Эдуард Багиров : Мамалыгамания

Недаром говорится — бойтесь своих желаний, ибо сбудутся. Всегда мечтал пожить в любимой Молдавии подольше. Но от четырёх до восьми лет я уж точно здесь торчать никак не планировал. Тем не менее — бине аць венит, домнул Багиров.

О процессе ничего нового я не расскажу. Официально меня до сих пор ни разу не допрашивали, обвинения тоже не предъявляли, и мне по-прежнему неизвестно, за что сижу. Я сейчас не пошутил: в Молдавии это в порядке вещей. Хорошо, хоть статью назвали.

Впрочем, если судить по условиям содержания, то приснопамятный Андрей Романыч Чикатило в сравнении со мной просто щенок. Сижу я в строжайшей изоляции, в одиночной камере, меня шмонают с ног до головы даже по возвращении из прогулочного дворика, а все мои внешние перемещения сопровождает закованный в броню, в ножи и в гранаты отряд спецназа Центра по борьбе коррупцией — самые подготовленные бойцы в республике. Справедливости ради отмечу, что недавно мне вышло таки некоторое послабление — меня перестали возить лёжа на полу, мордой в спецназовские берцы, а сажают на сиденье. Бронежилет, и чулок на голову, как раньше, на меня теперь тоже не натягивают — довольствуются наручниками. Видимо, дошло, что я хоть и опасный преступнег, но перехерачить целый автобус спецназовцев всё же зараз не одолею.

Кстати, о спецназе. Читал я тут в газетах, как некоторые кретины — журналисты пугают моих друзей и близких, сладострастно обсасывая фразу "жалуется на самочувствие и здоровье". Как бы не так. Самочувствие у меня самое обычное. То есть превосходное; а что до здоровья, то, пожалуй, да, жалуюсь: надысь во время прогулки вместо трёх обычных подходов по тридцать на пресс — сдуру выполнил четыре, и теперь болят мышцы живота. Не торт, не торт.

Вообще; конечно, скрывать не стану — мне тут категорически не нравится. Мало того, что посадили ни за что, да ещё и сама тюрьма хуёвая. Нет, после того кошмара, в котором меня держали первые полмесяца, здесь просто санаторий: чистенько, постельное белье выдают, и разрешают электрический чайник. Но в камере такая влажность, что выстиранная футболка сохнет почти двое суток, а сухой миндаль через две недели разлезается в труху. При этом в душевую водят раз в неделю. А освещение в камере такое, что при выходе на прогулку боль в глазах на пару минут попросту складывает пополам: такое ощущение, будто по ним хлестнули плетью. В довершение всего, прямо у моего окна в стену вмонтирован вентиляторный блок начальственного кондиционера, который круглосуточно завывает так, что можно ебануться.

И как же ты до сих пор не ебанулся? — сочувственно воскликнете вы. — Как же ты ухитрился до сих пор сохранить человеческий облик в этом кромешном чистилище, в которое ввергнут ты жестоким произволом кровавой сигуранцы? — Всё благадаря отрыжкам античеловечной советской оккупяции, — грустно, но с достоинством отвечу вам я.

В общем, короче, в первый же день в этой тюрьме я разузнал, что тут есть библиотека. Вообще-то она есть в любой нормальной тюрьме. С соответствующим ассортиментом, разумеется: в российских тюрьмах я встречал только бесконечную пургу сериалов типа "Я вор в законе", ну, и не менее бесконечную белиберду типа вездесущей Дарьи Мопсовладычицы, а на челябинской пересылке библиотека таки вообще состояла из брошюрки какого-то Д. Л. Муди, "Польза и наслаждение от изучения Библии"; каковую брошюрку мне и пришлось, скрипя зубами, штудировать целый месяц аж до самого этапа. А что делать? — я физически не могу не читать; меня ломает на части, когда я не читаю хотя бы день; я вообще не живу, если за день не прочту хоть какой-то объем литературно изложенного текста.

Легко представить, что насчет ассортимента библиотеки в молдавской кутузке я уж точно не питал никаких иллюзий. Тут загремела кормушка, я лениво прошаркал к двери, и принял от неважно говорящего по русски надзирателя потрепанный томик. На обложке значилось: Джованни Боккаччо. "Декамерон"

Щи мэй? — увидев выражение моего лица, тревожно спросил надзиратель. — Шо, плохая книжка?

А… есть ещё что-нибудь?- очень осторожно поинтересовался я.

Через пару минут он принёс толстенный том Ремарка, "В круге первом ", и "Гаргантюа и Пантагрюэль". Чем окончательно утвердил меня в мысли, что не на ровном месте я так люблю эту республику, и что теперь-то уж точно никакие происки сигуранцы этому чувству не повредят.

Библиотечный ларчик, на самом-то деле, открывается довольно просто: во второй половине прошлого века Молдавия являлась одним из форпостов советского книгопечатания: только в Кишинёве располагалось два крупнейших, всесоюзного значения, издательства. По обретении республикой независимости эта лафа, разумеется, мгновенно прикрылась — не до чтения, когда жрать нечего. Но до сих пор в Кишинёве, включая тюрьмы можно откопать такие инкунабулы, что дух захватывает. К примеру, последнюю неделю я был занят изучением основ японской классической драмы 14-18 веков. Какие-то поверхностные познания в этом направлении я имел и ранее — читал, к примеру, Тикаматсу Мондзаэмона. Но Мондзаэмон- это хрестоматия мировой драматургии, наряду с Софоклом и Мольером, а вот о других именах представителей этого направления я до сих пор слыхом не слыхивал.

Повышенный интерес к японской классике в моем случае обосновывается ещё и тем, что известный японский переводчик Хироюки Хориэ уже второй год переводит на японский язык моего "Гастарбайтера". Работа оказалась, прямо скажем, не простая: русский язык переводчик изучал давно, и академически. Поэтому новоязовская терминология уровня "сгнившая копейка" вызывает у матёрого переводчика позывы к харакири. Но я в него верю: если уж Бердяева осилил, то с Багировым тоже справится. Во всяком случае, после ознакомления с Кандзя и Дзэами отвечать на его вопросы я смогу с большей отдачей. Когда освобожусь из тюрьмы :)

Как видите, везде есть свои плюсы. Ну, где и когда ещё я смог бы так самозабвенно отдаться литературоведению? Плюсы, несмотря ни на что, также имеются и в моём деле, и главный из них — в том, что оно целиком, до последнего параграфа, политическое. Это означает, что освободить меня можно в любую минуту- политической волей. Будь она проявлена. А минус — в том, что это невозможно прогнозировать.В моём случае уж точно.

Вот и не дудем. Тем более, что жизнь продолжается и в следущих выпусках нашей программы мы продолжим прямой репортаж из застенков кровавой сигуранцы. А если честно жаль адвокатскую секретащу — ей всё это перепечатывать. Короче, русские не сдаются. Траяска бранзулетка гугуце мамалыга маре! Превед.