philmore : Питер

В то время я остался один. Мне было двадцать два, родители расстались, и мать снова устраивала личную жизнь. На этот раз в Киеве. Отец искал приключений в Испании, а я не знал, куда себя деть и чем заняться после работы.
Взял отпуск и отправился, было, в Питер, но там одиночество только усилилось. Ни Невский, ни Сайгон, ни Летний сад не радовали меня. Как неприкаянный, бродил я под серым питерским небом с утра до позднего вечера. Бродил, словно ожидая чего-то. На третий день поехал обратно.

Минск встретил дождем. Даже не дождем – туманом: рассеянные в воздухе капельки оседали на стенах домов, деревьях, плоских крышах автомобилей. Шлепались желтые листья, веяло одиночеством и печально. «Как в Питере», — пришло на ум вызвавшее грустную улыбку сравнение.
Прямо с вокзала поехал отсыпаться: в редакции в ближайшие дней пять меня не ждали. Да особо никуда и не хотелось: хмурое небо, унылая погода нагоняли тоску. Хотелось уехать, уехать и не возвращаться. Знать бы только, куда…

Я вышел из дома около пяти вечера. Вышел только для того, чтобы не оставаться в четырех стенах. Шел по двору под моросящим дождем, размышляя над словами Линь-цзы «Путь домой пролегает везде»: «Если Путь домой пролегает везде, почему же тогда мы так стремимся изменить жизнь? Ищем богатства, любви, просветления, наконец?..»
Сколько раз проходил я здесь, мимо лип и тополей, мимо старушек на лавочках, мимо цветочных клумб, мимо кошек и голубей… В детский сад, потом в школу, в институт. Менялось время, но здесь, казалось, ничего не менялось: все так же текли дни и ночи, весна сменялась летом, осень зимой, детство юностью, а юность зрелостью… Все шло своим чередом, все оставалось на месте.
«Для чего мы вообще живем? Ведь не для того же, чтобы день за днем проводить в пустой, никчемной работе? В чем же тогда смысл жизни? Почему желаемое никогда не совпадает с действительностью?..»
Я шел своей улицей, но вокруг не было никого, с кем бы я мог перекинуться словом, никого, кто бы разделил мою неприкаянность. Казалось, будто я остался один на свете. Минск моего детства, тот Минск, который я знал и любил, затерялся в далеком прошлом, и никакие воспоминания не могли его вернуть. Ни город, ни друзей, ни любимых…
Вспомнилось легенда о старом Замчище. Сколько раз приходил я туда в поисках места, которое стало бы входом в другой мир. Сколько раз бродил среди развалин, ступая то тут, то там, и ожидая: ну, вот сейчас, ну, вот же… Все было напрасным. Я так и не нашел вход в Прекрасную Страну.
И пускай давно уже не было Замчища, и даже Татарская слобода, разросшаяся на месте Минского замка, была разрушена, уступив место однояйцовым близнецам машеровских новостроек, я все-таки верил, что где-то есть двери в иное измерение, в другой мир. Знать бы только, где. Где и когда…

Я шел вечерними улицами. Тускло манили витрины, размытые дождем, куда-то спешили прохожие. А я все шел, дальше и дальше. Потом я увидел ее…
Она сияла. Лучилась, как нежный цветок фрезии, как тихое «здравствуй» из губ любимой. И я подошел к ней. Потому что не мог не подойти. И впервые я не задумывался над тем, как начать разговор, — просто сказал первое, что пришло в голову.
- Вот ты где! А я с самого утра тебя ищу...
- Прямо с утра? – улыбнулась она.
- Конечно! – продолжал я. — Ты не знаешь автобус, на котором можно уехать отсюда?
- Уехать? Куда?..
- Все равно, куда, лишь бы вместе…
- Не знаю… Вообще-то я не местная…
«Я тоже», — чуть не вырвалось у меня.
- Откуда же ты?
- Из Петербурга, приехала к бабушке погостить.
- Из Питера? А я только утром оттуда.
- Ну и как тебе Питер?
- Не знаю. Как-то одиноко…. Жаль, что мы там не встретились…
Она снова улыбнулась. Похоже, она улыбалась не переставая.
- Как тебя зовут?
- Катя.
- А меня – Филмор. Ну, что пойдем?
- Куда?
- Куда захочешь.
- Знаешь, я завтра уезжаю, мне еще нужно в ГУМ зайти. Не покажешь, где он находится?
- Я провожу.
И мы отправились в ГУМ.
Время от времени я поглядывал на девушку: было что-то в ее облике — в лице, в фигуре, в улыбке, — что-то знакомое, кого-то она напоминала. Только кого? Образ был смутен и нечеток, словно сотканный из зыбкой материи снов. И напрасно я пытался сфокусировать картинку: образ из снов расплывался все больше, пока полностью не растворился. Но мне было все равно. Куда важнее было то, что мы с Катей шли минскими улицами. Здесь и сейчас. Всегда и везде.
- Расскажи о Питере, – попросил я.
- Что?
- Не знаю, что-нибудь. Что захочешь.
- Хорошо, – она улыбнулась. – Питер классный, он родной. Улицы, дома, острова. Бездонная Нева, купола соборов и зелень парков. А люди… знаешь, какие у нас люди!..
«Знаю, – подумал я, – теперь знаю». Мы шли мимо городской ратуши. Часы на ратуше показывали без пяти шесть.
Вот и ГУМ. И дальше уже можно было не продолжать, проститься у входа и навсегда сохранить девушку в сердце. Можно было, но так захотелось продолжить, побыть с ней как можно дольше, не расставаться еще чуть-чуть...
Зашли в магазин. Катя отправилась в отдел нижнего белья, я увязался следом. Как зачарованный, ходил я среди витрин и покупателей. Ходил вместе с ней.

На улице все так же моросил осенний дождь. Но теперь он казался почти приятным.
- Выпьем кофе?
- Нет времени, – грустно улыбнулась она и покачала головой. – Бабушка уже, наверное, волнуется…
- Так позвони ей.
- Я не помню номер телефона. И потом, мне еще нужно собраться в дорогу…
- Жалко. Давай тогда я тебя еще немного провожу. Куда тебе нужно?
- На Первомайскую.
- Пойдем, это рядом…
Мы пошли по проспекту в сторону парка Горького. Катя улыбалась. «Она, наверное, даже спит с улыбкой», – с каким-то восторгом подумал я.
- Ты удивительная.
- В каком смысле?
- Необыкновенная, особенная.
- Каждый человек особенный, – улыбнулась она. – В каждом есть что-то свое, что делает его особенным.
- И все-таки ты самая лучшая.
Я улыбнулся в ответ и вдруг почувствовал, как радость все больше и больше охватывает меня. С каждым шагом. Хотелось петь, кричать, вопить от восторга.
«Конечно, реальная девушка и девушка из моих мечтаний – две разные девушки. Конечно, она обычная, без всякого волшебства, нарисованного фантазией. Но почему же замирает сердце, когда я вижу ее, слышу ее голос, даже звук каблучков? Почему я все время думаю о ней? Отчего это непреходящее ощущение счастья?»
Прошли мокрый, нахохленный парк Горького и вышли на Первомайскую.
- Я пришла, – обрадовалась Катя. – Мне – туда, во двор.
- Проводить?
- Не нужно, я тут все знаю.
- Ну что ж, до свидания. Спасибо тебе…
- До свидания…
Потом мы расстались. Она отправилась домой, а я пошел вверх по Первомайской. Я думал о Кате. Вот и не было же, вроде, ничего особенного – каких-нибудь полтора часа проведенных вместе, – но как не хотелось расставаться, как грустно и светло было теперь…
В размышлениях о ней, в воспоминаниях о ее голосе, глазах, улыбке, я и не заметил, как дошел до пересечения с улицей Захарова. Остановился, ожидая зеленого сигнала светофора, и тут это случилось. Все мысли разом вылетели у меня из головы, и я увидел Питер. Тот Питер, о котором рассказывала Катя: родной город с улицами и домами под низким северным небом. Питер из своих детских фантазий, Питер-каравеллу Николая Гумилева. Питер и людей, тех самых, из ее рассказа…
Потрясенный, я отправился дальше, почти не понимая, где я нахожусь.
Шел дождь, хмурый осенний дождь. Но все сияло. И лица людей, даже совсем незнакомых, казались родными. И уже не было никакой разницы – в Питере я или в Минске. Главное заключалось совсем в другом.