Эрлен Вавилен : Аптека

Время, когда ты колешься для того чтобы не было
плохо, а не чтобы было хорошо, наступает очень
быстро… (с) Эдит Пиаф

Сегодня ровно год как я делаюсь. Ставлюсь, вмазываюсь, пускаю по вене – можно называть это как угодно. Я колю буторфанол или просто бутик, как его называют. Его легко продают у нас в аптеке – поэтому
она наверное самое популярное место среди молодежи нашего района.
«Ночь, улица, фонарь, аптека…» — так кажется у Блока? Вот и у меня также…
Я запомнил свой первый укол. Трудно было не запомнить, ведь он пришелся на восьмое марта. Смешно сказать, но в первый раз я поставился в жопу. Тупо боялся пустить по вене. Я ведь вообще по натуре ссыковатый и даже вмазываться стал как то по-идиотски, не как все.
Никакого прихода конечно не было, да и кайфа особого тоже. Так, по мелочи – расслабон какой-то и веселое настроение. Можно было подумать что оно того не стоит, тем не менее на следующий день я поставил себе еще одну ампулу. В упаковке было 10 ампул, стоимость оной была весьма и весьма бюджетной. Исходя из этого я решился взять еще одну упаковку. Из аптеки я ни с кем не общался и ставился естественно в одиночку. В аптеке, которая являлась круглосуточной, днем и ночью была туча торчекозников. Мне надоело быть одному, наркоманы народ общительный, и хотя себя я к таковым не причислял – тем не менее оказался в компании, где употребляли бутор. Ставится в задницу было уже как то не удобно, и наконец меня вмазали… Прямо в центряк. Так нарки называют крупную вену на локтевом сгибе. Вот тут то я и понял почему же все ставятся по вене. Это был приход, короткий и ошеломительный, как раскат грома, но неописуемо приятный, несший в себе как мне тогда показалось неземное наслаждение. Теплая волна ударила в грудь, отдаваясь в каждой клеточке тела. Приход часто пытаются сравнить с оргазмом – так вот оргазм в сравнении с ним ничто. Человек, хоть раз приходнувшийся, не забудет это никогда и будет любые ощущения сравнивать с ним.
После прихода, а он длился около минуты или двух, наступила тяга. То есть просто размазанный кайф от наркотика. Тяга была тоже вполне себе ничего. В общем именно в этот день я по-настоящему понял что такое буторфанол, что такое кайф.
До этого я даже ни разу не пробовал других наркотиков. Для меня все началось именно с бутика и ничто другое мне просто было не нужно.
Я слышал, что приход намного сильнее от геры. Героин стоил дорого и за него можно было сесть в тюрьму, поэтому у нас на районе его не употребляли. Про него мне рассказывал Макс, парень, с которым мы познакомились в аптеке. Семь лет назад Макс работал танцором в ночном клубе, занимался спортом. В этом же клубе стал принимать наркотики. Сначала легкие – экстази и амфетамин, затем более тяжелые и наконец перешел на героин. Потом его уволили, денег на геру не стало и он перешел на бутик. Теперь он ошивался около аптеки и снимал квартиру, где всего было восемь человек, таких же буторфанольщиков как он. Там у них был притон, там же собственно они и жили. В двух минутах ходьбы от аптеки, где всегда полным полно таких как мы, и где отраву продадут всем у кого есть деньги. Максу было 30 лет – так он сказал. Выглядел он старше и ходил с палочкой, сильно хромая на левую ногу. Теперь не то что танцевать, а даже быстро пройтись для него было непосильной задачей. Сам лично я не видел, но говорили что ноги у Макса уже тогда гнили и он ставился в пах. У буторфанольщиков говорят что если ты начал колоться в пах – то уже приоткрыл крышку гроба.
Максим прогонял по 2 упаковки бутора в день, ставился каждые 3 часа просто чтобы существовать. Мне же пока хватало двух ампул в день и приход все еще был сильным. Но вен на руках почти не осталось. Так люди начинают гнить заживо.
Через 3 месяца я переехал на квартиру, где жил Макс с другими торчками. Там «освободилось место». Ксюша, девчонка жившая там, в один день умерла. Просто взяла и умерла, тихо и спокойно, как будто так и должно быть. Ей было 23 года. Хоронили Ксюшу сами, скинулись кто сколько мог можно сказать всей аптекой. Она приехала в Москву из Владимирской области поступать в институт, наверное даже искать счастья. А нашла наркотики, боль и смерть. В Москве родственников у нее не было, а из дома за ней никто не приехал, это глупо звучит– но кроме нас у нее никого не было.
С утра в день похорон мы забрали Макса из больницы. У него началась гангрена – стандартно для торчков. Теперь он в коляске, совсем слабый, но он очень хотел проводить ее Ксюшу в последний путь. Он улыбается, даже немного шутит насчет того что не совсем удобно танцевать в инвалидной коляске, но он научится. Сильный духом парень, всех подбадривает.
Я впервые видел как он плакал. Плакали все – даже те, кто ее почти не знал. Просто кто-то видел себя в скором будущем вот также лежащим в гробу, не нужным родственникам, и что только кучка знакомых нарков будет провожать в последний путь, другие просто жалели себя и пеняли на горькую судьбу. Макс не делал ни того, ни того. Ему было действительно жаль Ксюшу, эту веселую девчонку, никогда не теряющую оптимизма и даже умершую спокойно и с улыбкой на лице, не доставив никому хлопот. Она продавала себя, чтобы заработать на наркотики, как это делают многие девушки в ее положении. И тем не менее в ней было что-то по-детски наивное и чистое. Последним она делилась с друзьями всегда и не смотря ни на что сохраняла надежду на лучшее. А ее улыбка, казалось даже сейчас вот-вот появится на бледном и измученном, но не скрывшем следы былой красоты лице.
В течение года умерли многие кого я знал лично или просто с кем пересекался в аптеке. Умер и Максим, успевший стать моим другом. Ведь даже среди нарков бывает абсолютно искренняя дружба… Он был из хорошей семьи, и его тело забрали родственники, не пожелавшие общаться с ним, когда он стал наркоманом. Да и сам он не хотел «позорить» достаточно успешных родителей. Тем не менее они забрали и похоронили сына. Большинство же таких как мы вообще никому не нужны. К нам в аптеку ходили две девчонки, они тоже жили в притоне. Когда они обе пропали, менты просто отказались искать их и заводить дело. Висяки им не нужны, а то что двумя наркошами проститутками стало меньше – так это даже лучше. Настя, девочка, которая жила с нами на квартире сказала что они уехали домой, бросили наркотики и начали нормальную жизнь. Я не стал говорить ей, когда через знакомых узнал, что неподалеку в лесополосе нашли два обезображенных трупа девушек. Хотя может это конечно и не они. Возможно они действительно уехали и теперь живут нормально и счастливо. По крайней мере мне бы хотелось так думать…
С тех пор как я стал жить в притоне, из тех кто был там изначально остались лишь двое. Кто умер, кто пропал без вести. Лишь одному «повезло» — он в тюрьме. «Свободные места» в квартире сразу заполняются вновь прибывшими в ряды законченных торчков. В аптеке даже пошла дурная слава, мол из этой хаты не уходят, из нее только уносят и только вперед ногами.
Я уже ставлюсь в пах. Вены почему-то быстро ушли – наверное просто свойство организма такое. Я так думаю. Ребята говорят что это очень плохой признак – спустя всего лишь год начать колоться в пах. Кто-то вспомнил про «крышку гроба». Я это и без них все знаю…
В очередной раз подходя к аптеке, в разрозненной группе больных и еле ходящих и еще не очень больных торчков сразу различаю троих «новичков» школьного возраста. Они полушепотом говорили про « стремную хату», где люди постоянно умирают, их сменяют другие и тоже умирают, говорили что наверное там очень страшно жить. И подумалось мне, что жить то там совсем не страшно, а по-настоящему страшно стоять и смотреть на них, на всех нас. Смотреть и понимать что люди все равно будут умирать, а квартира никогда не будет пустой. Пока есть аптека.