Антоновский : Печальные мальчики

Что стало с этими мальчиками? С эзотериками? с метафизиками? с изнутри, через мясо своё освещенными подростками? с представителями солнечной готики — сверхинтелетуаллами, с которыми у нас в старой школе был кружок «Постоянная проходящего»?
Старая школа рухнула. Новая школа не построена.
Он жил в 12-этажке, на последнем этаже — майским утром мы курили в его парадной на балконе, солнце целовало наши веснушки — мы были рыжими, мы были счастливы жить и пили познание, тайны — мы пили саму онтологию, мы могли прогуливать школу, у нас были сердца заклинателей приключений и постсамурайские взгляды. Район врезался лучами в перегрозовое небо и мы стояли фракталами платья вселенной — повторяя каждый очертания затаенного микрорайона Гражданки.
В 111-ой средней школе с углубленным изучением абсолюта — был поражающе светлый холл — мы были Гарри Поттеры, без очков идиотских — в каких-то этнических шмотках на самом деле, некоторые патлатые, некоторые с челками, некоторые выглядели, как типичные гопники.
На физкультуре мы левитировали. Звездное небо фонило испуганно первородным и невероятным.
На первом этаже был кабинет алхимии — учительница была очень старая, древняя и трухлявая, как случайно встерченный идол в лесу, она видела Римскую Империю и Средневековие, она горела на костре Инквизиции, она позировала для гениев Возрождения, на последний парте я щупал одурев Аню за коленки, и пурпурно курил убирая сигарету под парту.
Мы щипали суперструны на физике — потому что мы были рок-звездами. И вселенная танцевала магический, герметический рейв и через асфальт передавала его нам на подошвы ботинок. Колени тряслись, мы обнимали за талии наших девушек — мы были старыми знакомцами продавщицы из стеляшки, усталой за 30 — шаманки.
Спальный район возвышался барочной суперсимметрией, восходил космическим рассветом артиллерийским, спутывал первые волосы оставленные на подушке, щипал глаза радужным мылом первого восхитительного отчаянья, ноги затекале в экстазе дивиантного предательства, днём светлым, неизлечимым мы исследовали со свечкой в руках раскинувшие ветви — тропы троллейбусов, мосты пущенные стрелами в сердце конвульсирующее от предсказания будущего, мы капали на неизбежных подруг малиновым воском губ в извержении поцелуя предзакатного ритуала дискотеки.
Мяч разрушал кристализацию ворот — триумфальных арок, брызги шампанского с аллергического в белых карликах неба: выпускной не кончался, огибал кротовьи норы, последний звонок раздавался в сигнализациях колонны, амфитеатра из поколеченных автомобилей, полицейские развороты на катке за стадионом, когда она сжала меня до гула в раковинах, и растекалась вода по салону, белобородая пена из которой родилась Венера.
Ночные сеансы кинотеатров накрывали с головой ангельской простыней, и она выныривала с фонариком, когда ты уже распластавшись лежал расстваряя в воздухе, свое тело как таблетку-победителя, чтобы в мире стало больше пафоса, и сотни глоток крестили тебя как вечного придурка. Antiquo more.
Когда мы сидели в том садике, на сранной лавочке — мы были атлантами, на чьих плечах, плотянным шкафом без льва и колдуньи, спал болванчиком мир, который вы считали изученным, мы тащили его на 9-этаж, подсобные рабочие — смеялись друг другу общностью, мы видели те самые пираммиды — они покоились у метро, там продовали пиво.
Мальчики из зеркальных офисов — когда-то мы вертели этим абсолютом, как вертит пряжей, когда вспоминаешь это не веришь — и представляешь себе что всё было как было — в расфокусе окна на мутные улицы — превидения — Наши дети сжалятся над нами и сотрут нам все это окончательно из памяти, и тогда уже точно никто не вздрогнет, от шелеста солнца, в том что ошибочно принимаешь по дороге домой, за зеркало заднего вида. Carthago delendam esse.