hemof : Полубог

Он в десятый раз исследовал окружность, метр за метром, всё больше расширяя радиус своего поиска. Центральной точкой этой окружности являлось её тело, её истерзанное, продырявленное, взлохмаченное острым ножом, густо покрытое почерневшей кровью тело.
- Сука, — тихо бормотал он, обшаривая чахлую поросль травы. – Ах ты, сука, низкая, мерзкая сука.
Он, в который раз, дотронулся до разорванной мочки уха, покрывшейся подсохшей кровью.
- Какая тварь. Как ты посмела, тварь, украсть моего Иисуса? Как ты только могла посметь, так поступить?
Надорванное ухо саднило горячей болью. Он с силой ударил кулаком в прохладную землю, и ещё раз, и ещё раз, и ещё раз… Кисть тупо заныла от сотрясения ударов. И ещё раз, и ещё раз…
- Сука, мерзкая, подлая сука! – Он медленно завалился набок, ощущая щекой сухие колючие веточки, лежащие на земле. Перепачканный кулак продолжал оставаться в напряжённом состоянии.
«Успокойся. Успокойся. Всё хорошо. Всё нормально. Господь всегда будет со мной. Он всегда будет освещать своим божественным светом миссию, дарованную мне. Господь рядом. Я вплотную приблизился к нему. Через эту суку я вобрал в себя и женское начало. Теперь я выше всех этих людишек. И какое теперь значение может иметь маленькая серёжка с изображением Христа».
Пальцы кулака разжались: полусогнутые, они были похожи на когти большой хищной птицы.
«Серёжка – это всего лишь изделие рук человеческих, а я уже выше людей, я выше всего их грязного вонючего мира. И да пребудет вечно Господь в сердце моём»,
Он встал и, не торопясь, стряхнул с себя приставшие веточки и кусочки влажной земли. Солнце уже пыталось прятаться за верхушки невысоких деревьев.
«Как быстро бежит время, или это тоже неважно в моём теперешнем полубожественном состоянии».
Он подошёл к её обезображенному, покрывшемуся сероватым налётом, телу. Между голых, неестественно раскоряченных ног торчала чёрная, наполовину залитая кровью, ручка ножа. Он, брезгливо поморщившись, нагнулся и выдернул нож из холодного тела. Раздался звук, похожий на звук ножа, разрезающего буханку хлеба.
«Куда же девалась твоя красота, Леночка? Стоило коснуться тебя рукой слуги Господнего – и куда же девалась твоя красота? Воистину: все люди – ничто, пред Богом».
Он присел над её лицом и стал аккуратно, почти под корень, срезать ножом перепачканные в земле волосы. Прядь за прядью. Локон за локоном отделялись от некогда думающей, любящей, болеющей, а теперь лежащей холодным неживым предметом, головы.
«А это на память, Леночка. Я не знал, что выведу на путь истинный именно тебя. Видит Бог, я не знал. Но теперь я вижу в этом знамение, знамение моего перехода на более высокую ступень. Я направил к свету блудницу, которую знал в миру, и именно это является началом моего полубожественного состояния, и это вдвойне усиливает моё просветление. Я вижу в этом Высший Знак».
Он встряхнул зажатые в кулаке волосы, отряхивая с них налипшую землю. Лёгкие, такие золотистые волосы, они как бы продолжали жить самостоятельно. А внизу осталось её тело с неестественно вывернутыми ногами, обезображенная голова, с неровными пучками оставшихся волос: всё это напоминало куклу, куклу над которой поработал злой избалованный ребёнок. Жизнь – как театр абсурда.
Он отвернулся, пряча золотые волосы в карман. Солнце уже совсем исчезло, убежав за редкую поросль озябших деревьев.
- Я, азм еси, слуга Бога. – Вовочка быстро пошёл к тропинке, стараясь спрятать руку поглубже в карман, чтобы не было видно манжета перепачканного кровью. – Я вышел на путь! Я вышел к сверхсознанию! Я дам миру познания истинного блаженства, через муки и смерть!
Вовочка быстро шагал по виляющей среди лесных холмиков тропинке. Он улыбался. Он улыбался чему-то, что видел только он.