Sidorov200261 : Эскиз.

На излёте эпохи застоя приключилась со мной разрушительной силы страсть. Предмет её – крайне немногословная девушка, очень закрытая и скупая на эмоции, но белокожая, статная, с безупречной формы грудью четвёртого номера. А в определённом возрасте красивой формы большая грудь способна заменить… всё. А часто молчаливость принимается за таинственность, хотя чаще всего… Ну, короче, я придумал такую аналогию: молчаливый человек подобен сундуку, закрытому на замок. Многие думают, что хоть сундук этот и неказист на вид, но, наверняка, внутри него находятся сокровища или, как минимум, какие-то очень важные документы. На самом деле, чаще всего внутри сундука оказывается пустота, а иногда он просто набит дерьмом. В общем, с некоторых пор я люблю всё больше людей разговорчивых, но не болтливых.


Разговор на самом деле о другом. Такой был роман между мной и красавицей этой, что в какой-то момент она испугалась такого напряжения страсти, да и попросту сбежала от неё к подруге в Мурманск. Я месяц с ума сходил от невозможности страсть свою реализовать, да и сам в Мурманск полетел. И летал я к зазнобе своей аж четыре раза за два месяца уговаривать её вернуться.


Но рассказ о совсем другом: меня в Мурманске с тётенькой познакомили. Её звали Любаня. Такая заматерелая, здоровенная, наделённая крестьянской статью сорокадвухлетняя тётка. Мощная, голосистая, постоянно хохочущая как конь, жизнерадостная до неприличия, наглая и наделённая такой энергией, что рядом с ней нужно было пожарника с огнетушителем ставить, чтобы от её искрения самовозгорания не произошло. Однако холодный взгляд выдавал абсолютно трезвый ум.

Любаня была в годы застоя каким-то большим начальником Мурманского горпромторга, естественно барыжила там чего-то, кто-то стуканул, завели дело. Пока шло следствие, у Любани умерла сестра и оставила сиротами пятерых детей. Любаня недолго думая, оформила удочерение-усыновление и стала многодетной матерью. У неё был свой ребёнок и прибавилось ещё пять. (Кстати, Любаня была хорошей матерью: дети выглядели абсолютно счастливыми и ухоженными). В зону, короче, не пошла, но с торговлей ей пришлось распрощаться.

Со свободным предпринимательством тогда было не очень, и Любаня организовала преступное сообщество барыжили чего-то. Я подробностей не знаю; пришёл как-то к Любане, а у неё как раз оперативка: народу человек десять и жарко чего-то обсуждают. Любаня меня попросила на кухне посидеть, но до меня изредка доносились отдельные реплики, и я так понял, что обсуждались партии товара и какие-то денежные суммы. Подслушанные числа вызвали во мне желание поскорее уйти оттуда и больше не возвращаться, потому что только за то, что я там присутствовал в этот момент, по тогдашним временам срок полагался, а участникам «тайной вечери» и вовсе – расстрел… раз десять.

Короче, жизнь Любани была крайне не скучной и не бедной. Жила она в большой, по меркам времён застоя, конечно, трёхкомнатной квартире, заставленной дорогой мебелью и увешанной коврами. Не так, правильно — заваленной коврами, потому что были они прибиты ко всем стенам, лежали на полу, застилали все диваны и кресла. Ковёр во времена застоя был больше чем ковёр – это был показатель благосостояния. Ещё один показатель — японская аппаратура: телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр – тоже в любаниной квартире присутствовали. А это была середина восьмидесятых.

Любаня на момент нашего знакомства была замужем в пятый раз. Муж её был на двадцать лет моложе. Кстати, интересная история её последнего замужества. Она родила единственного ребёнка от четвёртого мужа. Чего-то тоже не заладилось в этом браке, и, однажды, поругалась Любаня с мужем в очередной раз, когда с трёхлетним сыном отправлялась погостить на родину, в Молдавию. Прямо в аэропорту размолвка случилась, и Любаня в процессе ссоры сказала мужу, мол, уйду от тебя. Тот ответил, что кому она, сорокалетняя баба с ребёнком, нужна. Любаня топнула ногой и сказала, что вернётся с новым мужем. В самолёте, в соседнем кресле, летел солдатик, возвращавшийся на дембель. Вот с ним, в качестве жениха Любаня и вернулась домой.

Пятый муж пошёл в моряки и находился в плаваниях по полгода, но Любаня не скучала. Не была она обременена моральными принципами. А пёрло Любаню от молоденьких мальчиков. Она говорила, что старше двадцати пяти принципиально никого не трахает. Могла запросто прямо на улице уболтать какого-нибудь юношу, притащить его домой и в извращённой форме над ним надругаться. Мне-то тогда было 29, и я не мог понять как вот эта здоровенная, не отличающаяся какой-то внешней привлекательностью тётька могла кого-то убедить с ней коитус совершить. Но я уже говорил, что была Любаня наделена просто бешенной энергией и волей, и, видимо, противостоять им было совсем невозможно.

Короче, жила Любаня весело, полноценной, насыщенной жизнью. А я, глядя на неё думал, что ведь реально похрен таким людям какое правительство, какой режим в стране. Эта тётька жила бы хорошо хоть при Сталине, хоть при средневековой инквизиции, хоть при манголо – татарском иге. И погода на неё никак не влияла; напомню, что в Мурманске полгода – полярная ночь. Не то чтобы все её жизненные принципы были для меня приемлемы, а приоритеты хоть на треть совпадали с моими но определённо есть чему у таких людей поучиться. Хотя учиться тут бессмысленно, ибо характер и воля есть данность. Жажды жизни у них как-то позаимствовать бы что ли, наглости, безбашенности, воли и аппетита, с которым они в жизнь вгрызаются.