valmor : Дедушка, который всё время улыбался

На балконе второго этажа сидел дедушка и улыбался.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что улыбается он каким-то своим мыслям, или, может, просто человек добрый и настроение у него сегодня хорошее.
Однако мыслей в голове у дедушки давно уже не было, ни чужих, ни тем более своих, а настроение у него не менялось вот уже в течение нескольких лет.
Улыбался же он ни чему-то конкретному, а вследствие перманентного нахождения в состоянии эйфории, вызванного впадением в маразм.
Сей факт являлся предметом жгучей зависти со стороны дворового наркомана-дезоморфинщика Артурки.
- Везёт тебе, старый! – в перерывах между ломками говорил деду Артурка. – Мне, чтобы кайф поймать, дозу искать надо. Ты же без дозы с утра до ночи кайфуешь.
Дедушка в ответ улыбался.
Артурка даже пытался искусственно состариться, чтобы поскорее впасть в маразм, сэкономив таким образом на дозах. Для этого он, услыхав как-то по радио, что маразм как биологическое явление до конца ещё не изучен, однако предполагается, что наступает он вследствие нарастания холестериновых бляшек на сосудах, что, в свою очередь, может быть спровоцировано чрезмерным употреблением в пищу жирных продуктов, принялся неистово жрать жирную пищу: сало и яйца. Однако помогло это мало: хоть Артурка и поглупел, но всё же недостаточно для впадения в маразм, да и был он не особенно умным, так что поглупения его никто даже и не заметил. Зато от яиц началась аллергия и вся морда пошла красными пятнами.
Артурка плюнул и вернулся к привычному дезоморфину, время от времени по-прежнему с завистью поглядывая на дедушку.
Тот же всё продолжал улыбаться.
Принадлежал дедушка школьнице-старшекласснице Светланке, жившей с ним в одной квартире.
Родителей у Светланки не было.
Вернее, где-то они были, но где, она не знала. Они развелись, когда она была ещё маленькой, каждый быстро завёл новую семью, а никому не нужную Светланку по-скорому сбагрили деду, который и стал её в меру сил растить и воспитывать.
Под старость дед впал в маразм, и теперь уже пришла Светланкина очередь платить добром за добро.
Деда Светланка не обижала.
По утрам она варила ему геркулесовую кашу, в выходные жарила яичницу – с салом и побольше жира, как он любил. Иногда она отпускала его во двор погулять.
С прогулок дед обычно приносил использованные презервативы, подобранные им у ближайшей помойки, дохлых жуков и прочую гадость. Светланка всю эту гадость не выбрасывала, деда пидорасом не называла, пиздить не пиздила, хотя порою и очень хотелось.
Жуков с презервативами складывала в хранившуюся специально для этих целей коробку из-под обуви и потом выкидывала, но очень осторожно, так, чтобы дед не заподозрил. На вопрос деда, куда подевались его дохлые жуки, она неизменно отвечала:
- А они, дедушка, ожили и съебались!
Дедушка счастливо улыбался.

Вот и сейчас он тоже улыбался, сидя на балконе. Нахождение его не балконе объяснялось довольно просто.
Раз в два-три месяца к Светланке приезжал её дружок, украинский гасторбайтер Миколка, промышлявший помощью в строительстве домов и периодически появлявшийся в их городе проездом, по каким-то своим делам. Тогда Светланка с Миколкой непременно старались поебаться, а деда, чтоб не мешал, поскольку квартира была однокомнатной, выставляли на балкон – не смущать молодых, а заодно и воздухом подышать.
Дед сидел на балконе, дышал, как ему было велено, и улыбался.
Миколка мылся с дороги, по-быстрому, чтобы успеть ещё выспаться, ебал Светланку, через несколько минут кончал ей в рот (это чтобы она не забеременела) и, отвернувшись к стенке, удовлетворённо закрывал усталые глаза, чтобы, открыв их утром, вновь исчезнуть – как водится, ещё на несколько месяцев.
Светланка лежала минуту-другую, доверчиво прижимаясь к твёрдой Миколкиной пояснице своим тёплым животом, затем поднималась, набросив халат, шла в ванную, полоскала рот, чистила зубы и шла забирать дедушку с балкона.
Дедушка вдыхал исходящий от неё тонкий аромат только что отъёбанной пизды, запах спермы и влагалищных выделений, и по-прежнему беспечно улыбался.
Он вообще всегда улыбался, этот дедушка...

Улыбался он и сейчас, сидя на балконе.
В это время в подъезде дома двое восьмиклассников, Жора и Денис, спорили, кому первому давать в рот придурковатой дочке местной уборщицы шестикласснице Гале, которую они только что заставили расстегнуть лифчик и встать на колени, предварительно напоив её спиртом пополам с пепси-колой, сказав, что это “пепси, которую выбирает новое поколение, так что давай, Галюха, лакай ханку и не бзди, мы тебе плохого ни хуя не сделаем, одно только хорошее!”
Галя пьяно хихикала и просила ещё спирту с пепси.
Жора с Денисом решили тянуть спички. Первому ебать Галю в рот выпало Жоре.
“Хуй с ним, посмотрю, не прикусит ли она его по пьяни”, — решил прагматичный Денис.
Жора меж тем расстегнул штаны, вытащил член и неумело стал совать его Гале под нос и тыкать им в Галины губы, отчего-то стараясь непременно попасть в самый уголок рта.
От терпкого запаха Жориного немытого члена Галя неожиданно расчихалась и внезапно, не удержавшись, пукнула, выпустив газики, образовавшиеся от употребления пепси.
В спёртом подъездном воздухе, и без того несвежем, повисла удушливая вонь.
Жорин член моментально опал.
- Давай, ты первый, — сказал он Денису.
Но тот уже, зажав нос, выбегал вон из подъезда.
Жора вдохнул, закашлялся, выдохнул и бросился вслед за Денисом.
“Пидоры, видать, какие-то”, — подумала Галя.
“Блядь, столько денег на ветер. Лучше бы жевачек с Бэтменом купили”, — подумал Жора.
“Ебись оно всё конём!” – подумал Денис.

А дедушка всё продолжал улыбаться, сидя на своём балконе. Улыбался он не потому, что было ему хорошо.
А потому, что было ему похуй.
А это, по сути, то же самое, что хорошо.