hemof : Сам себе злейший враг...

Я бесшумно ползу Я безмолвно скользил,
По ночной тишине. Натыкаясь на мрак.
Я убил в себе звук. Свою тень застрелил –
Звук сдыхает во мне. Сам себе злейший враг.

К вечеру стало явно холоднее, чем днём. В такую погоду лучше всего выпадать на хате с классной бабой, желательно с приличным запасом пива, можно и косячок забить, только чтобы дурь была не голимой, а чтобы классно пёрла. Вот это ништяк, твою мать! А тут сидишь на этой вонючей лавке, за этим вонючим столом, который покрыт идиотскими надписями типа: «здесь был Сидоров с Пидоровым» и ждёшь, придёт эта сучка или не придёт. Что поделаешь, «наша служба и опасна, и трудна». Ну-ну, чего это я ментовские песни вспомнил? Не к добру. И Хорёк, мудак, куда-то пропал, его только за смертью посылать.
- Сколько время на твоих «Сейко»? – спросил я Сынка.
- Половина седьмого уже. – Сынок зябко потёр руки. – Может, она вообще сегодня не придёт.
- Придёт. Точно придёт.
У меня было безотказное ощущение, что мы её дождёмся. У меня, на-верное, есть шестое чувство, или как его там называют, не знаю. Я иногда наверняка уверен в том, что скоро произойдёт. Бывает, что мы стоим с кем-нибудь, разговариваем, и вроде бы ничего не предвещает никаких перемен, а я точно знаю, что скоро что-то произойдёт, а бывает, я даже знаю, что именно произойдёт, я, бывает, даже угадываю слова, которые будут произнесены тем или иным человеком. Во херня какая, да?
- Слышь, Вий, — неожиданно подал голос уже полчаса молчавший Индус. – А может, ну её, эту бабу сегодня. Хватит уже на сегодня таких дел. Давай её завтра выловим, или послезавтра.
Я усмехнулся. Индус был нашим щипачом. Малолетка, что с него возьмёшь, хотя катал он классно. Мы в этом городе, считай, только за счёт него и жили, ну и иногда ещё от гоп стопа кормились. Индусу было четырнадцать лет, он шнырял в метро и по троллейбусам, как какой-то нашкодивший семи-классник, а потом народ внезапно обнаруживал порезанные сумки и пропажу своих кошельков. Но, как правило, Индус со своим смуглым смазливым ли-чиком уже где-нибудь спокойненько стоял, подпирая ларёк или столб с объ-явлениями. Вообще-то он пацан неплохой. Для своих четырнадцати лет, он прохавал жизнь уже намного больше многих тридцатилетних остолопов
- Не суетись, Славик, — сказал я ему успокаивающе. – Тебе просто надо будет тихо сидеть и не рыпаться. Ты нам здесь не нужен, но ты сам понимаешь, идти-то некуда. Ключи от хаты ведь у этой сучки. Так что сиди и жди. Сейчас Хорёк водки принесёт, согреемся.
- Слышь. – Это заговорил Сынок, — А если она во всём задку даст? Ска-жет: «Всё нормально, пацаны, я вам мешать не буду. Я отваливаю». Что то-гда?
Я пожал плечами. Мне вообще не хотелось ни о чём думать. Надо сначала её дождаться, а потом посмотрим, как масть пойдёт. Но где-то в глубине своих ещё оставшихся мозгов я знал точно, после того, что сегодня произошло, надо идти до конца, по-хорошему тут не развести.
Я вспомнил того чувака, который подошёл к нам сегодня днём на стрелку. Мы с Сынком стояли вдвоём, а он подошёл один. Честно говоря, я не ожидал, что он окажется таким наглым, это меня тоже посвоему завело. Он подошёл один, как фраер, с бутылочкой пива в руке, пальцы были обколоты синими перстнями, а на безымянном пальце правой руки красовалась здоро-венная золотая печатка. Сынок, как всегда, молча стоял в сторонке, а я разговаривал. Ох, и наглый был тип. Начал нам рассказывать о том, что мы тут никто, что мы беспредельщики, а он положенец, что нас тут даже убивать не будут, нас просто опустят, если мы и дальше свою шнягу на эту хату будем совать, короче, загрузил меня по полной программе. Я молча стоял и слушал, а сам уже начинал закипать внутри. Я, конечно, уважаю воров, и в другой ситуации, может быть, мы бы с ним и разошлись по-хорошему, но, в данный момент, жизнь заставляла меня действовать напролом. Мне с пацанами срочно нужны были деньги. В последнее время всё пошло как-то наперекосяк. Мы окончательно убили свою машину, нас заедали долги. Мы умудрились задолжать даже Ханою, а с ним шутки плохи, с ним воевать бесполезно, лучше сразу разогнаться – и башкой об угол. Его ребята не слишком-то изобретательны в придумывании наказания. Они либо отстрелят тебя ноги, либо потыкают ножом печень, так что тут особо выбирать не из чего. И тут нам подкатывают выгодное дельце. Нам показывают придурка в столичном городе, у которого есть приличная хата, и нам стоит лишь только аккуратно наехать на этого алкаша и забрать его хату себе. А такая квартира стоит штук тридцать. Пятьдесят процентов скидка на скорость, и пятнадцать штук у нас в кармане. По-моему, за такие бабки рискнуть можно…
Хорёк, подобно иллюзионисту, материализовался на фоне сгущающихся сумерек.
- Где ты, блин, бродишь, падла? – набросился на него Сынок. – У нас тут уже от холода зубы цокотят.
- Вот и я думаю, при чём здесь пальцы? – Хорёк, довольный своей шут-кой, громко загоготал.
- Заткнись, не ори, — одёрнул я его. – Водку принёс?
- Конечно, принёс. Отдел тот в ближайшем магазине не работал. Пришлось топать аж на Киевскую. В ларьках-то водку сейчас не продают.
Хорёк достал из пакета две бутылки водки, пластмассовые стаканчики, колбасу и батон. Мы сегодня с утра уже приняли энную дозу спиртного, и к вечеру появилось неприятное ощущение сухости во рту, надо было скорее залить её новой порцией лекарства.
Мы выпили все почти по полному стакану, только Индус потянул грамм сто, не научилась ещё наша молодёжь нормально пить.
- Ну, где эта крыса? – недовольно пробурчал Хорёк. – Холодно уже и темно. А вдруг она вообще не придёт.
- Придёт, — уверенно сказал я. – А темнота нам на руку.
А впрочем, какая разница. Сегодня днём было светло, и люди ходили вокруг, но это уже не могло сыграть важную роль. Гораздо важнее было то, что он нас не боялся. Я спросил у этого положенца: чего он пишется за эту суку, какие он имеет на неё виды? Но он сказал, что это меня не должно касаться. «Вы здесь залётные, ребята, — говорил он спокойно, смотря мне в глаза, нагло прищуриваясь. – И поэтому, если не хотите, чтобы вас тут и похоронили, катите туда, откуда вы приехали. Мне совершенно безразлична эта чума, но к нам обратился человек и попросил, чтобы мы ей помогли. Он нам сказал, что вы там имеете виды на чью-то квартиру, чё-то там хотите забрать. Я вижу по твоему лицу, что ты пацан серьёзный, но вот что я тебе скажу, ты выбрось к такой-то матери…» «Слушай, что я тебе скажу, — перебил я его. – Мне всё равно, кто ты, что ты. Я сюда с братвой приехал для того, чтобы сделать дело, и я бы его сделал, но вмешалась какая-то вообще левая сука, какая-то, никому на хер не нужная, сожительница этого алкаша и начала нам качать свои права. Мы ей объяснили, что у неё есть только одно право, не показываться нам на глаза. И тут появляешься ты, набиваешь нам стрелу, и начинаешь нам объяснять, что мы здесь никто. Я так понимаю, ты хочешь послать нас на хер и сделать эту квартиру сам. Но я тебе сразу хочу предложить такой вариант, чтобы ты засунул свою улыбочку себе в задницу и валил отсюда, пока мы тебя прямо здесь не кончили». Мне нравилось наблюдать, как с моими словами он меняется в лице. Он стёр улыбку, лицо стало угрожающе бледным, глаза сузились до едва заметных щелей. Я понял, почему он нас не боялся, он был просто псих, он привык, что боятся его. И тут закрутилась такая карусель, что у меня до сих пор идут мурашки по коже, когда я об этом вспоминаю. Он вдруг выхватил длинную хорошо отточенную пику, я такую видел последний раз уже лет десять назад у местного дворового хулигана, Коростыля, и начал махать ею у меня перед мордой…
Мы допили вторую бутылку и закурили. Стало немного полегче. Откуда-то из другого двора доносился костяной стук доминошников. Индус выклянчил деньги на жвачку и побежал к ближайшему ларьку.
- Хуже всего, когда выпасаешь кого-то, — угрюмо сказал Сынок. – Тор-чишь, как дурак, на одном месте и расслабиться не можешь.
- Не. Чё? Когда в машине, то ещё ничего, — откликнулся Хорёк.
- Всё равно, безделье убивает. Мысли всякие в голову лезут.
- Да ну? – засмеялся я. – А я и не знал, что ты мыслитель. Ничё, пацаны, главное – терпение.
Я устало облокотился на столик. Слегка заныл правый локоть. Где это я его? А, это, наверное, когда на урну завалился. В голове снова пронеслась сцена той молниеносной драки. Я так и не могу вспомнить, как я уворачивался от его пики. Сынок, говорит, подумал, что мне хана. Он не сразу сообразил, что происходит. Если бы меня не спасло чудо, пока Сынок добежал до того положенца, я бы уже был, как решето. Всё-таки, я думаю, что я не такой уж и плохой парень, если Господь спас меня и в этот раз. Я просто не мог остаться без единой царапины, с учётом того, что тот псих орудовал своей пикой, как швейная машинка. Один момент я запомнил чётко, как на фотографии. Я завалился между урной и чугунными перилами набережной, я лежал и видел, как мне прямо в лицо опускается острое блестящее жало. У меня не было времени подумать, но я уже смирился с тем, что оно проткнёт меня насквозь. Чёрт его знает, как я вывернулся. Как может вывернуться человек, зажатый между урной и чугунными перилами, от сильного прямого удара пикой в лицо? Но я не только вывернулся, я ещё и вылетел из-под этого психа подобно пуле. Мне кажется, что он сам смотрел на меня удивлёнными глазами, не понимая, как я только что был под ним и вдруг уже стою в стороне. И тут его настиг Сынок. Сынок не слишком уж быстрый и ловкий парень, но если он попадает, он способен прошибить кирпичную стену. Сынок так лупанул того положенца, куда-то в височную область, что он крутанулся вокруг своей оси и, как подрубленный, завалился набок. Но пики он не выпустил и сознания не потерял. Здоровый оказался, гад. Я видел, как от удара Сынка люди падали на землю и уже не вставали, а только хрипели и пускали кровавые пузыри. А этот ненормальный перекатился по асфальту и стал подниматься. Пока Сынок примеривался для ещё одного пушечного выстрела, я уже был рядом с ним. Я мог бы просто запинать эту тварь ногами, но мне уже было этого мало. Я помнил, что этот человек секунду назад собирался, не раздумывая завалить меня насмерть, и поэтому я не хотел его пинать ногами или бить кулаками. Я хотел его кончить сразу, кончить так, чтобы он не вставал никогда. Я схватил железную урну, она была тяжёлая, старых добрых времён, покрытая изнутри земляным налётом, и с размаху опустил её ему на голову. Его глаз выскочил, как теннисный шарик. «Пупль», — хлопнулся он об асфальт. Я никогда и не думал, что так может быть на самом деле. Я всегда думал, что это голливудские штучки, рассчитанные на то, чтобы нагнать по-больше жути на добропорядочного зрителя. «Пупль» — и глаз лежит на асфальте сантиметрах в двадцати от того, кому он только что принадлежал. И я ещё раз убедился, что кино есть кино, а жизнь есть жизнь. Все эти трюки, все эти ужасы с ломанием костей и выскакиванием глаз – всё это фуфло по срав-нению с тем, что происходит на самом деле в жизни. В жизни всё гораздо проще, и трудно сказать, как, безысходней, что ли. «Пупль» — и уже на асфальте.
Сынок поднял лежащего без сознания чувака (вокруг его головы натекла небольшая лужица крови) и прислонил его к чугунному ограждению. В его голове была вмятина величиной с кулак. Похоже было, что положенец долго не протянет. Что поделаешь, он сам позвал свою смерть. Я хотел было до-бить его наверняка, но Сынок оттащил меня в сторону. Да я и сам уже понимал, что надо поскорее сваливать. Рядом с нами не было никого, но, оглядываясь по сторонам, я видел застывших людей. Видно было, что пока ещё никто не понимает, что же произошло. Да, скажу я вам, белым днём, в городе, на открытом месте убить человека – это вам не цацки-пецки. Мы с Сынком сразу ушли во дворы, а потом, пройдя несколько кварталов, нырнули в метро…
К столику подбежал неизвестно откуда взявшийся Индус.
- Идёт, — прошептал он. – В натуре, идёт, пацаны.
Я сказал ему, чтобы он отвалил в сторону, и встал. От долгого сидения в ступнях забегали маленькие ёжики.
Я сразу увидел её. Она шла своей халявной мужеподобной походкой, и в ней тоже не ощущалось страха. Это меня взбесило больше всего. Эта сука находит откуда-то блатного, который пытается продырявить мой череп и спокойно идёт на квартиру к своему трахальщику, и не видно даже ни тени страха в её походке. Она сама решила прибрать эту хату, подумал я. Она уже выжила этого алкаша и чувствует себя в его квартире полной хозяйкой, а на нас ей насрать, она думает, что мы писюны, которых можно не воспринимать всерьёз. Ну ладно, ладно.
- Привет, Валечка. – Людей вокруг не было. Двор там был хороший, дос-таточно тёмный и закрытый со всех сторон. – Чё ж ты ключик забрала? Мы же его всегда под подоконником оставляли. Нехорошо. – Я смотрел на неё и пытался догадаться, знает она о том, что произошло на набережной или нет. Похоже было, что не знает. Слишком нагло она себя ведёт. Мне уже стало надоедать, что меня никто не боится.
- Нечего вам тут ошиваться, — сказала она, не останавливаясь. Голос был громкий и немного истерический. – Я же тебя сказала, отвали от меня, а то сам об этом жалеть будешь, да будет поздно.
Я шёл рядом с ней и нервничал оттого, что эта шлюха не хочет даже ос-тановиться.
- А где же наш общий друг? – спросил я её. – Где наш Павлик, хозяин квартиры? Куда ты упрятала своего алкаша-трахальщика? Ты, наверное, су-ка, решила себе эту хату забрать? Ты подставлялась ему, потом перетраха-лась со всеми нами, а потом решила, что мы тут и на хрен не нужны, что нас можно шугануть, как мальчиков, да, пидар ты вонючий.
- Пошёл на хер! – заорала она.
Ну, до чего же они все глупые – эти суки. У неё был один шанс из ста остаться в живых, но она своими руками выбросила его на помойку. Я сада-нул ей прямо в горло, так, чтобы она уже не могла орать. Она странно так закашляла, как будто выдавливая из себя пережёванную пищу, и опустилась на колени. Я взял её за волосы, прижал голову к земле и ударил в горло ещё раз. Я бил с плеча, вкладывая в удар вес своего тела. Это должен был быть смер-тельный удар. Она всхрапнула и перестала дышать. Я закрыл ей глаза и по-вернулся к Сынку. Рядом с ним стоял притихший Хорёк.
- Видели, там, возле стола, кусок рельса валялся? Тащите его сюда. – Я встал, подошёл к дереву и, достав нож, чикнул от него бельевую верёвку. От-резав другой конец от второго дерева, я вернулся туда, где лежала Валька, и швырнул верёвку пацанам. – Привязывайте её к рельсу. Сейчас оттянем к ставку.
Пока они с ней возились, я закурил. Пустыми глазницами желтели вокруг освещённые окна домов. Нас вполне мог кто-нибудь видеть. Но я почему-то не слишком на этот счёт беспокоился. Сейчас уже нет героев, которые выходят на улицу и крутят руки перепуганным бандитам, и в ментовку сей-час звонить не модно. Тёмные времена.
Хорёк вдруг резко повернул голову в мою сторону. Даже в темноте было видно, как лихорадочно блестят его глаза.
- Она смотрит, — прошептал он и нервно хихикнул. – Она смотрит. Я не могу. – Он, не вставая с корточек, отвалил в сторону.
Я подошёл поближе и склонился над её лицом. Глаза были широко открыты. Она видела нас и понимала, что мы с ней собираемся делать.
- Давай быстрее, привязывай, — процедил я сквозь зубы Сынку.
Не знаю, как себя чувствовал Сынок, но своё дело он сделал на удивле-ние быстро. Мы подняли её с ним вдвоём и быстро засеменили со двора, по-том через парк по направлению к ставку. Сразу за чахлой порослью тускло отсвечивала грязная вода. По-моему, кто-то ещё лазил в парке, но нам неко-гда было смотреть по сторонам, Валька показалась нам раза в два тяжелее обычного. Возле ставка, зайдя в камыши, мы присели, переводя отрывистое дыхание. Её мы положили лицом вниз, чтобы не видеть открытых глаз. Я не мог решиться закрыть ей глаза во второй раз. Ох и сука! В какой-то момент мне показалась, что мы связались с ведьмой, и её невозможно будет убить. Ох, и сука!
Откуда-то нарисовался Индус.
- Пацаны, может не надо, а? – заныл он плаксивым голосом. – Давайте бросим её здесь, а?
- Заткнись,- беря её, сказал я Сынку. – Пошли.
Перед тем, как зайти в воду, мы скинули с себя одежду, оставшись в од-них трусах. Под холодным осенним ветром тело сразу покрылось гусиной кожей, и нас затряс колотун.
Мы зашли по колено в чёрное небо под ногами, и я сделал знак Сынку остановиться. Я чувствовал, что она всё ещё жива. Надо было её притопить. Я опустил её в воду и сел сверху, пытаясь унять свою дрожь. Сынок вдруг икнул и выскочил из воды, как ошпаренный. Было отчётливо слышно, как блевотина выворачивала ему желудок наизнанку. «Ну, ведьма, Ты запугала всех, кроме меня. Меня тебе не взять».
Из-под воды вдруг прорвались маленькие кипящие пузырьки, и тело по-до мной конвульсивно задёргалось. Твою мать! Будь я проклят, если я когда-нибудь ещё буду топить человека. Я лучше вырву кому-нибудь сердце, заду-шу, прострелю черепушку, но только не топить. Будь я проклят! Она всё дёр-галась и дёргалась, и казалось, этому не будет конца. Я держал её, намертво вцепившись в волосы, а в мыслях вставала картина, как она сбрасывает меня и поднимается. Я приготовился к тому, чтобы сойти с ума.
Наконец, всё было кончено. Она затихла. У меня ещё хватило сил на по-луавтомате затащить её поглубже в воду и оттолкнуть подальше от себя. Те-ло, вместе с рельсом, глухо ткнулось в илистое дно.
На берегу меня вытерли насухо чьим-то свитером и помогли одеться, но я никак не согревался. Меня колотило так, как будто внутри находился ста-рый раздолбанный холодильник. Я полностью потерялся во времени. Мне показалось, что я пробыл в воде никак не меньше часа.
Мы зашли в маленький ночной кабачок в центре города и сидели там часов до двенадцати, медленно попивая водочку и закусывая пережаренным мясом. Постоянно играла музыка, и это было хорошо. Музыка перемешивала мысли и мешала думать о количестве грехов, опустившихся на наши души.
- Валить отсюда надо, — сказал Сынок. – Теперь уже ничего не получит-ся. Не блатные замочат, так мусора возьмут.
Я молча кивнул. Это попу понятно. Что он мне объясняет? Вот ведь как, сука, не везёт. Надо сходить в церковь помолиться. Ад мне, конечно, всё равно обеспечен, но, может, хоть черти позволят мне когда-никогда выкурить сигаретку. Может, хоть какую-нибудь послабуху себе у Господа вымолю.