Миша Розовский : Памятное путешествие

Дядюшка Мик был плотным невысоким сорокавосьмилетним мужчиной. Щетинистая круглая физиономия не вызывала у вас положительных эмоций то ли из за прищуренных злых глазок, а может и от общей отчуждённости исходящей от этого человека. Несмотря на отрицательную карму он был превосходным рассказчиком и я с братом и матерью, сестрой дяди, обожали его истории.

Мик много путешествовал, привозя отовсюду диковинные подарки и, по возвращении, любил приглашать к себе в гости немногочисленных родственников и пару-тройку приятелей — таких же заядлых коллекционеров редких вин.

Вообще дядюшка Мик абсолютно неожидано и сумасшедши разбогател лет десять назад, до того он подвизался в сити специалистом по вычислительной технике и особенно не шиковал, но в один момент обзавёлся огромным мрачным домом с обстановкой семнадцатого века, водоёмом, парой слуг и кучей проблем от налогового ведомства, которые, уж не знаю как, разрулил дорогой пронырливый адвокат.

И вот сегодня мы, как обычно небольшой компанией, сидели около дядюшкиного озерца позади резиденции выходящей на уединённую Broad Oak Lane в ста с чем-то километрах от Лондона и чаёвничали. Тихий сухой и тёплый вечер располагал к умиротворённому взиранию на воду пестрящую цветами кувшинок, но мистер Майлз, аккуратно отрезая кончик сигары, вдруг сказал, ни к кому не обращаясь, — Мик, а почему бы тебе не поделится со всеми таинственным происхождением твоих… ммм… средств. Я как твой адвокат знаю количество твоих фунтов, но природа их происхождения...

Дядюшка нахмурился и ничего не ответил.

-- Да ладно тебе, Мик, — настаивал тонкий и лысый Майлз, — мы здесь все свои люди, знаем друг друга много лет, или тебе стыдно признаться в том, что ты получил наследство от своей русско-еврейской родни? — Майлз подмигнул.

Это был удар ниже пояса: несмотря на то что дядя и моя мать родились уже в Англии все наши корни уходят в западную Украину и Польшу; Мик ужасно не любил упоминания о своём происхождении.

-- Закройся, Джэк, не смешно, — нахохлившийся дядюшка обвёл всех глазами и вздохнул, — ну, хорошо, если вы все того хотите...
-- Хотим, хотим, — закричали мы с братом и даже наша серьёзная мама рассмеялась и захлопала в ладоши, — наконец-то мой братец поделится этой тайной покрытой мраком...

Надо заметить, что это был не первый раз когда мы уговаривали его раскрыть секрет богатства, но до сегодняшнего дня Мик увиливал и не кололся. Сегодня же дядюшка раскурил трубку, он не признавал ничего другого, и стал рассказывать.

В те далёкие и малоприятные времена, когда я болтался чуть не каждый день на Audley Street чтобы поковыряться в компьютерных мозгах, был у меня приятель, к сожалению ныне покойный, генетик и биолог от бога, хулиган и задира Саймон Пайлитл. В то время парень занимался расшифровкой генетического кода человека и я помогал ему с техническим оборудованием в его лаборатории, частично субсидируемой Оксфордом.

Работа то клеилась, то стояла в мёртвой точке так долго, что Сай боялся потерять гранты, но постепенно дело двигалось. Изредка мы виделись, но не часто, ибо говорить с ним о чём либо кроме цепочек ДНК было нереально.

Однажды мы сидели в пабе недалеко от моей конторы. Пайлитл как раз забрал пару дисков с дополнением к программе по вычислению закономерностей и, прихлёбывая свой любимый тёмный Guinness, уже погрузился в работу.
Вдруг он поднял над кружкой свои свисающие вниз усы и провозгласил в никуда, — Ха, а ведь действительно может получиться !

Затем он обернулся ко мне и спросил не хотел бы я узнать побольше о своей родословной: он был в курсе, что я не знаю никого дальше дедушек и всегда интересовался своими предками. Конечно я ответил утвердительно.

-- Замечательно, — Сай аж соскочил с высокого барного стула от возбуждения, — ты не представляешь, мне только что в голову пришла идея как активизировать генетическую память.
-- Постой, — осадил его я, — Но это, насколько мне известно, обыкновенный инстинкт.
-- А вот и нет, — счастливо засмеялся Пайлитл, — у нас такое количество генных цепочек, что нет никакой сложности принести изнутри информацию, ну частично конечно, о чувствах и памяти самых далёких предков.
-- Ты хочешь сказать, что в своих клетках, где-то глубоко, я помню как выглядела моя пра-пра-пра-прабабушка?
-- Да и не только как она выглядела, но и основные вехи её жизни, привязанности, ну всё то, что достаточно сильно осело в её памяти или произвело на неё «неизгладимое» впечатление, — объяснял мой учёный приятель, — я пока не уверен… насколько яркими и чистыми эти воспоминания кодируются в ДНК… вот тут мне и нужен ты как… кхм… кхм… подопытный.

Мне совсем не улыбалось становиться первым подопытным экземпляром в эксперименте подобного плана — как бы потом вместо приобретения генетической памяти не потерять свою собственную.
-- А как ты думаешь, — поинтересовался я, — почему если у нас хранится в клетках эта информация то она заблокирована от осознания ?
-- Ну это просто, — махнул рукой Пайлитл, — физический размер мозга ограничен и для обработки и хранения такого количества знаний размер мозга должен был бы увеличиться настолько, что тебе бы пришлось его излишки возить за собой на тачке… нет… всё продумано...
-- Ха, а как же я смогу охватить всё своим маленьким мозгом? Как бы ты не выдавил из него что нибудь важное… — сомнения потихоньку прокрадывались внутрь.
-- Нет, нет, мы задействуем свободную зону и ты будешь как бы просматривать файлы, стирая их по мере прочтения и освобождая место для других, — победоносно поднятый вверх палец должен был убедить меня в полной безопасности воплощения идеи.

Мы договорились созвониться и расстались.

Через недели три я уже входил в лабораторию Пайлитла, довольно большую и светлую комнату уставленную разной вычислительной техникой, что бы стать первым в истории человеком попутешествовашим по собственной памяти.
Хозяин провёл меня к монитору в углу и посадил в удобное откидывающееся кресло; я не преминул тут же вытянуть ноги.

-- Ну, в двух словах, — начал серьёзный Саймон, — я буду постепенно активизировать вот эти пары, — он указал на экран где в хорошем графическом разрешении крутились какие-то извивающиеся линии связанные друг с другом полосочками с нанизанными на них разноцветными шариками, — и вот эти пары… хм… потом вот тут...

-- Слушай, Сай, я техник, мои познания в биологии более чем скромны, — пожаловался я, — пропусти научную лабуду...

-- Да здесь всё просто, — уверил меня он, — смотри — сто лет это четыре поколения… следовательно активизировав твою память столетней давности ты получишь какой-то объём знаний о жизни твои восьмерых предков, так ?

Я кивнул, а Сай взял кусочек бумаги и начал писать формулу.

-- Дальше… получаем прогрессию… вот двести лет назад у тебя было уже сто двадцать восемь предков, представь… ну и так далее. Смотри простая формула, — Саймон чиркнул карандашом, — теперь видишь как увеличилось количество скажем за первую тысячу лет… а первый человек, австралопитек, по последним гипотезам вылупился около трёх с половиной миллионов лет назад… то смотри, — Сай нажал несколько клавиш и экран стал заполняться маленькими фигурками, всё больше и больше и больше, — сколько австралопитеков понадобилось чтобы произвести одного тебя...

Зрелище было убедительным.

-- Вроде всё, — потёр руки мой экспериментатор, — ах, да… в виду того, что та часть мозга в которой ты будешь «смотреть» на своих предков остаётся неизменной, а количество материала увеличивается, то постепенно ты будешь видеть всё меньше и меньше деталей… Готов ?

-- Готов, — пробормотал я, — а что мне ожидать-то вообще ?

-- Если бы я знал, — развёл руками Сай, — думаю ты скорей всего вдруг вспомнишь тот или иной факт… посмотрим. Внимание… пошло !

Сначала я ничего не почувствовал. Потом вдруг само по себе всплыло воспоминание как я встречаю свою маму, но она выглядит совсем девочкой, странно, но я никогда её такой не помнил… аааа… такой запомнил её мой отец. Ясно! Всё встало на свои места. Теперь я — какой-то дядька который стоит в очереди за чем-то, хлебом что ли… куцее пальто… падает снежок… холодно… впереди стоящая тётка оборачивается, лицо её кривиться, а рот выплёвывает — «на всех не хватит… не занимать… понаехали». И тут же становится понятно — я только что вспомнил момент жизни моего прадедушки. Самосознание хозяина воспоминаний приходило с самим воспоминанием.

Это было не так-то трудно — управлять своей давно похороненной памятью, не тяжелее чем вспомнить где находилась первая школа… и даже не вспомнить название улиц, а визуально представить те жёлтые ненавистные стены и дерматиновые двери, фальшивую лыбу первой училки.

Мой дружок Пайлитл всё более что-то там активизировал в моих генах, судя по азартному выражению нa его лице я должен был видеть всё дальше и дальше в прошлое.

И как только я научился правильно обращаться с моим новым даром то воспоминания ворвались в меня и я увидел...

… увидел как я стою на пыльной просёлочной дороге и навстречу мне идут люди. я с ними или против? с ними. мы укрываемся от кого-то, оп-па вот оказывается как выглядела моя пра-пра(?) бабушка — платочек, передник, картофельные драники на сковородке которую она снимает с допотопной плиты, май месяц, тополиный пух, в окно врывается картавый голос зовущий неизвестного Сашеньку домой, вот я что-то судорожно делаю в прихожей, куда-то собираюсь поднимаю голову к зеркалу — передо мной господин в котелке с бородкой клинышком и в пенсне — один из моих пра-пра...

я перевёл дыхание, моё занятие начинало мне нравиться, главное настропалиться направлять «видения»… и так я...

… люблю курить длинные папиросы, хожу в тёмном хорошем костюме и у меня золотые часы, я зубной врач, у меня любовница — украинская горничная Оксана, помню её упругую задницу-Луну, вот и наступил долгожданный 1880 год, как хорошо что в Феврале я буду в Вильнюсе, намечается неплохая сделка с зерном, правда придётся хитрить… нда… вот и новые сапоги справил, а лошадь то, лошадь, хороша… сейчас запряжём, поедем, ярмарка дело серьёзное...

Тяжёлый поток мыслей чужих, давно умерших, людей проносился сквозь меня как скоростной поезд через туннель, я успевал урвать куски этих мыслей, видел их собеседников, жён и любовниц. Оказывается мои предки охватывали довольно широкий круг занятий — врачи, биржевые спекулянты, мастеровые или кузнецы, может просто торговцы крестьянским скарбом… это было настолько увлекательно, что захватывало дух. А ведь я ещё не вышел за девятнадцатый век.

Потом я увидел как жили мои пра-пра-пра в средние века — некoторых мучили церковники, другие сами мучили кого-то, воевали, скрывались, подворовывали — кто в лохмотьях, а кто и в богатой одежде. Иногда мне попадались лица удивительно похожие на моё… и это всё были очень дальние, но мои родные.

Прошли средние века, началась по настоящему древняя история. Какие интересные одежды носили мои пращуры… вот я скачу на низкой лошадке, и что то напеваю… бурдюк с отличным вином, девственница тринадцати лет на тёплых камнях, моя пра-пра бабушка(?) или так, «мимо проходил». Вот древние евреи похожие на современных, спорят гортанно и я среди них, доказываю что-то, и тут же, но уже в другой стране, в другой одежде втыкаю широкое лезвие короткого меча в брюхо темнокожему толстяку в маленькой шапочке-феске...

… уффф… дальше… давай Сай! Дальше....

ооо чувствую в руках силу, руки сами удлинились, люблю сыроватую кровавую пищу… вот расплющил корявой дубинкой голову обезьяне: у его самки почти нет волос на лице — красавица, хоть и говорить почти не умеет… за волосы её и в пещеру, пусть огонь разводит, я научу… очень здорово качаться на одной руке и кидаться косточками от фруктов в неповоротливых животных снизу… ха-ха они не догадываются задрать наверх голову… прыгаю с ветки на ветку… радость распирает грудь, шерсть длинная, чешется задница… ох-хо-хо… хорошо вылезти из воды, хвост греется на солнце, крики каких то ящериц, люблю белых червей, они наиболее вкусные, что то грызёт меня сзади, мой хвост, что это...

… ВСЁ! я вынырнул наружу раннего Палеозоя. Интересно сколько таких тупоголовых ящериц понадобилось для производства одного меня? Десять в какой степени? И ведь все мои(!) родственники… почувствовал бы какой нибудь динозавр зов крови ?

Дядюшка Мик положил потухшую трубку и встал. Потянулся и пригласил нас в дом — похолодало.

-- К сожалению Пайлитл рано ушёл от нас — слабое сердце, — закончил историю дядюшка, — так никто и не узнал о его чудесном открытии...

-- Но подожди, Мик, — заволновался дородный Дубкинс, известный коллекционер ржавых тазов которые он называл старинными автомобилями, — но где же про нажитые «средства»? — Дубкинс обернулся к Майлзу, ища поддержки, — ты же вроде с этого начал...

Дядюшка задержался в дверях.

-- А, извините, разве я не упоминал, — он зевнул, — как только я начал своё «путешествие», то в одном из первых «проблесков» я, будучи моим дедушкой, вспомнил как, бежав с семьей в Лондон из красной Москвы, спрятал в одном разрушенном домике чемоданчик с украшениями и золотыми червонцами… И он прекрасно сохранился.
-- Но откуда он мог иметь такие богатства? — воскликнули мы вместе — нам доподлинно было известно, что дедушка был несколько вороватый зубной техник и попал под машину вскоре после иммиграции.
-- А вот этого мне вспомнить не удалось, — усмехнулся дядюшка Мик и подмигнул нам всем.

(c)