Голем : Маленькая жрица культа Вуду

* * *
Я очень замёрзла, пока бежала от речки к дому.
Никак не привыкну: темнеет в Вязовицах прямо на глазах.
В жизни не видала таких злых девочек, как Лилька, Светка и Лизка!
Подумаешь, плавать не научилась. Обзываться зачем? Сами вы жабы ползучие! К бабке возвращаться не хотелось. Опять начнёт гречневой кашей и оладьями потчевать… ненавижу гречневую кашу! Проскочив через калитку, я тихонько миновала бабкино крылечко, обогнула покосившуюся поленницу и вбежала в сенник, где пахло мышами, травой-полынью и заброшенным железом: серпами, лопатами, косами. Здесь у меня нычка: соломенные куклы, нитки с иголками, разноцветные ленты и лоскуты, бусинки, бисер, стеклярус.

Собирать нычку я начала ещё в городе, потом привезла к бабке в Вязовицы.
Живу тут на каникулах. Лето в деревне жаркое, а я сейчас зубами стучу, будто сижу в сугробе. Это оттого, что искупалась прямо в одежде. Скользкий был плотик, и незачем было лезть вслед за девочками. Иди скорей, здесь кувшинки… а Женечка только подошла, и бултых! Сами виноваты, ещё и дразнятся. В сеннике воздух теплый, немножко горьковатый. Ни звука вокруг, только в огороде цикады трещат. Я перевела дух, сняла-выжала мокрую кофточку, повесила на гвоздик сушиться. Постояла над нычкой, вытащила начатую куклу. Злость на девочек не проходила… полюбовавшись тряпичной мордашкой, я погладила куклу по торчащим соломенным космам, да как воткну ей в грудь булавку с красной круглой головкой! Такими булавками тётя Катя, Светкина мама, подкалывает на манекенах бесконечные выкройки.
Вот тебе, Лилечка – получай!

За две улицы от дома, где в бабушкином сеннике тосковала двенадцатилетняя Женя Никифорова, металлический столб телевизионной антенны, стоявшей возле дома Лилькиного отца, скотника Петра Христофоровича, раскалился и вспыхнул – вначале синим, потом золотистым и, наконец, нежно-малиновым пламенем. Через минуту-другую, тенькнув на прощанье оборванным кабелем, теле-антенна взвыла, выбросила снизу шлейфик огня и стартовала в чёрное небо, усыпанное яркими звёздами. В доме кто-то охнул. Зазвенело разбитое стекло, на крыльце затопали сапоги…

Кукла согрелась в моих ладонях.
Прижалась к ним, словно прося пощады. Я покивала ей головой: ладно уж, извини. Взяла другую, почти готовую. Эта дурёха была уверена, что звать её будут Фёклой – как бы не так! Ты будешь Светкой, заразой-Светкой. Подобрав сломанную мамину заколку, я ткнула Светку в ухо, в плечо, в живот… вот тебе, вот тебе, дрянь этакая!

На другом конце деревни закройщица Катерина Захаровна, замерев, увидала, что доселе смирная машинка славной компании «Зингер» с функцией оверлока ни с того ни с сего вдруг запрыгала по столу, зажужжала мотором, фыркнула и принялась строчить – приторачивая салфетку к скатерти, кухонное полотенце к новенькой блузке… Будущая пятиклассница Светка, прижав ладони к лицу, придушенно завыла: новенькая блузка предназначалась к первому сентября! Из машинки вылетела какая-то шестеренка и, прочертив по Светкиной щеке длинную красную борозду, вылетела в распахнутое окошко. Удовлетворённо хмыкнув от содеянного, машинка смолкла, самостоятельно выдернула шнур из розетки и замерла на краю стола.

Скукота в деревне…
Бегай сколько хочешь, ничего по целым неделям не происходит.
Я сломала заготовленную зачем-то тонкую щепку, зажгла спичку и, обуглив кончик лучинки, нарисовала кукле-Светке длинные кокетливые ресницы. Что-то лень сегодня… я бросила Светку и взяла с подоконника кукольного рысёнка Пафнутия. Р-ррр, покачала я Пафнушкиной мордой возле паутинки в оконном стёклышке: вот я вас! Всем покажу, как Женечку обижать.
Пафнутий замурлыкал и лизнул мне ладошку. Когти не выпускай, напомнила я ему. Так нет же, этот неслух всё равно меня оцарапал!
Я дёрнула Пафнушку за ухо и сказала:
– Напугай-ка лучше Лизкиного телёнка!
Пафнутий радостно улыбнулся, рыкнул и подмигнул мне выцветшим левым глазом.
Вот умница…

Привязанный в загоне Лизкин телёнок Борька неожиданно заметался, почуяв боль в боку, словно от укуса. В страхе от нападения невидимого врага телёнок взревел благим матом и вынес головой, почти не примериваясь, заднюю стенку курятника. Курицы с клохтанием разлетелись. Рыжий, издёрганный и клевачий петух Чубайс обложил Борьку грязной куриной руганью. Тринадцатилетняя Лизка, сидевшая на закорках в примыкавшем к курятнику летнем сортире, получила в спину ощутимый толчок.
Вздрогнула всем телом и завопила:
– Ма-маааня!!!
На крик дочери выскочил из-за стола Лизкин отец, сельский тракторист Михаил Романович. Был Михаил Романович, признаться, несколько под шафе… однако родительский долг не знает пощады.
Пробежав по двору, скользнув по свежей Борькиной лепёшке, Михаил Романович оступился и с размаху влетел головой в дощатую дверь сортира. Обомлевшая Лизка подхватила штанишки и бросилась улепётывать, провожаемая неповторимым отцовским матом.

Пробежав череду домов, Лизка увидела своих подружек, Лильку и Светку, замерших возле обугленных остатков телевизионной антенны. Напуганные девочки обнялись и заплакали, не зная, о чём…
В полночных Вязовицах кипел разноголосый говор.
Прислушавшись к шуму, бабка Прасковья только хмыкнула. Удовлётворенно мотнула головой и, зачерпнув приправленную молоком и маслом гречневую кашу расписной деревянной ложкой, сообщила сладко дремавшему на печке коту Филарету:
– Растё-от внученька… Будет кому фамильный дар унаследовать.