antonioboroda : По ту сторону

Кишащая тенями ночь обволокла город. Подлое светило утонуло в помойной канаве. Жёлтые глазища дряхлого дома, поросшего язвенными наростами, всматривались в рыхлую плоть сумрака. Шипящие бражники грызли стекло, судорожно подрагивающее от беспощадных укусов. На свет слетелись мусорные клоны, глупые ночные падальщики, паразитирующие на детских кошмарах и предсмертных страхах, откладывающие потомство в последнем коматозном хрипе.
По ту сторону окна в низкой комнате, заполненной деревянными ящиками, старик Олдмэн вырезал из вываренной кости очередную пепельницу на продажу. Из-под засаленных усов струился горько-кислый дым, и, оседая на густых бровях, впитывался в землистую кожу. Ещё одна безмозглая голова молодого драга, как всегда угодившего в капкан, превращалась в дорогой сувенир. Чёрный камин был своеобразными вратами и, жертвуя несколькими слабыми особями, они могли проникать в мир людей.
Драги были в бешенстве от беспощадного тирана, собиравшего с них кровавую дань, но не могли справится с ним. Жаждя мести, они иной раз подсыпали ему в еду сильнейшую отраву, и его выворачивало наружу, обнажая ядовитые иглы внутренностей, дробящие рыжий воздух душного пространства, но к уничтожению это не приводило. Тогда Олдмэн спускал с цепи Барса, огромного камышового кота, выродка инцеста крабовой кошечки и свирепого могильного карпа, направляя в гнойную каминную дыру. Последнее подобное восстание обернулось для маленьких уродов ценою в двадцать восемь пепельниц, которые мигом распродались на нордовом базаре. Особо старик ценил новорождённых драгов, как особый деликатес, из-за их блаженного мозга. Мягкий череп, залитый тёплой скисшей массой, удачно консервировал желеобразный комочек, излучающий песчинки туманной боли и уксусного сна.
Отхаркнув пузыристую мокроту на пол, мастер посмотрел на зверя. Кот бросил подчищать черепки от щетинистой кожи и рвался к двери, желая выйти в ночь, привлекал внимание хозяина, сдирая напряженными когтями кожух пропитанного смертью паркета. Старик воткнул резец в угристую спину стола и, крепко привязав протез к левой половине подорвавшегося черепа, обильно смочив спиртом опухающее мозговое месиво, вышел с Барсом в глумливую ночь.
Они брели по заросшему парку, отмахиваясь от сношающейся мошкары, увлечённо врезавшейся в их бессонные морды. Кот ссал жгучей водицей под каждый залосненный дуб, оставляя оттиск властвующего самца. Воздух смердил немощью.
Вдалеке проклюнулся взволнованный купол церкви, призывающий верующих на ночную службу. Олдмэн давно хотел поговорить со священником, чтобы тот простил грехи и похлопотал о месте на кладбище. В тумане показались падальщики. Они жадно полировали кости очередного пророка. Звон колокола возбудил в ссущем звере лютую ненависть. Лязг его рвотных клещей спугнул прохожего. Олдмэн сглотнув слюну, обернулся. В трясущейся тени он узнал Богоеда. Замотанный в лохмотья он сливался с мясным деревом. Одним прыжком Барс добрался до его головы. Череп треснул. Чавканье рвало тишиной. Мастер вырвал из трупа два сияющих глаза. На память. Сувенир.
Мир перевернулся, из клоаки приисподни повалил дым и небо рыгнуло пламенем. Очертания парящих драгов накаляли ночь. В их отточенных коготках искрился окровавленный позвоночник земли. Олдмэн попытался крикнуть, но скорченный старый драг уже вцепился в его прогнившие гланды. Мрак сожрал и Барса. Изнасилованная душа выползла из тела. Пир горой.
С последним обугленным сном разорванного трупа Олдмэна луна погасла. Навсегда.
Драги пили ночь.