Сюрикен Смектоглазов : Не Гневи Посуду!

Не гневи посуду! – драконил он твердолобого, хотя сам был оловянный.

- Разве животы бывают мягкими? – парировал другой с ехидцей, застывшей на бирюзовых зубах.

- Ты что, аляповатый, коры берёзовой объелся?! – глюконавтил первый. — Ты посмотри, что эти дитяти под грудью яко кенгурушки носят!

- Глюконавтика – дело тонкое, Петруха. Человечина ведь мягкая дюжеть, вот и употребляют разные алко-наркотические растворы, но даже тогда они её – шупахундру – не имеют, зато она их имеет: раком, да ещё и во все самые жизненно важные органы.
То ли дело мы с тобой, олово моё, мы ведь твердые, как шурупы на крышке саркофага в мавзолее.
Я тебе вот что скажу: пока жизнь ломает об нас свои трухлявые пальцы, пока мышь пляшет на лысой горе со своим медбратом – серым волком, пока киборги наводнили вселенные и выбросили все свои процессоры, заменив их на компьютеры, пока солнце прячется, а мы его догнать никогда не успеваем, — мы будем ставить свою судьбу раком и созерцать, как она – шупахундра – нам отдается!


На этой ноте вдохновенной оловянный солдатик со своим буратиновым другом полезут в коробки, чтобы отойти ко сну.

Завтра Остап, которому намедни исполнилось 6 лет, даже не вспомнит про них, он будет даже занят: снова и снова выигрывать с друзьями по сети вторую кибер-мировую.

Счастливая мама придвинет к нему тарелку с пончиками и убежит к любовнику, пока муж не вернулся.

А папа приползет в дымину пьяный и постарается побыстрее потерять сознания на «усама кровати» — как сам же её ласково называет.

А под конец рабочего дня у Остапа глаза совсем окосеют: он даже не сможет навести виртуальную оптическую винтовку на наглого фрица, и тогда даже недоеденный пончик в тарелке скажет ему: «Не гневи посуду!» – на что мальчик испугается, да убежит прятаться в «лилипусенькую кровать» — как её ласково обзывает мама, когда напьется.

В это время оловянный солдатик по кличке Петруха вместе с Буратино вылезут, словно демоны в ночи, из своих берлог. Они будут созерцать структуру вселенной, глюконавтиться по этому поводу и размышлять на самые разные философские темы.

Оловянный похвастается, что вполне овладел практикой Вуду, ведь теперь даже пончики разговаривают по его удаленной воли.

Буратино будет плакать автоматом, ибо весна на дворе, а в это время береза, из которой он сделан, всегда плачет.

Петруха же, в попытке развеселить друга, забалагурит:
- Представь, деревянный, сто пятьдесят лет тому назад лежал я как-то оловянной ложкой ночью на столе. И вот, помниться, просыпаюсь, оттого что на экране стены рыжие огни чечетку плясать вздумали. Ну я и говорю: ёперный Александр Второй! А сам глядь в окошко, а там – береза поёт, сгорая в огне, представь себе! А дальше ещё пуще: слышу поутру, как дворник барину на всю улицу кудахчет: «доили мы берёзу-то, доили по весне, а таперича она совсем пожухла с пеплом», – Ну ты прикинь! – и сильно засмеётся.

Буратино историю эту поймет по-своему разумению, а посему станет ещё больше капать сучком, который у него вместо носа, увлажняя берёзовым соком ковер.


А дальше повернется ключ, да несмазанная дверь заскрипит – это мама пришла и крадется, будто мышка, надеясь, что муж опять вдрабадан пьяный, а поэтому не заметит её позднего прихода, порванных трусиков и следов любовника на груди.

А Оловянный солдатик, услышав это, лукаво улыбнется и пафосно забахвалится:
- Сейчас ты засмеешься, берёзовый, сейчас я тебе покажу настоящий мастер-вуду-класс под названием «Не Гневи Посуду!»

После чего он сделает таинственные пассы руками. После чего тарелка, стоявшая на подоконнике на кухне, с грохотом разобьётся, поскольку ветер толкнет незакрытое окно. После чего папа спросонья заорёт: «опять с кем-то трахалась, сука!» После чего мама завизжит таким фальцетом, что даже свиньи позавидовали бы. После чего Остап проснется с панической мыслью, что фашисты уже высадились и сейчас его расстреляют, после чего сам завизжит свиньей, — и вот после всего этого Буратино обнимет друга и скажет:
- Олово моё, гнев посуды – это круто!

А оловянный опять заглюконавтится и по-философски выдаст:
- Увы, сок ты мой берёзовой, забрели мы с тобой на кинопросмотр мыльной оперы «Хроники Давно Потухшей Семьи».

Это было вчера, а сегодня, когда наши друзья проснутся, квартира опустеет: жена уйдет к любовнику, которому тоже нужна жена, чтобы можно было блюсти супружескую неверность, папа будет до конца жизни обмывать это дело с друзьями, да и Остап перекочует вместе с компьютером к бабушке, чтобы, по её мнению, уберечь свою психику от нерадивых родителей.
Всё слишком банально и предсказуемо, а наши деревянно-оловянные герои не любят скучать, а посему вылезут ночью в окно и пойдут гулять в парк. Там они встретят Анийона, который будет называть себя Чиполлино.

Засмеется Буратино и всё-таки начнет плакать, когда скажет:
- Ну какой же ты Чиполлино, пасхальная шелуха! Ты самый натуральный Анийон, а если тебе так нравятся итальянские словечки, то можешь называть себя Пикколо-Анийон – ты ведь такой же маленький, как и китайский чеснок от насморка, хоть и воняешь не так громко.

Разговорятся давние друзья и оловянный с деревянным пожалуются Анийону, что, мол, опять взялись за старое и по ночам глюконавтят глюконавтику, а потом оловянный Петруха неожиданно поинтересуется:
- Лука, скажи, чем ты сегодня навонять нам вздумал?

- Я вот как запахну, мои други, — начнет Анийон ака Чиполлино,- запахну, что все плачут: и богатые, и бедные, и Санты, и Барбары, и Дум с Дом Два.

Но его рассказ прервется раскатами хохота от двух благодарных слушателей. Вот уже 30 лет они каждый год весной и осенью с ним встречаются и всегда деревянный с оловянным падают со смеху от этой истории, которая иногда видоизменяется.
- Эту песню мы знаем, Лука, хи-хи-ха-ха, и она нам очень нравится, хи-хи-ха-ха, но, пока мое олово окончательно не погнулось, хи-хи-хи, навоняй нам, как тебе удается быть таким же долгожителем, как и мы? Вот я, к примеру, когда разогреюсь, становлюсь жидким и превращаюсь в кого захочу яко терминатор. Бура из железного дерева выструганный – твердый, как кол в сердце Дракулы. Но как тебе, Лука, удается прожить так долго? Ты же, запах свой источая, сохнешь и гниешь быстрее, чем член встает после первого оргазма!

Анийон так навоняет на это:
-…

А впрочем, уже не важно. Жалко, на этом месте прервать описание наших героев. И это вовсе не потому, что Буратино не будет жутко интересно, каким это самым образом оловянный применит свой мастер-вуду-класс «Не гневи посуду!» к Анийону, а потому что все истории в этом мире когда-то заканчиваются.

А впрочем, нет. Опьянели наши герои и заклюконавтились пуще прежнего, да и не жалко им было товарища лукового, его ведь осенью по-новому клонируют и явится он к ним снова весь такой из себя неистребляемый.

И вот, уже с отрыжкой луковой, доказывает пьяный оловянный пьяному деревянному:
- Я – мастер войны, бура, а вместе мы – армия непобедимая! Пойдем войной на всех этих шутов гороховых с их извечными маразмами. Подожжешь ты своих собратьев, и пусть они пляшут на все четыре стороны, а заодно и меня разогреешь, чтобы я им компьютеры так перепаял, что всех их процессоры с микросхемами вмиг замкнутся к чертям собачьим! Своих-то у них уже нету. Свои-то они уже давно выкинули! Мы им устроим бионику, бура! Мы им покажем настоящий гнев посуды!

Ну и тому подобное. Правда, на следующий день ничегошеньки не вспомнят, а отрыжка луковая будет напоминать о чём-то странном, что в головах вчерашних крутилось. И только гнев посуды будет снова и снова вдохновлять их на великие подвиги ратные, а посему они нам скажут: спокойны ночи малыши – не засыпайте токмо внутри своих компьютеров!