветер, ты мой раб. Слышите меня? Хей-эй-эй! Ой!
Большой камень на тропинке так и остался большим камнем. Мальчуган сделал головокружительный кульбит, хотя не имел на это ни малейшего желания. Поднялся в горячке. Осмотрел себя. Коленки и локти были изодраны в хлам. Тихо заскулил от боли. Нарвал подорожника, хотел наслюнявить, не получилось. Всхлипывая, спустил штаны, помочился на листья, приложил их к ранам. Боль усилилась, и мальчуган снова заскулил.
Раздался звук топора.
Бородач кромсал сухую стволину. Делал “ёлочку”: ловкими ударами он надрубал бока. Затем, за пять взмахов раздели стволину на равные части. Собрал хитро костёр, зажёг с одной спички.
- Ловко вы разводите, — произнёс щуплый. Подумал над сказанной фразой. Усмехнулся. — Двусмысленный глагол – разводите. Не считаете?
- Я считаю время. У нас осталось четыре часа. Уговор.
- Уговор у вас слышится как приговор. Сурово.
- Время сейчас суровое. Не до сантиментов.
Бородатый подошёл к мешку, дёрнул за верёвку. Достал банку тушёнки, хлеб, завёрнутый в полотенце, фляжку. Банку кинул в костёр. Достал складной нож. Подержал на руке, как будто проверяя, не потерян ли вес. Успокоился. Хлеб нарезал щедрыми ломтями.
Щуплый смотрел на это действо и не мог налюбоваться отточенными движениями бородатого. Была в этих движениях не только уверенность, но и какая-то магическая сила, способная завораживать, заставляющая восхищаться, но в то же время вызывающая какую-то необъяснимую тревогу. Какую, щуплый ни как не мог уловить.
Бородатый подошёл к костру, случайной веткой выкатил банку. Взял топор и рубанул, рассекая воздух и жесть. Банка, разделённая на две равные половины, стрельнула и тут же сдалась. Две мерных половины, поставленные бородачом на днище, успели выпустить только пар.
- Ловко, — только и выдохнул щуплый. – У меня был знакомый, который о голову разбивал бутылки.
- О свою?
- А? Ну, да, конечно же. Он выиграл много пари. И всё ему было нипочём. А однажды ему дали бутылку из небьющегося стекла. Он ударил себя три раза и проиграл.
- Помянем?
- Помянем.
Бородач отхлебнул из фляжки и передал щуплому. Тот сделал два глотка. Закашлялся.
- Жжёт. Чего здесь? Я такого не пивал.
- Забудь и заешь.
Щуплый взял протянутую ложку.
Ели молча.

Машина на большой скорости неслась по шоссе. — Хей-эй-эй, — крик уносился ввысь распадаясь на тысячу “эй”. – Я самый, самый, самый. Небо, я твой господин. Солнце, я твой повелитель. Ветер, ты мой раб. Слышите меня? Хей-эй-эй! Ой! Поворот так и остался поворотом. Водитель, вылетев из машины, сделал головокружительный кульбит, хотя не имел на это ни малейшего желания. Поднялся в горячке. Осмотрел себя. Коленки и локти были изодраны в хлам. Тихо заскулил от боли. Нарвал подорожника, хотел наслюнявить, не получилось. Всхлипывая, спустил штаны, помочился на листья, приложил их к ранам. Боль усилилась, и водитель снова заскулил.

- Ты чего такой напряжённый, — спросил бородатый. Боишься?
- С тобой не страшно. А, вот хозяина побаиваюсь.
- А ты откуда про хозяина-то знаешь?
- Ваши мужики говорили. Ещё говорили, что, если кто к нему попадёт — заломает.
- Такой может.
- И часто он появляется? Ты его хоть раз видал?
- За пять лет один раз всего.
- Когда?
- Вчера.
- Помолись, что пошутил.
- Ладно.
Щуплый встал.
- Пойдём?
- Так торопишься убежать?
- Скорее бы.
- Зачем? Кому ты там нужен? Ежели чего здесь натворил, и там достанут
- Не достанут. Кишка тонка.
- Кишка, она, может быть и тонка, а руки длинные.
- Не пугай. О себе подумай. Ведь ты мне помогаешь.
- А кто тебе сказал, что помогаю? Делаю свою работу.
- Значит, для тебя деньги всё?
- Для меня деньги ничто.
Бородатый сердито развалил костёр, завязал мешок, выпрямился, жёстко скомандовал: Пошли.
- Далеко ещё?
- Тебе нет. А мне ещё обратно возвращаться.


Шли молча. Бородатый, шёл так же размашисто, статно и уверенно, щуплый едва поспевал за ним. Временами он садился на поваленное дерево, чтобы перевести дух, бородатый замедлял шаг, чтобы не потерять его из вида.
Вышли к болоту. Бородатый остановился.
- Пришли.
- Куда? – спросил щуплый.
- Куда надо. Дальше уже один пойдёшь.
- По болоту?
- Прямо пойдёшь. Тут гать. Почувствуешь. Вот слега.
Бородатый протянул ему жердь.
— Видишь кусты? Там уже земля. Чужая. Но для тебя в самый раз.
Щуплый замлел, глянул вдаль, закачал головой.
- Как всё просто. Ещё немного и я там. Там-там-та-рам-там-та-рам.
Старая мелодия выплеснулась наружу.
- На посошок? – спросил бородатый.
- Давай, — согласился щуплый.
Бородатый достал фляжку, побулькал, взвешивая остатки, отхлебнул и передал фляжку.
Щуплый взметнул руку: Прощай, немытая Россия! – Сделал два глотка, занюхал воздухом.
- Закуривай, — предложил бородатый.
- Я не курю. А, впрочем, давай.
Щуплый затянулся и неумело выпустил дым тонкой струйкой. И вдруг крикнул:
- Хей-эй-эй, — крик уносился ввысь, распадаясь на тысячу “эй”. – Я самый, самый, самый. Небо, я твой господин. Солнце, я твой повелитель. Ветер, ты мой раб. Слышите меня? Хей-эй-эй!
- Я слышу, — отозвался бородатый. – И не только я. Не кричи так. Леса у нас чуткие. Не любят шума.
- Да, понял. Это я от избытка чувств. Прости.
- Бог простит. Ступай, там тебя встретят.

Бородатый шёл не спеша. Он ждал. Он считал шаги, что равнялись секундам, которые складывались в минуты. И всё же он пропустил мгновение, когда раздался крик, от которого загустел воздух. Страшен был этот крик. Крик ненависти, пощади и прощения.
И зашумел лес.
И склонились вековые сосны.
Ку-ку, — зарядилась кукушка.
- Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?
Ку-ку, ку-ку, ку-ку, не умолкала кукушка.
- Признала хозяина, шельма. Прости нас всех, Господи!