детский писатель Шнобель : Ресторанный роман

Есть в центральном округе столицы в двух шагах от сауны «Шафран»,
Ресторан с названием «Жар-птица», небольшой уютный ресторан.
Кухню ресторана отмечало модное изданье «Три Пера»,
Там живая музыка звучала с вечера до раннего утра.
Людям нужно, где-то веселиться, погружаясь в водочный дурман,
И стабильно коллектив «Жар-птицы» перевыполнял квартальный план.
Ресторан, конечно же, являлся местом: скушал, выпил да пляши,
От иных при этом отличался чутким врачеванием души.
Как сказал поэт: должна трудиться день и ночь душа и все дела,
И гостеприимная «Жар-птица» той душе отдушиной была.
Лев Ильич — владелец ресторана, в прошлом неудавшийся артист,
Для души имелись постоянно: музыка, танцоры и стриптиз.
Вокалистом был Запоров Филя, песни пел свободно и легко,
Сочным тембром Тыккарева Вилли и певца с фамилией Гунько.
В золотом его репертуаре-Басков, Глызин, группа «Рецитал»...
Но забойным шлягером считали песню про «Владимирский централ».
Был ещё один скрипичный гений, овладевший скрипкою, как бес,
С громкою фамилией Есенин, из оркестра «Звуки МЧС».
Трепетала скрипка, как девица, он творил такое с ней хоть плачь,
Что в конце обязан был жениться, как любой порядочный скрипач.
В тот момент, когда вокруг стихало, приглушались в зале фонари,
На шесте роскошно выступала стриптизёрша Маша Бовари.
Покоряя всех своим талантом исполняла силовой стриптиз,
Вокалист напару с музыкантом ей кричали «Браво!» из кулис.
Вечный постоялец ресторана вор-законник Толя Верасы,
Извлекал банкноты из кармана ловко заполняя ей трусы.
Престарелый мэтр телеэстрады лет уж пять, как вышедший в тираж,
Ей писал любовные баллады, теребя нервозно карандаш.
А джигиты в бурках и папахах, что уж тут поделаешь — Восток,
Подогнали Маше новый «Майбах» этим самым, выразив восторг.
Видя это тосковали двое, словно в клетке птицы гнездари,
Забытьё искали в алкоголе от любви к Марусе Бовари.
Вокалист и виртуоз от скрипки, приобнявшись, точно братаны,
Пили под дымок болгарской «Шипки», стряхивая пепел на штаны.
И спросил певец Запоров чётко, паузу держа, как Левитан:
«Слышь, скрипач, пока не скисла водка, кликнем с „трёх вокзалов“ двух путан?»
Головой в ответ качая хмуро, ни к чему мол это и не то,
Говорил Есенин: «Машка-дура, повелась на бабки и авто.
Мы должны вдвоём открыться, Филя, обнажив все чувства догола,
Чтобы в этом суматошном мире нашу боль Маруся поняла.
Ведь она живёт не представляя день за днём, сегодня и вчера,
Что о ней вздыхают и страдают сильные мужчины, как гора.
Нелегко всё это, понимаю, но иначе вряд ли может быть...
Допивай, за литрой я сгоняю, чтоб в ларёк два раза не ходить...»
На сиденье заднем «Порш Кайена» в это время Маша Бовари,
Подружилась с телом бизнесмена под Трофима с песней «Снегири».
Бизнесмен пыхтел и отдувался потому, что был уже в летах,
И при этом глупо улыбался, выставив наружу жирный пах.
Глядя в пах, подумалось Марии, захотелось очень горячо,
Чтобы рядом в беспощадном мире оказалось крепкое плечо.
Чтобы без упрёков и укоров руку протянул, сказал: «Не плачь...»
Почему-то вспомнился Запоров и Есенин — чокнутый скрипач.
А они орут лишь хором «Браво!» толку чуть и дальше ни шиша,
Думают, небось, что я шалава, что для них не больно хороша.
А ведь я по-жизни не такая, я ведь, если честно рассудить,
Коли нужно стану ждать трамвая и сумею самой верной быть...
Но тому не суждено случиться, в этот вечер, что размыт и тих,
Водкою палёной отравиться снова угораздило двоих.
Пали оба жертвой самопала, утопив печаль свою в вине,
Видимо, кому-то не хватало жертв на необъявленной войне.
В лучшее, конечно, надо верить! Только жизнь сурова и груба,
Полусчастье постучало в двери, но, как говорится, не судьба.


детский писатель Шнобель (с)