vonkimonki : рыбья кровь

может нам пожить отдельно?
ну вот. начинается.
утром он проснулся с каменным хуем. она лежала рядом, но трахать ее ему не хотелось. он пялился на ее затылок в смятых волосах, держал хуй в руке и пытался представить, что это не она.ничего не получалось. рядом лежала только она. именно она. блядь. он встал и направился дрочить в ванну.
может нам пожить отдельно?
узкий рот сжимал сигарету, а голос намеренно пытался звучать равнодушно. он не успел позавтракать и в животе от ее слов, от самого их звучания в комнате, кто-начал завязывать его кишки в узлы. о, боже. “равнодушным”. откуда он это взял? он что, писатель? наподобие ее романтичных дружков? ”усталые каштаны, одинокие скамейки”? как он так быстро определил эти расползшиеся по потолку децибелы, какие индикаторы замаячили? равнодушно. точно. он знал все ее приемчики. может ему и показалось. но после последней ссоры, он помнил, хорошенечко помнил, да, когда она, обиженная им, конечно же им, лежала носом к стене, в одеяле, в обиде, соплях, отрешенности, и в чем еще, и вот он сделал первый шаг к примирению, нырнул под одеяло, вытянулся вдоль всего ее такого белого тела, и вот она, обиженная, такая правая- конечно правая, да, не сопротивляясь, поддается к нему на встречу, своей белой задницей, белой спиной, белыми ногами, как бы посапывая — она специально, да? — он вдруг начинает чувствовать, что она, что она действительно только как бы посапывает, чувствует, что она не сопротивляется, чувствует, что лежала, такая правая и такая готовая к нему, в ожидании его, чувствует, что его обвели вокруг пальца, что она знала, что так будет — как змея притаилась в норке и ждала своего кролика.
глупый кролик. конечно же в этом ничего такого особенного не было. так всегда бывает. ссоры. потом вы миритесь. конечно, так всегда...
но только не на этот раз.
его затошнило от этого податливого белого тела, но было уже поздно. руки обнимали ее. хуй стоял. он притворился. притворился, что ебал ее. притворился, что хотел ее. притворился, что все хорошо.
может нам пожить отдельно? какое- то время, а?
она наблюдала за ним, посасывая сигаретку следила за тем, как он поднялся с постели. сел за столик с ноутбуком. двумя ногами, как животное, залез на кресло.
она поднялась со своего места, прямая как жираф, пошла на кухню приготовить кофе. вернулась в комнату с одной чашкой и уселась за свой ноутбук.
хуй ему, а не кофе. конечно же. а ночью, перед сном, сжимая коленки от злости, вспоминала о том, как он посмотрел на нее во время обеда.
единственный раз за весь день. когда у него с вилки упал на стол лук. ожидая какой-то реакции, бессознательно и по привычке.
может нам пожить отдельно? ну почему ты молчишь? ты всегда молчишь- как рыба. а если и говоришь, то это не слова, а просто воздушные капли в воде, хлюм-хлюм-так ты называешь “разговаривать”?! «это хлюм-хлюм»?! она изображает хлюпающую пасть рыбы. ты просто рыба! рыба! рыба! холодная, бездушная рыба!
о боги.
ну почему в какой-то момент все телки начинают быть одинаковыми?
может скажешь что-нибудь?
вот. снова. кролик, бедный кролик. но не в этот раз. точно не в этот.
а что я могу сказать? сказать, что не знаю с какого момента она начала меня раздражать? и что раздражает в ней меня сейчас все. все. от белой задницы до того, как она вылезает из кожи, чтобы поддерживать любой разговор. танцует по комнате, улыбается друзьям- так, что там в меню? — приветливая улыбка, да? под соусом грустного снисхождения, да? разливает виски по бокалам, теряет сигаретный пепел на пол. ее “хихихаха”, переплетенные с дымом- выпускает из носа. вечно с сигаретой, будто хвастается своими длинными пальцами. кольца дыма из рта — «хихихаха» — я вся такая оральная, люблю трахаться. может ей и хотят вставить в эту говорящую дырку все ее половозрелые друзья — самцы околокультурной направленности, шопенгауэрблядь, но только не я. сука, сколько можно курить? она в душе их из зубов вытаскивает? танцуй на своих пальчиках в красном лаке, но я то знаю, меня не обманешь, точно не обманешь, детка, уж я то знаю, что он облупляется, точно, они не увидят, никогда не увидят, но я то знаю. и не надо обвинять в этом меня, детка. да, не надо. и еще это — то, что она была журналисткой. никогда не понимал, чем они занимаются. по мне — так суп из блошиной возни варят. я начал замечать каждый выросший миллиметр кутикулы на ее еще не успевших обманикюриться пальцах. подмечал каждый миллиметр отросших темных корней. почему утром у нее изо рта так пахнет? я ненавидел ее месячные и поверить не мог, что когда то это не имело для меня значения. мне хотелось послать ее в солярий подрумянить свой зад, послать в салон — отстричь длинные волосы. лицемерно, потому что я совсем не хотел ее такую и потом пользовать. какую бы то ни было. я просто хотел послать ее нахуй в конце концов.
это сказать?! что-то останавливает меня и я не понимаю что. поэтому время от времени я вру ей, что ебу ее. вру, что хочу ее. притворяюсь, что все хорошо. но сейчас я чешу подмышки и думаю о том, что надо бы побриться. выпить кофе. эта сучка перестала делать мне кофе. приносит только себе. конечно же, если я перестал ебать тебя, хуй тебе кофе, и вообще — что ты сделал для меня в последнее время? джон, ты такой невнимательный. а ты, внимательная, да? ноги побрей — я сплю с наждачной бумагой. я чувствую, что она хочет “п о г о в о р и т ь”, так чувствую, что корни волос наэлектрилизовались по всему телу. она хочет “п о г о в о р и т ь” именно сейчас, и я с ужасом жду — быстрее бы это закончилось. поймала меня. сделала себе кофе. расселась в кресле поудобнее. даже не подождала пока я позавтракаю.
я от тебя ухожу. может скажешь, что-нибудь? я съел все твои приемчики, детка, уже давно. я кролик, который знает, что в норке его поджидает змея. поэтому — что я могу сказать?
сейчас? пососешь перед уходом? она, видите ли, хочет “п о г о в о р и т ь”.а я бы лучше позавтракал. яичница, желток, жидкий, на горячий хлеб с сыром. детка, лучше сделай нам что-нибудь пожрать, а? давай позавтракаем, детка, а?
нет блядь. ей просто н е о б х д и м о “поговорить”.именно сейчас. ставлю бутылку вискаря, что она даже не преминула сходить в ванну подкраситься. и в жопе ни волоска — на всякий случай.


она написала какую-то книжку, и даже в твердом переплете. о том, как она жила с рыбой. нет, он не читал. конечно же не читал. ему дела нет. писанина так и называлась- ” как я жила с рыбой”.
а он? а он написал песню ” i feel nothing “. гитарист рвал струны, бесились динамики. пел ее на ломанном английском и слов было не разобрать. а он ровно отбарабанил ее на своих любимых paiste и ни разу не ошибся.
хорошая получилась песня.
а о ком она? новая кошка мурлычет, вытирая голову полотенцем.
уже не о ком, детка. иди ко мне.
он встречал ее иногда, где-то среди общих друзей и иногда думал о том, что неплохо было бы вогнать ей в сортире. по старой дружбе. но потом ловил себя на том, что она к этим мыслям не имеет никакого отношения, а если и имела- эй, дружище, ну-ка плесни,- так, рациональный подход. никогда не знаешь точно, где тебе перепадет. танцевала, бритая и гладкая, от нее пахло кокосовым маслом и кобелями. красный лак на ногтях и вечно занятым чем -то рот. “хихихаха”, пускает дым, приветливая журналистская пизденка. ”понимаете, тут такая концепция. мы решили абстрагироваться от стори-теллинга, и рассмотреть поставленную задачу через призму накопленного опыта в области...” да, не плохо было бы размазать хуем этот алый ротик по мордашке в сортире. стряхнуть пепелок ей на язычок… но он напивался через край и катил домой, иногда останавливая таксиста, чтобы поблевать.