Дикс : Агитация

Наум выглянул в окно. Сегодняшним утром во дворе было слишком уж много депутатов. Они рылись в мусорных баках, собирали собак, собирались преподавать собакам начальные и первичные сексуальные познания, щипали друг друга за задницы.

Ситуация была критическая — депутатов много, а хлеба дома мало. Предстояло пройти четыре двора разных уровней сложности, чтобы достичь заветного магазина, да ещё и вернуться домой невредимым.

Седой нарядился в целлофановые мешки — под старуху — и пошел по двору, кряхтя и нанизывая мятые алюминиевые банки на острую металлическую палку.

- Примем во втором чтении! — неожиданно громко проорал снующий мимо депутат в синих штанах и принялся с упоением блевать в ржавую урницу.

От неожиданности седой шарахнулся в сторону, словно лошадь от упавших в лужу высоковольтных проводов и тем самым выдал себя.
Тем более у него выпал Коран, который задали учить на выходных. Толстая заскорузлая книжка ловко воткнулась в коровью кучу и встала вертикально вверх.

- Избиратель! Потенциальный избиратель! — завыли депутаты и кинулись к Науму, размахивая маленькими плакатиками с несбыточными обещаниями.

- Воду водителям! — пищало жирное угреватое тело. Вылазя из его кармана, маленький вшивый депутат с лицом, тронутым собачьим лишаем, также пищал что-то про неформальные цены на современные будильники и фотоаппараты.
- Вагоны-рестораны подешевеют, почти бесплатно будут пересекать страну! — а это уже депутатская манда — толстая старая сука в деловом костюме и на шпильках, высовывалась из открытой двери своего джипа, к слову сказать, стоявшего на кирпичах. В руке она держала томик размышлений ранней Новодворской о скотском отношении особей мужеского полу к особям женского. Рука размахивала книжкой вверх и вниз. Вверх и вниз! Науму это напомнило старый парк, в котором он с друзьями как-то вечером запустил полуразобранную карусель, что была закрыта на капитальный ремонт.

Не веря ни единому слову, Толян скинул дождевик, залепил уши воском и побежал через площадку, нарушив закон о запрете открытого топтания естественных травяных насаждений на площадях дворовых территорий. Обогнув старый недостроенный замок, построенный тут слепым вахабитом из черных шлакоблоков, он выбежал в соседний двор.

Тут депутаты безудержно сношались, не уделяя особого внимания полу своего напарника и коллеги.
- В третьем чтении! Я требую третьего чтения! — кряхтели заскорузлые депутаты роняя растекшиеся шоколадные конфеты и помятые розы в детские песочницы.
- Акты и мандаты проходят лишь после внутреннего заседания!

Рвались полосатые пиджаки, толстяки подворачивали ноги, уродливые старые дамы на ходу подкрашивали губы, марая в яркой блядской и безвкусной помаде морщинистые лица и трясясь от стука в задницу. Пробраться через двор было нелегко, чего уж там. Наум изо всех сил продирался через адское порево, не забывая выкидывать из карманов агитки, которые ему туда засовывали депутаты всех сортов и размеров. Несколько раз его чуть уж было не вовлекало в общий хоровод, он качался на их руках словно дитя в зыбке да изо всех сил сжимал челюсти, дабы туда не попало чего лишнего. Но в целом, обошлось без потерь. Выползши из стонущей и кряхтящей толпы принимающих законы властных лиц, он без сил плюхнулся на скамейку.

Тонкие голоса привлекли его внимание. Во двор справа входила молодежь — стройными рядами и с портретами двух сросшихся президентов-сиамов. Они стучали резиновыми членами по игрушечным барабанам и хором пели:

«Солнце стоит и я без раздумий
Иду баллотироваться в нашу думу
Если ты депутат, то не будь жадным
Поделись и со мной доходом прохладным

Пусть сейчас ты депутат у руля
Я всё буду стоять у кормушки после тебя»


Их, казалось, вовсе и не смущала общая нестройность и уродливость стихотворений, написанных каким-то кандидатом — по-крайней мере они очень старались.
Толкались, жадно улыбались, направляясь к месту принятия законов. Наум с интересом наблюдал за ними, решив посмотреть что будет когда они дойдут до толпы народных избранников.

А всё оказалось крайне предсказуемо: молодежь, на ходу стягивая дешевые портки, полезла в центр толкущейся и стонущей кучи.
Кого-то тут же брали в дело, обучали нелегкому ремеслу управления страной. Кого-то отвергали, пытались вытолкнуть из толпы, сунув ему в рот хороший ком земли и пнув по маленьким собачьим яйцам. Дрищеватый подросток с торчащими ребрами и синей кожей тут же неумолимо поднимался и словно робокоп лез обратно.


***

Солнце садилось и Наум решил двигаться дальше, пока магазин не закрыли, мысленно проклиная всю эту предвыборную агитацию, о которой так часто пели по телевизору и радио в течении последних шести месяцев.


В следующем дворе на удивление оказалось пустынно. Лишь где-то вдалеке тявкала мерзкая кудрявая шавка, периодически с визгом убегающая от садящихся на неё бабочек и шмелей.
Впрочем, в конце двора его поджидал ржавый грузовой ЗИЛ с которого раздавали варёную неделю назад гречку. Под грузовиком толклась толпа стариков и старух с маленькими авоськами. Кто в рваных валенках, кто в ушанке, кто в старом салатовом меховом пальто с надписью во всю спину «Олимпиада 69». Вокруг грузовика на кустах и домах пестрели огромные растяжки.
Лозунги на них гласили «Пенсию в два раза», «Похороны достойно», «Защита от глобального потепления», «Без свиного гриппа».

Проходя мимо стариков, Толян смотрел им в лица. Изможденные, потрескавшиеся ёбла светились фанатичными улыбками, глаза горели наркотическим блеском, беззубые рты скалились, обнажая стертые до темноты зубы.

Один дед видимо принял его за своего, из-за седых волос, и потому вскинув голову потопал к нему.
- Эй, старый! Ты мимо штоли проходишь? Не проходи, нужен твой голос! Да!!! Ты здесь и сейчас можешь решить наше будущее! Мы идем правильным путем.
Я сам не верил, но… вот! — и он достал из кармана жалкую горстку вареной гречки. — Видишь, уже дали прямо сейчас!

И не дав Науму вымолвить ни слова, он потащил его к ЗИЛу, с которого раздавали гречку, не переставая болтать:
- Уж сколько кляли мы государство да правительство, а всё же ошибались! Вот, кандидат достойный, сидел лишь два раза, сам гречки привёз да напрямую с народом общается!

Как Толян не упирался, но всё же его подтолкнули к трясущейся бабке в рваном дождевике, который заменял ей халат и она сунула ему в нос засаленные бумаги на подпись.
Встретивший его дед толкался сзади, клал ему бороду на плечо и вонял перегоревшим в желудке луком:
- Давай смелее! Правильным путём идем! Давай, подписывай!

Наум несмело взял слюнявый карандаш и поставил в списке подписчиков крест сразу напротив десяти незнакомых ему фамилий.
Его мастерски развернули сильные руки, оттянули карман в куртке и сыпанули туда холодной раскисшей гречки. После чего дед, стоявший позади него, внезапно огрубел и принялся выталкивать его из толпы взашеи:
- Ну всё старый, дело своё сделал, другим не мешай!

«Да больно и надо» — подумал Наум и хотел уже было даже это сказать, но оказался за толпой, от которой его теперь отделял целый лес спин в сиреневых фуфайках.



С трудом вытряхнув гречку из кармана, подкладка которого не вытаскивалась наружу, он пошел в следующий двор, мысленно опасаясь того, что там всё окажется ещё хуже чем здесь.

Но там лишь играли в хоккей какие-то долбоёбы, гоняя шайбу по траве сломанными клюшками. Шайба постоянно запутывалась в мелкой и кучерявой травке, жирные кабаны толкали друг друга и падали на разнообразные препятствия, будь то старая чугунная мусорка или угловатая лавка. Игра проходила в полнейшей тишине. Хоть бы пикнул кто!

Наум пошел окраиной, под балконами пятиэтажки, прячась за клумбами, где должны были бы расти цветы. Правда их там не росло — лишь кучки бычков, накиданных из окон, битые бутылки и пакеты с мусором.

«Неужели здесь нет политики?» — подумал он, оглядывая двор в поисках агитационных баннеров. Тишина, лишь жестокая и тупая игра в хоккей на траве.
Один из мужиков упал и скорчился в калач, видимо повредив что-то из внутренних органов. Толпа отбежала от него, оставив мужика в одиночестве и Наум подошёл к нему поближе, чтобы спросить сколько сейчас предположительно времени.

- Пацан, купи водки… — прокряхтел мужик, загибаясь.
- Хорошо. А сколько времени, дяденька? — осведомился Наум.
- Не знаю..
- А почему не голосуете?
- За кого?
- Ну… в общем да, особо не за кого — сказал Наум, вспомнив двух сросшихся президентов, что сидели на троне уже сороковой год. В народе даже ходили слухи что уродливые президенты, когда-то поставленные на пост старым алкашом-марионеткой, сами уже давно померли и по телебаченню показывают лишь ситцевых кукол или, на крайняк, мумий.
Больно уж неестественно выглядела палочка, которая снизу была прикреплена к челюсти правой головы, той что в синем костюме.

- Сильные руки… ласкают его… то есть её… — пропел мужик, пуская изо рта кровавую пену. И внезапно посмотрел на Наума лицом его школьного учителя музыки, того самого что изнасиловал маленького наркомана Кабайкина в почтовом отделении неподалёку от школы на Новый год.

- Политика — выгребная яма. Водка — ситцевый ад для тряпичных кукол. Пастухи и бараны, заборы с проволкой под напряжением, плётки и пряники. Какую часть твоей жизни отъедает эта отрыжка? Страны, правительства, революции, оппозиция, пиздота и живые ископаемые с километровыми бровями — весь этот шлак существует лишь в людском сознании! Природа — вот что действительно настоящее, живое, разумное и вечное. Живи природой!

После глубокомысленной речи забавный дяденька почему-то очень незабавно задергался в судорогах, выблевал свой желудок и высморкал лёгкие, высрал кишки и издох растянувшись по поляне словно препарированная жаба.

А Толян немного постоял рядом, ботинком закрыл трупу глаза и вошёл в одноэтажное здание магазина, громко хлопнув старой деревянной дверью.


06.09.2011
Дикс