brunner : Выходной. Продолжение. (Будни III)

Вместо предисловия
Третья часть всегда хуже предыдущей, но хочется, верить, что хоть кому-то она понравится.
После того, как я помог умереть больному меня всё-таки немного терзала мысль о содеянном. В нашей стране эвтаназия – это преступление, и по своей сути я не должен был этого делать, однако, с этической точки зрения, не избавить человека от страданий, когда это можно сделать – неправильно.
Оправдываться мне было не перед кем, потому что кроме меня об этом никто не знал, а самого себя я давно оправдал. Перед Богом страшно не было. Семьи нет. Всё хорошо.
С другой стороны на душе всё равно был тяжкий груз и я решил пойти в церковь. Когда и это не помогло, то пошёл к человеку, который знал меня больше всех остальных – к моей жене.
Знакомьтесь, дорогой читатель, Любовь Андреевна Попова, разведена, детей нет. Проживала она в том же городе, что и я, но на другом его конце. После сорока минут на метро я отыскал пятиэтажку, построенную в времена Хрущева, где я жил с ней в течении двух лет.
Семейная жизнь мне нравилась: вроде была любовь и всё было достаточно хорошо, пока не встал вопрос о детях. Не то что бы я был противником детей, но я всё же решил поспрашивать о них моих знакомых. Все женатые мужчины-отцы говорили, что до детей у них была мечта, что дети неблагодарны и.т.д. Я в точности передал информацию своей любви-Любови, и она от меня ушла. Да, так просто и ушла, «полюбовно».
Теперь оглядывая обшарпанный подъезд уставшими глазами, я вспоминаю все ссоры и мне становится хорошо, что этого больше нет. По лестнице поднимаюсь на третий этаж и моему взору предстаёт дверь нашей квартиры. Квартиру я отдал ей, а теперь снимаю поближе к месту работы.
Звоню в дверь. Ответа не последовало, и я звоню ещё раз. В конце концов, за дверью послышались шаги, дверь открылась и передо мной явилась Любовь всей моей жизни.
Она почти не изменилась, а может так мне казалось, потому что я всё-таки был влюблен в неё. Быть может читателю показалось, что мне нравилась Анна Деникина, главврач нашей больницы – это правда. Однако Деникина нравилась мне как женщина, а Попова как человек.
Она одета в домашний халат, на ногах тапочки. Уставшее лицо и мешки под глазами всё-таки не скрывают огонёк в последних, и они смотрят радостно и приветливо. Каштановые волосы её обрамляют лицо и лежат на плечах. Она худая и осунувшаяся, но красивая.
- А, это ты. Ну, пойдём.
Мы проходим на кухню.
- Чай будешь? – Я молча киваю. – Черный, зеленый?
- Черный. Как твои дела?
- Всю неделю работала и вот мой долгожданный выходной, а ты его испоганил своим визитом. — Это она так шутит. – Время-то, пол-одиннадцатого.
Я смотрю на часы и понимаю, что потерял счёт времени из-за того, что всю ночь не
спал и думал о своём поступке.
Выпив по чашке чая я приступаю к повествованию. Любовь слушает внимательно, вникает, но не удивляется. Я же знал, что она поймёт. После того, как я закончил она говорит:
- Ты идиот. – Это меня немного ошарашило. – Тебя поймают и осудят.
- Если тебя беспокоит моя судьба, так и скажи.
- Там что камер наблюдения нету? Никто не видел, что ты торчал рядом с ним?
- Только Деникина один раз. Но это не смертельно.
- Камеры стоят в палатах? – спрашивает она.
- Ты в какой стране живешь?
- Тогда чего ты от меня хочешь?
Сформулировать ответ на этот вопрос было достаточно сложно.
- Совет я хочу, совет.
- Совет в чём? Пойди, покайся священнику, ты в церковь ходил?
- Ходил. Но не каялся.
- Выслушал мой совет? А теперь – проваливай. – Грубый ответ, но честный.
- Ты скучаешь по мне?
- С чего бы это?
- А что, у тебя кто-то есть?
- Нет. – с вызывающего тона её интонация меняется на меланхоличный. – Когда ты ушёл, если честно, я плакала много, но не понимала почему. А сейчас я смирилась.
- Смирилась с чем? С тем, что у тебя нет детей? С тем, что в старости ты будешь одна?

Мы много говорили тот вечер, но к согласию так и не пришли. Она знала меня лучше всех, но, как оказалось, почти не знала меня.