Голем : Прощай, Заратустра

* * *
В тот июльский вечер местная шлюшка Джилли-Фрог склеила бродячего янки.
Впрочем, протокол смотрелся куда солидней: уединившись с Джилли МакБрайд, Трот Нунан, бродячий торговец библиями, был застигнут полицией штата Мичиган, в лице инспектора Макреди и его напарника Хоббса, на заднем сиденье «каравана». Старенький «додж», набитый картонными коробками, был припаркован злосчастным Нунаном к обочине 77-го шоссе, в двух шагах от бензоколонки местечка Нью-Хейвен.
Диспозиция задержанных не оставляла никаких сомнений в том, что Трот и Джилли планировали заняться, как выразился сержант Хоббс, вещами крайне предосудительными. Парочку препроводили в полицейский участок, и вместо мягких подушек «доджа» им пришлось разместиться на длинной деревянной скамье, на полу возле которой разлёгся некий бродяга.

Странный тип, размышляла Джилли, разглядывая спящего незнакомца.
Джилли было всего двадцать семь, многое ещё могло удивить её.
Бродяга, со своей стороны, ничуть не удивился их появлению – дёрнул плечом и продолжал дремать, вытянув длинные ноги в изодранных джинсах вдоль прохода. Оглядевшись по сторонам, Джилли вновь уставилась на бродягу, не скрывая недоумения, а её неудачливый спутник – откровенной брезгливости. Нунан, плотный, лысоватый коротышка лет сорока, то и дело порывался подойти к барьеру, за которым, упёршись локтями в покрытый пятнами от кофе и хлебными крошками стол, располагался сержант Джефф Сондерс, заполняя протокол задержания.
Но чуть привстав, Нунан тут же возвращался обратно.

– Привет, друг! Ты вроде бы не из местных. За что сцапали? – окликнула, наконец, бродягу нетерпеливая Джилли. Тот вздрогнул и раскрыл глаза – слегка задумчивого, как показалось Джилли, серовато-жемчужного оттенка. Несколько минут девушка пыталась разглядеть физиономию незнакомца, но всё оказалось тщетным. Пол-лица бродяги укрывала седая щетина, остальное пряталось под обвисшими полями тёмной, утратившей форму и цвет широкополой шляпы.

– За что сцапали? За превышение скорости! – фыркнул бродяга.– Слишком быстро соображаю для здешних мест. Час назад мне стало очевидным, что мысли – не что иное, как отблески ощущений! Отсюда обнаружилось несколько важных следствий… через полчаса я устал от силлогизмов и решил, что надо прилечь. Тут появился чёртов зануда Сондерс и спросил, какого лешего я разлёгся возле табачной лавки. Сожалею, сказал я, но эта сторона улицы лучше затенена. В ответ он поволок меня в кутузку, заявив, что тени там будет навалом…
– Ха-ха! А ты явно в форме, приятель! – сказал Нунан. – Хочешь, продам тебе переплетённое в кожу настоящее Слово Божье? Как тебя звать? Имя у тебя есть? Или только прозвище, как у дворняжки?
– Я не покупаю резаную бумагу, приятель! – в тон ему отозвался бродяга. – Слова, записанные на всякий случай, бесценны либо бесплатны. Будучи дворняжкой, люблю раскапывать тёмные стороны вещей. Ах, да… леди и джентльмены: Бертольд-Кристобаль Расмуссен, к вашим услугам! Впрочем, чёрта ли вам в этой звуковой нелепице? Окружающие при необходимости кличут Берти, а собутыльники – Заратустру. Род занятий? На днях я понял, как удружили деревенской Европе сказочники Перро и братья Гримм. Горожане их читали и верили, что власть королей незыблема, а настоящая жизнь возможна только задаром. Что королем или князем нельзя стать, но можно родиться! Это не сказки, джентльмены – это же учебники социальной адаптации! Взять, к примеру, «Кота в сапогах». Идеальное пособие по рейдерскому захвату…
– Перро? Это что, в Финляндии? Было бы здорово никогда больше не слышать об этом… – разочарованно сказал Нунан.
– Было бы здорово, если бы в Мичигане не существовало коммивояжёров, торгующих молитвенниками, а также блудливых девок и грязных бродяг! – откликнулся изнурённый Сондерс, вытирая пот со лба и подбородка.
– А вот и нет! Перед вами, Сондерс, не личности, а функции, взятые для разноски! – весело сообщил бродяга. – Разнашиваем себя, как обувь, и меняем одну социальную функцию на другую. В этом и заключается блаженство прогресса цивилизации!
– Заткнись, Берти! Ты и мечтать-то забыл о новых ботинках! – фыркнул Сондерс, ничего не разобравший в этой странной риторике.
– Зато обувь в лавке Коннелли не перестаёт мечтать обо мне… – улыбнулся бродяга.
– Экая чушь! Шёл бы лучше вкалывать, Берти! – рявкнул Сондерс, бросая ручку на стол. – Тоже мне, философ. Умника из себя строишь? Что может быть разумнее, чем полезные члены общества? Опора цивилизации. Какой прок от подобных тебе отбросов?
– Не хвалите праведных, офицер! Льстить добродетели – один из злейших пороков, – бродяга зевнул и, отвернувшись в сторону, закрыл глаза.
– Чтоб ты сдох, Берти! Сколько писанины из-за того, что ты валяешься и дрыхнешь где попало, – проворчал Сондерс, вновь хватаясь за шариковую ручку, словно в порыве вдохновения. – Где оно, твоё человеческое достоинство? Взгляни на себя, ты живой мертвец!
– Неоспоримое достоинство мертвеца в том, что смерти для него уже не случится, – пробормотал из-под шляпы Берти. – Нет никого достойней и храбрей мертвецов…

– Могу ли я к вам обратиться, сержант? – умоляюще спросил Нунан.
– Можете, – проворчал Сондерс. – Две страницы заполнить, и я упеку вас в окружной суд. В соседнем местечке Тоттенхем живёт судья Грин. Получите квитанцию на уплату штрафа, заплатите и проваливайте!
– Это не послужит оглаской для моей репутации? – осторожно поинтересовался Нунан.
Подняв глаза, Сондерс с минуту молча смотрел на Нунана. Бродяга хмыкнул.
Сондерс покрутил головой и снова уткнулся в свою писанину. Прекратив подкрашивать и без того розовые губки, Джилли отодвинулась от спутника на край скамейки и ехидно промолвила:
– Ну что ты, пупсик! О нас с тобой полно шума во всех окрестных газетах…
– Молчи, вертихвостка!!! – прошипел Нунан и испуганно глянул на Сондерса.
– Задай ей жару, красавчик! – прохрипел бродяга. – А то тут некоторые считают, что торговать собственным телом честнее, чем краденой мудростью!
– Тихо вы, недоумки! Живо огребёте ещё по одному штрафу! – крикнул Сондерс.

Воцарилась сонная тишина.
Снаружи, за окном, забранным частой металлической сеткой, не умолкая, жужжали мухи. Казалось, вечер не наступит никогда… но вечер всё-таки наступил.
Троица, конвоируемая Сондерсом, не спеша уселась в красный «плимут»-кабриолет сержанта и помчалась в деревушку Тотенхем, лежащую в сорока милях от Нью-Хейвена.
По краям шоссе стеной стоял мокрый лес. Облака тянулись унылой серой грядой.
Сондерс закурил и с тревогой вспомнил, что на шоссе темнеет почти мгновенно.
Размытый ливнями участок дороги, тронутый встречей с колёсами кабриолета – Сондерсу очень хотелось попасть к судье Грину до темноты! – дрогнул, заскользил и обрушился, отчего «плимут» сходу вылетел на обочину. Не замедляя движения, машина дважды перевернулась и исчезла в темноте, смяв дорожное ограждение, проредив мелкорослый кустарник…

… Кряхтя и откашливаясь, Сондерс поднялся на ноги.
Скрипнул зубами от боли и заметил воровато озирающегося Нунана.
Прочие обитатели кабриолета не показывались.
– Нунан, ко мне! – рявкнул Сондерс и принялся карабкаться вверх. – Где остальные?
– Не знаю, сержант. По-моему, все сбежали! – отозвался Нунан и поспешил, скользя и обрываясь, вслед за Сондерсом. Видимых повреждений у торговца не замечалось.
– Вы их видели, Берти и Джилли? – задыхаясь, спросил Сондерс.
– Да! Да… Я, кажется, видел их наверху! – откликнулся Нунан.

Наверняка врёт, решил про себя Сондерс.
В этой темени всё равно ни черта не сыщешь.
Сержант поискал на поясе фонарик. Похлопал по карманам в поисках телефона – тоже безрезультатно. Махнув рукой, Сондерс сказал:
– Рация осталась в машине. Я возвращаюсь за помощью. Сидите здесь и не рыпайтесь, иначе придётся объявлять вас в розыск. Если что, нашарю вас даже у мамочки под кроватью! Пару шнурков, и ту в Мичигане не продадите.
Нунан испуганно кивнул и принялся очищать одежду от грязи.
Сондерс повернулся, снова охнул от боли – похоже, ему повезло сломать пару ребер! – и зашагал, прихрамывая, в Нью-Хейвен.

Измученная, вся в синяках и кровоподтёках, Джилли так и не смогла подтащить Берти к краю каменистой осыпи. На слабый зов о помощи стены оврага ответили столь причудливым эхом, что кричать девушке расхотелось. Опустившись на камни, Джилли уткнулась подбородком в колени и с облегчением зарыдала.
– Не плачь, девочка! – прохрипел бродяга, задыхаясь от боли во всём теле. – Оставь меня здесь и ползи за помощью. Во всех бедах женщины, начиная с грехопадения, виноват мужчина: какого чёрта Адам кого-то разыскивал, неужто вторую Еву?! Возвращайся, куда захочешь, но только не домой – например, в Чикаго! Родишь там сына… о-ох. Назовёшь его Сидом-Завоевателем, и он больше не даст тебе подсаживаться в машины к заезжим торговцам. Не понимаешь? Со смертью ничего не кончено, Джилли! Не пачкай жизнь, и она останется бесконечной, как магнитофонная лента. Будущее не отвечает заботам о нём, кха-хх… а прошлое осознаёшь, только повернувшись к нему спиной. Снова не понимаешь? Это ничего. Никогда не стремись к тому, что зовут мудростью. Никчёмное достояние, поверь мне. Житейская мудрость нужна отверженным только для того, чтобы примириться с отсутствием разума…
– Какого чёрта ты мелешь, Берти? – спросила Джилли с усталой яростью.
Но бродяга уже затих, закинув голову назад, словно пытаясь увидеть что-то, подступающее сзади из темноты. Джилли схватила его за руку и почувствовала, что кисть мертва.
Давно мертва. Сына родишь, как же, подумала Джилли и почувствовала, что эта мысль запускает в неё тугие, невидимые коготки. Она наклонилась к Берти, припала ухом к его груди.
Затем выпрямилась, всматриваясь в умирающего бродягу, словно запоминая его.
Холодный свет звёзд падал Берти прямо в лицо.
На шоссе раздался шум мотора, затем приветственный крик Нунана.
Блеснули переливы полицейской мигалки, и еле видимая машина остановилась.
От неё отделилось четыре тёмных фигуры.