Йети : Дворовый переворот

Операция «Втык в шпиг»

Хьюго не спалось. Этой ночью к нему снизошёл Голос. Не иначе, это был голос дьявола-искусителя. Протв воли, на Хьюго нахлынули всякие непотребные мысли. Так много мыслей никогда раньше не приходило ему в голову. Бывало, посещало по три-четыре мыслишки в сутки, и то с учётом повторов в разных вариациях. А тут как прорвало. Прямо прозрение какое-то нашло.
«Хьюго» — конечно, громко сказано. Никто никогда не называл его полным именем. Для своих он был просто Хью. Чаще всего с приставками: «Могучий Хью»; «Мудрый Хью» — это ему нравилось, и точнее отображало его положение в обществе. Хосты, конечно, называли его по-своему: «Хусейн», но Хью на это никак не реагировал. Он был «сам по себе».
Хью посмотрел через щель на спящую поодаль Хулли. Молодая, красивая. Сопит в три дырки, ничего плохого не подозревая. С противоположной стороны – двойняшки Хряпа и Хлюпа сладко причмокивают во сне, и по детской привычке жмутся друг к другу.
Тревожно было на душе. Всей своей шкурой Хью ощущал приближение больших перемен.

***

Гаврила сполз с измятой постели когда понял, что нырнуть обратно в безмятежное забытье уже не удастся. Распрямившись наполовину, он шаркающей походкой двинул прочь из избы, в сторону летней кухни. Направление движения определялось чисто инстинктивно, потому что полость его черепной коробки была наполнена лишь гулом от ударившего в предрассветный час гигантского колокола. Инстинкт привёл Гаврилу за печку. То, что он там увидел, ненадолго ввергло его в ступор. Там, где ещё ночью стояла четырёхведёрная фляга, было пусто. Хотя, нет: на месте фляги он разглядел наполненную до краёв кружку. Родной сердцу запах не оставлял сомнений в содержимом. Чтобы не расплескать бражку, Гаврила суетливо опустился на четвереньки и прильнул к кружке губами. Вес был взят на грудь непосредственно с пола.
Плечи «больного» расправились, глаза приобрели осмысленное выражение. Правда, мыслительный процесс имел пока очень узкую направленность, и в Гаврилиной интерпретации выразился как «Убью суку» и «Искать надо». Планы убийства супруги, судя по всему, имели удалённую перспективу, а к поискам бражки он приступил немедленно. Гаврила методично обшарил избу, летнюю кухню, баню, свинарник, и все прочие надворные постройки, включая сортир. Безрезультатно. Ни браги, ни фляги. Хотя, последнее оставляло надежду.
Гаврила чесал репу стоя посреди двора. На берегу за огородом маячила чья-то шляпа и время от времени взлетало длинное удилище. Пинком поддев трущуюся о ноги кошку, Гаврила подошёл к задней калитке и красноречиво указывая на кадык, заорал:
- Паалыыыч! …Давай сюда бегом! …Да брось ты хуйнёй заниматься, дело есть!

Он не ошибся: Пал Палыча всегда можно было узнать по фетровой шляпе и двубортному пиджаку. Этот красномордый мужичок поселился в Шлындино недавно, лет пять назад. Болтали, что в прошлом он был военным офицером и служил в ракетной части замполитом. Односельчане считали Пал Палыча очень умным, потому что он не только читал много книг, но ещё и проверял их на ошибки.
- Здорово, сосед. Что за шум с утра пораньше? – подойдя, он пожал протянутую Гаврилой руку – Ну давай, угощай, коли выпивки много!
- Да уж немало,- целая фляга. Была. …Зойка, сука, куда-то спрятала – заебался искать!
Пал Палыч почесал нос, задал «потерпевшему» с десяток вопросов, и развернувшись в пол-оборота, выдал заключение:
- Всё ясно. На огороде искать надо.
- Да ты ибанись: там ить полста соток… – Гаврила явно не был готов к трудовым подвигам.
- Стоп! – оборвал его бывший замполит – Так мы похмеляться будем? …Стало быть, прочешем твои полста соток. При необходимости. А пока проверим одно подозрительное место. Я, когда сюда шёл, интересный след вон там видел.
Фляга обнаружилась между картофельных рядков, в десяти метрах от дорожки.
- Это надо ж так заныкать! – суетился подбежавший Гаврила – сто раз прошёл бы — не заметил, а она лежит и в хуй не дует. Берись!
- А куда несём?
- Во двор, ясно дело. Зойка до шести в пекарне.
Бражка была кислая и прозрачная на вид. Гаврила черпал её ковшом, и чтоб не попадали ягоды, сцеживал в кружки через марлю. Приятели уютно устроились на крыльце, столом служил деревянный табурет, закуской – огородная зелень. Изрядный запас сивухи вселял в души пьяниц безотчётный оптимизм. После второго ковша захотелось плясать и петь песни. Вскоре в руках у Гаврилы появилась гармонь. Он шумно растянул меха, затем лихо завернул какой-то тульско-вологодский наигрыш в качестве вступления, и заорал:
«О моя маленькая бейби, побудь со мной!
О моя маленькая бейби, я твой плейбой»!...
После слов «ласточка моя» опять шла бойкая народная вариация, которую гармонист исполнил, отбивая чечётку на дощатом настиле. Пал Палыч, ввиду незнания слов, помогал исполнителю тем, что по окончании каждой строфы взмахивал папироской и выкрикивал «ой». Выкрикнув последнее «я», он бросил окурок и свистнул в два пальца.

***

Могучий Хью мерил шагами своё жилище и что-то бурчал себе под нос. Временами он как вкопанный застывал у выхода, к чему-то прислушиваясь. Было страшно. Не за себя,- Хью прекрасно понимал, что он – и з б р а н н ы й, и ему уготована долгая сытая жизнь. Однако шестое чувство и немалый жизненный опыт подсказывали ему, что грядущим днём его любимую жену Хулли ждёт неминуемый ухряп. Вчера хосты выделили ей отдельную жилплощадь, и на целые сутки оставили без хава. А лишить хава могут только в одном случае: если хотят ухряпать. В эту тайну хостов посвящены только и з б р а н н ы е, потому что они очень долго живут.
Хью повезло. Ещё в юности он познал «правило четырёх Х» от своего деда – матёрого Херка: «хороший хав, хороший хар». «Если будешь хорошо хавать» — учил матёрый Херк – «будешь хорошо харить, если будешь хорошо харить — будешь хорошо хавать. И долго жить». Мудрый Хью всю жизнь строго соблюдал это правило. Харил своих, харил приезжих, харил дома и на выезде,- так что теперь пребывал в твёрдом убеждении, что он – единственный и з б р а н н ы й в мире.
Второе правило матёрого Херка «Чей хав, тот и прав» не очень нравилось Хью. По нему выходило, что он бывает прав только два раза в сутки, и каждый раз не более пяти минут. Но Голос, сошедший к нему во время ночного просветления, нашептал: «забери у хостов весь хав, и вы поменяетесь местами. Ты осчастливишь свою расу, и все будут называть тебя Великий Хью». На минуту Хью представил себя хозяином своей дворинции, а потом и всех зарубежных дворинций. Все его жёны и дети хавают целыми днями, а ему, великому властителю мира, тащат самый вкусный хав…
- Кхеру, кхеру, кхеру! – повторил три раза Хью, отгоняя от себя крамольные мысли – ухряпают ни за хер!
Он тяжело вздохнул, и вновь принялся ходить из угла в угол.

***

Солнце было уже высоко, когда в калитку с улицы вошёл Колюня, здоровенный бугай с рыжей шевелюрой. В грудном возрасте Колюня попал под копыта лошади, но остался жив. Все односельчане считали его счастливчиком, хотя результатом того падения стало пожизненное заикание и постоянно полуопущенное веко.
- Зэээ-здорово! А ч-ч-ч-чо, сээ-сээ-сээ…
- Ладно, потом расскажешь – перебил его Гаврила – иди-ка сперва бражки хлобыстни!
- Для установления трёхполюсного баланса опоздавшему полагается штрафная доза. Подай ему полный ковшик, Ганя! – подал командирский голос Пал Палыч.
Хорошо захмелев, принялись как водится, тянуться на руках. Колюня быстро навёрстывал друзей по степени опьянения, так как призовая кружка как правило, была его. Пал Палыч же предпочитал выступать в роли арбитра:
- Ты, Ганя, за тубарь-то не хватайся, и не вались всей тушей – не армрестлинг тебе какой-нибудь! …Так пердёж-то допускается! …Есть! Чистая победа. Приз отправляется к Колюне. Колюня, пей! …Эээ брат, от призов не отказываются!
- Й-й-я ведь хээ-хотел сээ-сээ-сээ… — начал было опять верзила.
- Ссать чтоли захотел? – вмешался Гаврила – так иди вон на огород. И сортир свободный, кстати.
Когда языки у всех троих стали ворочаться примерно одинаково, разговор сам собой перешёл на «вечную» тему:
- Т-ты не бзди, Колюня, бабу мы тебе найдё-о-ом! – Гаврила по-отечески приобнял парня за плечи – Д-давай я тя с Лушкой-капиздушкой сведу? Я те так сакжу, парень: все они ебутся, ррраз дырка есть. Порсто наша Луша – чек добрый и откры-ы-ытый. Она ж потом тя на ррруках носить б-будет, дурень! …Да все они шшшалавы, чо в них рыться как свинья в апльсинах, ш-тоб-я-сдох!
- Во-во-во! – подхватил Колюня – я ж-же сээ-сээ-свинью к-к-колоть пээ-пришёл.
Гаврила долго переваривал услышанное, сдвинув брови. Потом вдруг взвился:
- Дак чё ж ты молчал как партизан столько времени? …Да не буксуй ты, ёп-понский городовой!

Зачинщик попойки исчез в доме, а через пару минут появился на крыльце с двустволкой наперевес.
- Ты бы ещё гранатомёт взял, терминатор хренов – Пал Палыч поднялся на непослушных ногах и защёлкнул флягу – убери с глаз свою базуку! Щас мы разработаем план операции. …Какой-какой… операции… «Втык в шпиг»! …Запомни, Ганя, скотину надо забивать, а не убивать. Сугубо холодным оружием, безо всяких ужасов, и мучений. А ты собрался её расстреливать как врага народа.
- Ну, можно тогда кувалдометром ей по башке уебать, а потом зарезать по-быстрому – предложил Гаврила, указывая на лежащую у сарая кувалду с рукоятью из металлической трубы. Отставной вояка только сплюнул:
- Ага. А можно отравить, или на виселице вздёрнуть. Только котлеты потом вертеть будешь из трупов, а не из мяса. Кипяток есть, изувер гестаповский?
- Дак полный котёл вон в бане.
- Хорошо. — Пал Палыч осмотрелся – Вон ту тележку ставьте на попа: тушу потом подвесим на грядки. …Не ёбнется, вы её вон тем жерновом пригрузите! …Так, Ганя, вожжи есть? …Тащи бегом, делай петлю, и клади вот тут! …Внимание, излагаю план операции! Гаврил выпускает свинью. Я ловлю её в петлю. Колюня валит её набок и поражает ножом в сердце. Если что, Ганя у него на подхвате. Задача ясна? …Занимаем исходные позиции, Гаврила пошёл!
Сделав суровое лицо и зачем-то перекрестившись, Гаврила двинул в свинарник. Через минуту оттуда послышалось его «принимай!», и тут же из дверей выбежала свинья. Пал Палыч тоже неплохо выполнил свою задачу. Только немного поскользнулся на кучке куриного помёта, и сел на задницу. Петля почему-то затянулась лишь на одной задней свинячьей ноге. Остальными тремя хавронья усиленно гребла вперёд, оглашая округу ушераздирающим визгом. Ей даже удалось опрокинуть руководителя операции на живот, и протащить по ограде несколько метров. Но Колюня не оплошал. Ухватив чушку за переднюю ногу, он бесстрашно провёл ей что-то вроде борцовской подсечки, и завалил на правый бок.
- Коли! – кричал Пал Палыч.
- Режь её, тормоз гидравлический! – громче свиньи орал Гаврила.
Колюня стоически удерживал под собой трепыхающийся центнер живого мяса. В то же время, он умудрялся подавать болельщикам какие-то знаки и судорожно пытался что-то сказать.
- Чо он там квохчет? – вскипятился Гаврила.
- Подай ему нож! – перевёл Пал Палыч.
Гаврила не задумываясь рванул в избу.
Тем временем сородичи истязаемой поддерживали её на все голоса, не жалея связок. Грозный рёв двухсоткилограммового борова сопровождался гулкими ударами в перегородку. Стереофонический дискант поросят вонзался в мозг двумя пронзительными свёрлами.
Колюня не сдавал позиций.
Гаврила нетвёрдой рысцой выбежал из избы, и со словами «тут нет, надо там поискать», ринулся в летнюю кухню.
Пал Палыч подставил ему ногу, так как руки были заняты натягиванием вожжи:
- Вон тесак-то валяется, из-за голенища у него выпал!
Гаврила схватил нож за рукоятку, вытащил его из ножен, и прокричал протянутой колюниной руке «держи!».
Незрячая рука крепко ухватила свинокол за лезвие…
Колюня громко и совершенно без дефекта выкрикнул слово «бля». Наверное, он остался очень доволен таким лингвистическим прогрессом, потому что посмотрев на окровавленную ладонь, он это сделал ещё пять раз подряд. И отпустил свинью.
Пал Палыч тоже выпустил вожжу, и чушка повизгивая убежала в огород.