Астральный Куннилингус : Друид.

Ночь коснулась меня пером своего черного крыла. Мысли сплетались в голове в причудливую мелодию, оставляя за собой шлейф осознания и перегара. Я подскочил на кровати, схватил телефон и ткнул трясущимся пальцем в надпись «Ответить». Выслушав бессвязный набор фраз, знакомых до боли, посомневавшись секунд десять, я все-таки решил ехать. Ночь звала меня. Манила. Словно хотела рассказать что-то давно забытое, но еще не пережитое.

Меня наконец-то вырвало, прямо на асфодель. Сжав липкими от пота пальцами лепестки, с силой вырываю их…

В вагоне электрички я ехал один. Даже в тамбуре, с жадностью глотая похмельным ртом дым сигареты, я не видел вокруг себя ни одного человека. Вечер выходного дня. Город бурлил жизнью. Поглощал в себя с перистальтической жадностью всех приезжих на праздник, все эти человеческие сущности, поглощенные одной целью: «жить», но не желающие себе в этом признаваться. Окурок обжег пальцы. Выкинув его на пустой перрон, я сошел прямо к разверзшемуся лону леса. Он тянул из меня жилы, словно кукольник, бесстыдно управлял мною. Впрочем, у меня стыда тоже не было. И уже давно.

Выкопанной костью рисую круг. Потом линию. И еще одну. И еще одну. И с силой вонзаю кусок некогда живого существа прямо в центр…

Лес принял меня приветливо. Можно было, конечно пройтись по тропинке, но я терпеть не могу два раза ходить по одной и той же дороге. Апперцептивное восприятие делает свое дело и я, наверное, никогда не смогу пройти дважды по глубокому лесу одной и той же тропой. Идти, в принципе, недалеко, как раз на пару бутылок, припасенного в рюкзаке пива. По тропинке, кстати, было бы дольше. Многие не любят лес. С самыми разными аргументами – «комары, клещи, лесные звери, страх потеряться»… Никогда не брал с собой компаса, даже когда три дня бродил в тайге, даже уже без надежды выбраться. Наверное, именно тогда я и был счастлив. Второй раз в жизни.

Лепесток лаванды. Один лепесток. Давлю в руках клопа. Смешиваю его останки с лепестком лаванды и засовываю в рот мертвому младенцу крысы…

Первое мое счастье пахло лавандовыми духами. Никогда не забуду этот аромат, до сих пор на улице разворачивает – лишь только толика этого аромата промелькнет в душной потной тесноте человеческих тел. Не забуду ту ночь, когда мы пили коньяк прямо из горла, наконец-то отстранившись друг от друга и повернувшись разгоряченными телами к звездам. Ты ушла, даже не попрощавшись. «Три года любви», «одно мгновение смерти», «десять лет одиночества» – где здесь разница? В принципе, нигде. После того как вышел из запоя и уехал в Сибирь. Хотел умереть в лесу, как смертельно раненый зверь. Но выжил. К сожалению.

Я чувствую приближение. Кладу под язык лепесток бересклета. На язык – половинку жука-навозника. Произношу вслух знание. Жук зашевелился во рту. Хороший знак.

Дом в лесу – совершенно идиотская затея, на мой взгляд. Но Егору доказать это невозможно в принципе. Как он говорит «Я люблю охотиться». Угу. На водку он, блядь, любит охотиться, хоть бы ружьё купил, для антуража. Я терпеть не могу охоту. И если бы он все-таки купил бы себе ружьё – я бы сюда не приехал. Поднимаюсь на перекосившееся крыльцо, еле освещаемое светом из окон, слушаю гул голосов, перемежающийся взрывами нелепого хохота, делаю последнюю затяжку и запускаю бычок в обволакивающую темноту.

Прислоняюсь к нежной коре дерева. Чувствую ее пальцами, животом, облизываю, чувствуя, как в низу живота расцветает бутон желания, надкусываю нежную кору и с наслаждением впиваюсь зубами в неподатливую мякоть ствола..

– Ёпта, Леха! А мы уж не ждали! Заходи давай, раздевайся – слы, парни, ну-ка штрафную начислите!
В комнате раздались одобрительные крики и смех. Хоть Егор и мой друг, но иногда мне хочется его убить. Обычно мешает количество выпитого вместе. Я снял куртку, повесил на импровизированную вешалку в виде ржавого гвоздя и взял в руки вожделенную рюмку, под общий восторг окружающих. В компании, кроме меня было пять человек. Миша – брат Егора – был уже в приличном подпитии и смотрел на меня недобро, впрочем, как обычно. Троих из компании я не знал, но по правилам здешнего этикета мне сперва нужно было выпить, а уж потом задавать вопросы. Что я, с удовольствием, и сделал.
– Настя, — первой подала голос худощавая блондинка с глазами, как у обоссавшегося пекинеса, — что-то вы задержались.
– Задержался он, бля, — гаркнул Егор, — опять, небось, по лесам своим мызгал в потёмках.
Компания дружно заржала, два незнакомых мне парня коротко сообщили мне, что их зовут Стас и Влад и оперативно разлили еще по рюмке.

Сплести из червей веревку довольно сложно. Раньше их приходилось умертвлять, теперь же достаточно обычной сноровки.


Дубовый стол – очень хорошая вещь. Даже когда, после пятой бутылки, Егор слегка приложил Стаса лицом об стол – мой локоть остался совершенно неподвижен. Нет, определенно надо повыкидывать из дома всю эту стеклянно-пластиковую хуйню. Дерево – оно роднее.
– И тут – хуяк! – а она уже раздетая сидит! Я аж рюмку чуть не уронил – айда, — говорит, — побалуемся, родной… Ну, я-то – известный, бля, баловень, так вот, не поверишь – часа полтора с ней кувыркались – огонь, а не баба!
— Угу, бля, байка из разряда «шесть раз подряд не вынимая и не снимая»… Нашел кому лечить. Твоим крючком только валенки вязать, а полтора часа – это она проспалась просто, пока ты ее мурыжил там!
– Да бля буду!
– Будешь. И не раз, если, блядь, с пиздобольством своим не завяжешь, пенек обоссаный.
Сквозь мутное марево опьянения я слушал диалог Егора с Владом с неким чувством отстраненности, с легким шепотом в голове, приятным, как дуновение летнего ветра, но выжигающим холодными порывами что-то внутри меня. По капле. По крупице. По кусочку…

…по кусочку. Затем с каждого кусочка змеи аккуратно снимаем кожу. Делаем вторую веревку. Главное в сплетении – продеть веревку из кожи змеи так, чтобы не прерывалась нить червей, особенно на этапе продевания. При плетении Нити Силы нужно быть очень внимательной.


– А давайте музыку включим!, — восторженно заявила Настя. Егор хмыкнул, пробурчал что-то вроде «Не всех опёздалов война убила», но, тем не менее, достал из шкафа старенький «романтик» и из динамика раздался хриплый голос Высоцкого, знакомый всем с детства.
– И вот говорю тебе, абсолютно слепой, а между рядами жеманно грассирует так, как будто на триста шестьдесят градусов видит и в танцевалке всю жизнь отпахал. И хуйню несет какую-то про добро, свет, любовь к животным, растениям, что твой кришнаит. Но ты бы видел его взгляд. Страшно даже представить, что бы было, если бы эти глаза еще и видели. Хотя, может и видят, но я, блядь, даже знать не хочу, что они там видят, сам чуть от этого взгляда не ёбнулся, — Влад отчаянно жестикулировал. Его попытки что-то доказать толпе разогретых алкоголем людей были смешны. Еще более смешна была жестикуляция. Но, тем не менее, он как-то умудрился донести до меня этот взгляд и теперь перед моим взором отчетливо стояли два невидящих глаза. Казалось, я могу протянуть руку и пощупать их, но…
– Лёх, ну ёб твою мать, какого хуя ты тут руками машешь как мельница, стакан вон разъебал. Щас из пластикового пить будешь, — Егор блистал гостеприимством как никогда. Впрочем, мне было решительно плевать. Взор, стоящий предо мной манил своим безумием. Казалось, если я смогу ухватиться за что-то такое незыблемое, понять то, что на грани понимания…


Нужно выйти на совершенно новую грань понимания. Нужно всем сердцем полюбить зажатую в руке крысу. Заглянуть ей в глаза. И только потом точным движением острого ногтя рассечь податливый живот и запустить внутрь пальцы. Почувствовать этот пульсирующий клубок, распутать, намотать на пальцы, сжать в символ и с силой рвануть в момент остановки сердца. Облокотиться на ствол дерева и смотреть, как вдаль идут пять, поднявшихся из-под корней деревьев, темных силуэтов…


— Ты чего, э! Перессал, городской? Ты тут мне в обморок не ёбнись, смотри, пол деревянный – заноз полну жопу нахватаешь, выколупывай их тебе потом.
Меня подняли, усадили на стул, кажется, я пришел в себя. В голове было мутно и тревожно, что не удивительно на таких отходняках, но как-то по другому, не как обычно. Я потер виски и взял услужливо налитую стопку. Народ смотрел на меня, сочувственно улыбаясь, мол, с кем не бывает. Да и хуй с ними. Я одним махом выпил водку и поднялся на ноги. Меня изрядно пошатывало, но не от зелья, а от какого-то помутнения в голове, словно что-то должно…
Резкий звон выбитого стекла вывел меня из оцепенения. Егор с криком «Опять, хулиганье мелкое» кинулся к окну, но вдруг резко остановился и попятился назад. Из окна к нему потянулось что-то тонкое и липкое, резануло по лицу и скрылось обратно в темный проем окна. Егор взвыл, как ошпаренный, схватился руками за лицо и закрутился на месте. Сквозь ладони потекла обильной струей алая жидкость, капая на пол, впитываясь в него, оставляя бурые разводы.
Из динамика раздался хриплый голос
– Вот и сбывается все, что пророчится…

Главное – не пропустить звук грома и попасть в тон. Это давно уже не проблема, но все равно, каждый раз волнуюсь. Но сейчас это волнение нисколько не мешает, пропуская звук грома через себя, резонируя с ним, с уже привычной скоростью насаживать крыс, словно яркие бусины, на Нить Силы.

Настя завизжала так, что у меня чуть не лопнули перепонки, краем глаза я заметил, что Миша схватил топор, лежавший у печи, и медленно, взведенный, как пружина, шел по битому стеклу к оконной раме. Стас с Владом, абсолютно бледные пятились к двери, моя голова пульсировала болью, Егор катался по полу, раздирая себе руками лицо а Высоцкий в динамиках надрывался, смешивался с воплем Насти и превращался внутри меня в удивительно структурированную какофонию боли, ужаса и надрыва, я, казалось, мог пощупать страх, который висел в этой комнате темным мороком. Дверь сорвало с петель, откинув Стаса в сторону, как пушинку. Я успел увидеть силуэт, чем-то напоминающий человеческий, но черный, словно отлитый из дегтя. Влад почти успел развернуться, но эта черная хрень вытянула руку из которой полезли тонкие щупальца и вошли ему прямо в бок. Существо подняло его над собой и с силой рвануло в стороны. Внутренности сползли по этой черной коже эдакими убегающими колбасками, кровь попала Насте в рот и та наконец-то заткнулась, зашедшись густым кашлем. Меня вырвало. Пока я заходился в спазмах, в комнате появились еще три темных херни и принялись разрывать живьем визжащего и катающегося по полу Стаса.
— Я убью тебя, сука, — Миша, наконец-то вышел из оцепенения и побежал с топором к первому из темных. Топор вошел в черную плоть с тихим хлюпаньем, как будто в глину и намертво там застрял. Мишина голова подлетела даже выше, чем внутренности Влада и гулко стукнулась об ведро у дальней стены. Гул в моей голове достиг абсолютного максимума боли и после очередного спазма я потерял сознание.
Очнулся я от дикой головной боли и наступающего похмелья. Попытавшись протереть глаза, залез рукой в какую лужу и подпрыгнул как ужаленный, вспомнив последние события наяву. Я вскочил, озираясь и отползая спиной к ближайшей стенке. Темные были еще тут. Егор и Настя тоже были мертвы. Их-то внутренности, хотя, скорее всего и внутренности остальных, темные и раскладывали в центре комнаты, как будто плели какую-то только им ведомую фигуру. На меня им, видимо, было плевать. Хоть одна хорошая новость. За столом, к моему изумлению, сидела абсолютно голая девушка и нарубала какую-то веревку на мелкие части. Выглядела веревка омерзительно, из чего она состояла я и знать не хотел. Темных она, по-видимому, не боялась и чувствовала себя в их обществе как солдат в компании гимназисток. Какое-то время я сидел и просто наблюдал за ними. Она была по-своему красива, с точеной фигуркой, загорелая. В других обстоятельствах я бы обязательно с ней познакомился. Но сейчас я боялся, что я могу случайно познакомиться с темными, и они сделают со мной то же самое и даже хуже, что бы я сделал с ней, если бы познакомиться у меня таки получилось. В общем, я сидел и тупо пялился на девушку, на трупы друзей, на темных, связывающих из их внутренностей какую-то херню и старался не сойти от этого всего зрелища с ума. Получалось хреново.
Она отрезала от веревки последний кусок, и темные внезапно осели, словно оплавились, как кучи грязи, глины, говна – уж не знаю, из чего там их лепили. Девушка повернулась и заговорила. Голос у нее был нежный, но с явной ноткой стали в голосе.
— Ты готов?
Я ждал какого угодно вопроса, кроме этого. И поэтому ответил вполне, на мой взгляд, предсказуемо.
— К чему?
Девушка хихикнула, схватила со стола обрезки веревок и прыгнула к загадочной фигуре из внутренностей. Легкими движениями перевязывая их в определенных местах, она заговорила
— О, да ты еще ничего не понял… Видимо, тебя портил город. Ты не хотел прислушиваться к себе, а лес тебе всегда шептал. Ты – один из друидов. Я тебе сейчас это докажу.
Если это белочка, подумалось мне, — то пить я брошу, пожалуй, навсегда.
— Почему я друид?
— Ты им родился. Вспомни, в деревне ты не вылазил из лесного шалаша, даже ночевал там, мог часами сидеть, слушать лес и наслаждаться. В городе ты всегда был озлоблен, на себя, на людей. На самом деле, на сам город, но ты этого не понимал. Да и когда она от тебя ушла, куда ты поехал? В лес. В самую глухую чащу. И жил там почти десять лет.
И я вспомнил, ведь, действительно, так все и было. Ее слова словно подталкивали меня к знанию, я чувствовал какую-то новую энергию, входящую в меня с каждым ее словом.
Она закончила свою работу и, вдруг, одним прыжком, с грацией пантеры, оказалась у моего лица. Я не успел даже выставить руки, как она взяла обеими ладонями мою голову и поцеловала меня долгим жадным затяжным поцелуем. Мой разум взорвался от запаха лаванды, от давно забытого ощущения, от ее великолепных губ, юркого языка. Кажется, я даже кончил. Но проверять совершенно не хотелось.
— Ну что, пошли, — она игриво подмигнула мне и взяла мою ладонь. В тот момент я готов был идти за ней куда угодно, хоть на край света. Но она подвела меня к фигуре из внутренностей. Фигура оказалась обычной веревкой, только сплетенной из кишок и перевязанной еще какой-то хренью, чтобы не разваливалась. Я посмотрел на свою руку и увидел, что один конец веревки уже лежит у меня в ладони. Меня опять изрядно затошнило и опал член.
— Ты чего, – она ласково взъерошила мне волосы, — это Нить Связи. Просто прислони к пупку одновременно со мной – она свяжет нас навеки, я смогу передать тебе свои знания и ты поймешь, что чувство леса – высшее наслаждение, мы будем единым целым.
Я смотрел ей в глаза, не понимая о чем она, как загипнотизированный. Егор, Настя, Влад, Стас, Миша. Они жили, пили, матерились, дрались, и все это для того, чтобы я объединился с чем-то высшим? Все ради такого идиота и неудачника, как я?
— Ты ебанулась? — спросил я напрямик.
Вопрос не застал ее врасплох. Она долго-долго сверлила меня своими черными глазами. А потом отвернулась. С меня спало оцепенение, и темная пучина осознания ужаса ситуации упала мне на плечи атлантовой ношей, я задохнулся, перед глазами прошли темные круги. Ужас от того, что именно я чуть было, не сделал, заставил мой желудок вывернуться наизнанку.
— Я ошиблась в тебе, — голос ее был скорее печальный, но я ненавидел ее всеми фибрами. Что она и как сделала со мной и моими друзьями? Я блевал и думал над этими вопросами. Она резко развернулась и последнее, что я увидел, было падающее мне на шею лезвие топора.

— Долбоёб, блять! — позволить неизвестным звукам вырваться из гортани. Они всплыли в голове сами. Мне так показалось, что Избранник бы сам так сказал в похожей ситуации. Может это его имя, а может это какой-то класс Избранников, неспособных принять судьбу. Впрочем, ладно. Неудача – одна из побед. Она дает стимул совершенствоваться. Надеюсь следующий Избранник будет мой. И не окажется этот, как его… «Долбоеб».