Зипун : Словарный запас (2)

Сиденья вагона словно ощерились на меня своей пустотой. Поезд замедлил ход и остановился. Мрак перегона смотрел на меня сквозь стёкла дверей, давил сквозь окна. Двое передо мной, казалось, облегчённо вздохнули. Ничего подходящего мне в голову не пришло, кроме как связаться с машинистом. Я нажал красную кнопку селекторной связи. Послышалось шебуршание помех, парни замерли. Я не знал что сказать в динамик, возможно, ребята просто хотели спросить у меня который час, а лица у них сами по себе такие. Повисла пауза, которую прервал голос из динамика.
-Ну? — я молчал
-Ну, кто, там, блядь, балуется?
-Это я, Алёша! Помогите, пожалуйста!
-Что?
-Помогите! — хррш, хшшшшш, шебуршали помехи и
-Мууухахаха! Ну, ты, блядь, даёшь, ой не могу, ууахахаха! — Пропали помехи и смех прекратился, засмеялись двое передо мной. Пустота вагона множила их смех, смех шёл со всех сторон, сгущался вокруг меня и давил подобно тьме за окном. Я не выдержал, страх настолько наполнил меня и с такой силой рвался наружу, что мой первый удар буквально подкинул парня на которого пришёлся, второй отклонился от своей порции и я рванул в конец вагона.

Первый помог подняться ушибленному, усадил его на лавочку. Они обменялись парой непонятных слов, травмированный мной достал из-за пазухи нож и протянул приятелю. Холодно и зло щёлкнуло лезвие, парень осклабился и пошёл на меня. Я схватился за огнетушитель, висевший в углу, и что есть мочи рванул его на себя, огнетушитель остался на месте. Парень шёл на меня ухмыляясь и играя желваками. Я снова дёрнул огнетушитель и вырвал его вместе с креплениями. Парень нырнул под красную торпеду и ударил меня в плечо. Боли не было, только страх и ярость. Я схватил его за ухо и рванул, как перед этим рвал огнетушитель. Парень взвыл и упал передо мной на колени, прежде чем я выронил оторванное ухо. Грохнул выстрел, разлетелось за моей спиной стекло. Электричка дёрнулась и стала набирать ход. Сново грохнул выстрел, стрелял тот, которому я угодил между ног. Я не стал раздумывать попадёт он в меня с третей попытки или нет и сиганул в разбитое окно.

Плечо саднило и неприятно тянуло. Ноги, которые я должен был переломать, оказались целы и я побрёл в направлении удаляющихся огней поезда. В спину зловеще дул спертый ветер, мрак окутал меня и мешал двигаться. Я остановился и решил сесть на шпалы, рассчитывая на то, что следующий состав остановится и подберёт меня…


-А знаешь я что могу, Алёша? Яйца мира! Да я сейчас, как бог для тебя, как бог!!! Могу упрятать тебя по одному подозрению в экстремизме, упрятать так, что никакие там, понимаешь, ну никто, никто тебе не поможет! Это просто как ёбтвоюмать! И я это сделаю! — Таганский отдел полиции по охране метрополитена, не лучшее место для задушевных бесед, однако, словно, отвергая эту догму, передо мной сидел словоохотливый дежурный и уже почти час убеждал меня, что он для меня никто иной, как существо высшей материи, во всяком случае на данном временном отрезке.
-Может это всё была инсценировка!? Ты, думаешь, я телевизор не смотрю, газет не читаю? И пресса, мой, дружочек, и пресловутое тв, — везде сплошные инструкции: как убить, как не просто убить, а с вывертом, убить так, чтобы милиция, тьфу ты чёрт, чтобы полиция сбилась сног; как учинить терракт, тоже — пожалуйста, только каналы переключай, выбирай подходящую версию; убить, наебать, пустить под откос электричку, — дежурный свёл вместе дужки бровей, — … всему можно научится, читая газеты и шлёпая по кнопкам пульта! А ты говоришь, — пристали, напали первыми, машинист игнорировал просьбу о помощи.
-Я не вру!
-Яйца мира! Ты себе представить не сможешь, сколько раз я слышал эти три слова! Откуда у тебя такие деньги? — дежурный опёрся на стол, и насколько ему позволяло это препятствие, придвинул своё лоснящееся лицо ко мне. — Говори, где деньги взял? Откуда в твоей грёбаной книжонке полторы тысячи евро?
-Я ничего не нарушал!

Дежурный грохнул рукой по столу, на котором лежал журнал «За рулём» и заорал.
-Это я ничего не нарушал! Я не прыгал в окно электрички, не калечил представителей нац меньшинств, не чинил препятствий движению составам метро! Я сидел тут спокойно, сидел дежурил, журнальчик читал, — дежурный выдвинул ящик стола, достал бутылку с мутной жидкостью, скрутил пробку, — эээ, да что это я?

Дёрнул на себя другой ящик, вынул две рюмки.

-Значит, Анатолий я, Дмитриевич! Да не смотри ты так, Лёха, не смотри! Я бы ей богу тебя отпустил, но ведь приедут сейчас, вот-вот приедут люди, сам должен догадываться откуда, передам тебя, а что? Задержан на стратегическом объекте, а дальше уж как сложится.
Мы выпили. Непонятный, мутный эликсир терпко саданул по горлу, стёк в пищевод и разлился теплом, казалось, задери я майку — засветиться живот.
-Спасибо!
-Да что ты как маленький? Я тебя и так охаживаю и эдак, а ты мне, — спасибо. Насуй спасибо, нахуй, нахуй! — он положил два пальца правой руки на своё левой запястье.
-Семьдесят два на сто тридцать! Не знаю, поверишь или нет, но я такой бумажки отродясь в руках не держал, жаль, ей богу жаль мне их в протокол вписывать! Там, — кивнул куда-то за спину Анатолий Дмитриевич, — пропадёт всё! Днём с огнём не сыщешь, и ты пропадёшь! Вот как пить дать, — снова наполнил рюмки дежурный, — а ведь нет ещё протокола никакого и не звонил я пока никуда!

Мы снова выпили. Такой же мутный, как жидкость в бутылке, за окном зиждился рассвет.
-А гараж у меня! Яйца мира! Ты бы видел мой гараж, а полок, ни одной полки. Я бы их собственными руками, вот этими руками, рубанком, стружечки, запах… да нет досок, понимаешь?

… Я подписал протокол задержания, в котором помимо прочего говорилось, что задержан я на станции Кузьминки в пьяном виде и имелась у меня при задержании по мимо паспорта книжонка, автора и названия книги, в протоколе не упоминалось.

-Умница моя, — сказал дежурный и закрыл за мной камеру, — вместе со мной выйдешь, в девять! — Добавил он в решётку двери.

Тусклая лампа, ладно сколоченный топчан, царапины на стенах и тоска. Я как-то читал рассказ Стивена Кинга, пожалуй лучший его рассказ «Всё что ты любил когда-то ветром унесёт». Не помню как звали героя, была у парня привычка, или даже если хотите фобия. Он собирал в записную книжку настенные надписи. Работал коммивояжером, колесил много по стране, и коллекционировал записи оставленные на стенах туалетов, телефонных будок, гостиничных номеров. «ИССИДУЛЛАХ» шла надпись по левой стене, чуть выше шла целая строчка «КОНИ СОСАЛИ И БУДУТ СОСАТЬ! СПАРТАК НАВСЕГДА!». Я закурил, откинул голову на холодный бетон стены. «КОТ» кто-то не пожалел так необходимых в этом помещении спичек, и вывел то ли инициалы, то ли аббревиатуру, а может просто кличку на потолке. Хотел подтянуть ноги, книга в кармане. Книга! Я за неё и забыл.

«Она работала в кафе, его облупленные ступеньки я обметал и посыпал солью за дополнительную мзду. Часто удавалось сговориться с хозяином и сорвать Джек Пот в виде тарелки щей или ржавого бифштекса… Трудно вспомнить первые слова, взгляды и всю такую муру. Но зато помню, как первый раз загнал ей. У Димы, в ванной, стоя. Мы переполошили весь дом. Потом его пахан смолил Пегас в кухне, до утра шмыгая мимо нас, лежащих на полу в зале.

С узкой щёткой жестких волос её щель не то что была узка, но как-то по-особому эластична, что ли. Она буквально жевала ею мой счастливый болт. Вот что было незабываемо! Я бы соврал, если бы сказал, что забыл её мутный, влажный взгляд и полуоткрытый рот. И, что вкупе с чавкающими звуками, это не имело значения – имело. Примерно такое же, как план после укола, или когда героин с винтом. Но всё-таки пизда была её фабулой, грот мачтой! Вот такую женщину ищут многие из нас! Ищут всю жизнь.»
Стоит ли говорить, что страница была заложена новенькой купюрой? Чёрт! Как пел в клипе человек-оркестр, — настроение улучшилось! Я достал из кармана связку ключей. Штукатурка стены поддавалась легко. Как и предшественники я оставил после себя надпись. Герой Стиви Кинга наверняка выделил бы ей особое место в своём блокноте, — ПИЗДА БЫЛА ЕЁ ФАБУЛОЙ, ГРОТ МАЧТОЙ!

Ведь обещал подполковник никаких звонков, никаких людей «сам знаешь откуда». Стоило мне выйти из отдела, как писал в своих стихах Асадов, — два плечистых сильных силуэта, выросли вдруг, как из под земли. Такие парни могут сожрать живьём, особо не раздумывая о специях. И пока вели они меня, вспыхнул и засиял в особой, острой прелести наступивший день. И перекрёсток в нём и Таганская площадь; и курчавое от облаков небо, швырнувшее в окна витрин пучки хлопка; и миролюбивый с утра гаишник, со стаканчиком кофе, вместо жезла; и расхристанный бомж у входа в метро, курящий на корточках; и неуклюжая поливальная машины, заставляющая чертыхаться прохожих; и лимузин, вальяжно вставший в не положенном месте, красивый, точно воображаемая дефлорация, дразнящий перламутром и блеском хрома. И подумалось мне, что вот на такой машине я никогда в жизни не ездил, даже в мечтах не тискал на её кожаных сиденьях красотку, не разливал шампанское на ковёр и не кричал водителю, — месье, прошу, присоединяйтесь! «Двое из ларьца» вели меня к лимузину, и не успел я ещё что-нибудь подумать, как дрогнули на открываемой двери облака, рванулись вверх по стеклу и меня проглотил полумрак салона.

На потолке горели звезды, окна были так густо затонированы, точно отсутствовали вовсе, пряный дым клубился в полумраке, тихо играла музыка. Она лежала на левом боку, чуть болтая стопой в такт музыке, и листала айфон. Прочь химеры, женщина красивая, как ограбление банка, подлая насмешница, одарившая меня старым трико, при виде меня потянулась в истоме и оскалила белоснежные зубы. Чертовка села, пролистала несколько страниц
-Алексей Николаевич Храмов 1977 года рождения, город Москва, родильный дом… так, это не интересно, школа не интересно, первое свидание — прочерк, первая драка — сегодняшнее число, первый эээ, прочерк, прочерк, прочерк. Слушай, ты, Прочерк, тебе надо в горизонтальном положении перемещаться! Может, сказать Пегасу, чтобы урок гравитации тебе преподал?

Закурила, красиво, как актриса, я позавидовал всем, кто умер от рака лёгких. Продолжила читать
-Справки с места работы, так, так, характеризуется как незаметный, необщительный, скучный типаж, досуг проводит дома, хобби моделирование корабликов, так, ну хоть что-то, ага, понятно, так, так, вот вот оно. Заработная плата: основная работа тридцать тысяч рублей, раздача листовок — девять тысяч, бордюрчики — шесть, итого, по настоящему курсу — одна тысяча сто четыре евро шестьдесят два цента. Отличненько! Что это? -
она протянула мне электронного друга, скорее механически я принял его и увидел на дисплее себя. Кабинет дежурного, дежурный, я, я передающий дежурному полторы тысячи евро.
-Что это? — она рванула на себя айфон, смяла его в трубочку и сунула в стакан, стоящий на маленьком столике. — Ты, что, Алёша, совсем размагнитился?

Я не знал что мне делать, не знал что ей ответить, — этого не может быть, — единственная мысль свербевшая в мозгу, точно шарик от пинг-понга стукалась о стенки черепа, шарахалась вправо влево, прыгала вверх вниз, верх вниз, вверх вниз, пока не вышла из меня глупейшим, наивнейшим и ненужнейшим из вопросов
-Что же мне делать?
-Начни с УЗИ! — сказала обворожительная и, приподнявшись на руках, дала мне такого щедрого, такого смачного пендаля, что, я вышиб затылком дверь, вылетел на проезжую часть и грохнулся о бетон разделяющий МКАД на два стремительных потока.

Сначала по мне проехала какая-то здоровая машина, в ввиду известных обстоятельств, ни номера, ни даже марки машины я разобрать не смог, а потом, не притормаживая ни на йоту, по мне промчался орущий и мигающий кортеж, венцом же, или даже апофеозом, выпавшей на мою долю дорожной передряги, стала вишнёвая девятка, шины взвизгнули, переднее колесо стукнуло мои коленные чашечки, машина перескочила через меня и остановилась. Уступивший дорогу кортежу левый ряд, замер передо мной. Хлопнула дверь девятки. Мимо проезжающие машины притормаживали, некоторые водители указывали своим пассажирам на меня пальцем.

Мужчине в спортивных штанах и остроносых туфлях очень шли усы аля Будённый, в правой руке он сжимал массивный мобильный телефон.
-Эээ! Тебе, куда, брат?
-Центр!
-Триста, — я охнул, вставая, — эээ, двести семьдесят, садись, домчу!

Подвешенные на зеркале заднего вида, стукались друг об друга большущие зарики, огнём горела смазанная чем-то приборная панель, усталый бред движка и бесперспективная пробка у развязки.
-Я сейчас вот еду, всё узнаю. У меня хороший племянник, надо разобраться. Что в самом деле я скажу его отцу? Он же меня просил присматривать. Мяса мне прислал, сыр мыр, зелень мелень. А что я ему сейчас в самом деле, что скажу? Как такое могло случится? Где эта милиция? Куда смотрит? Что скажу брату? Хабас, всё хорошо, Аскеру оторвали ухо, как Фатима, асфальт положили? Ухо! — заорал водитель, — Где у них совесть? Где в самом деле?

Перед нами освободилась полоса, нам давно сигналили в спину, распалившись мой водитель, продолжал
-Знаешь, чтобы я с ним сделал, — он неожиданно сунул руку под сиденье, пошуровал там, и вынул разводной ключ. — Вот! — водитель угрожающи замахнулся, — Вот этим ключом открутил бы Аскеру второе ухо! Ну, что блядь я теперь брату скажу?

Машина тронулась, вздохнув, я опустил глаза вниз, нащупал в кармане книгу и увидел, как сами собой затягиваются дыры на изорванных в ДТП трениках.

«Зима пришла в город и на мой балкон. Скрыла пепел от поваренной книги, засыпала снегом. Записался на йогу. Праньяма, яма, ньяма, крия, карма, дхьяна, джняна… Света стелила свой коврик рядом с моим. Праньяма, яма, ньяма, крия, карма, дхьяна, джняна… Через какое-то время мы стали жить вместе. Кама! Кама! Кама! Кама! Изредко, приходилось готовить. В частности, варил щи. Свете нравилась моя стряпня. На Новый год обменялись подарками. Подарил ей трилогию Стига Ларсона. Она тоже подарила мне книгу.
Я начал ебать её под аккомпанемент салюта. Я ебал Свету так, как никого и никогда в жизни. Захлёбываясь радостью, с плачем, дрожа, точно сука, она молила: » Не останавливайся!" Развернул её спиной и с кровати посыпались книги: трилогия Стига Ларсона и «Рецептыши» Ники Белоцерковской."