Сергей Маслобоев : ДВЕ РЕАЛЬНОСТИ

Чтобы не вызывать нездорового интереса
к своей скромной персоне, названия и имена
в этой истории пропущены или изменены.

Часть 1. ПРИЗРАК СТАРОГО КАПИТАНА.
События, о которых пойдёт речь, произошли не на бескрайних просторах Атлантики и не в туманных болотах Амазонки, а совсем рядом, в сорока километрах от Санкт-Петербурга. Точнее – в Средней гавани Кронштадта. Эту историю я никому и никогда не рассказывал
из-за опасения прослыть ненормальным. Но имела она жуткое продолжение, о котором, кстати, писали газеты, и показывало телевидение. Как водится, в погоне за сенсацией, переврали журналисты всё, что можно и нельзя. А начиналось всё так.
Лет двадцать назад, начиная ещё только капитанить, получил я назначение на старенький пассажирский теплоход. Интересно, что сумма цифр в его названии составляла число тринадцать. Судно ходило на переправе между Кронштадтом и Ломоносовым. Работа эта была собачьей. Недаром у нас в конторе эту линию называли голубой. Почти круглые сутки, мотаясь между двумя пристанями, мы перевозили по несколько тысяч пассажиров в день.
Да, каких пассажиров! Кронштадцы – народ особый. Остров есть остров. Незначительная,
но всё-таки оторванность от материка формирует совершенно необычный тип человеческой личности. Необходимость два раза в день на перегруженном судне пересекать залив
( в Кронштадте- то с работой плохо) постоянно держит человека в состоянии стресса.
А отменённые рейсы из-за частых в этом районе туманов и штормов, разумеется, не укрепляют «приятельские» отношения между судовой командой и пассажирами. Рассказываю это подробно, чтобы было понятно, что к концу вахты моряки, мягко говоря, — никакие. То есть, в освещении дальнейших событий, усталость со счетов не сбрасываю.
В ту ночь погода была, прямо скажем, нелётная. Туман, густо замешанный на мелком пронизывающем дожде, не способствовал поднятию настроения. Но этот рейс был последним в тот день и, по нашим неписанным законам, выполнять его было надо.
Судно стояло у причала, и, как бывает в плохую погоду, прошёл слух, что рейс отменят. Перспектива провести ночь на морвокзале никого не устраивала. Кронштадцы, дружно игнорируя поданный трап, лезли изо всех щелей, перебрасывая на палубу свои сумки и пакеты. Теплоход стонал. Шла обычная посадка.
Я сидел в каюте, перебирая старые бумаги. Было тепло и уютно. От одной мысли, что сейчас нужно будет подняться из мягкого кресла и ползти на промозглый мостик, передёргивало. Ящики письменного стола ритмично выбрасывали творческие шедевры береговых начальников. Господи, чего тут только не было! От древнейших актов об испытании пожарных шлангов до инструкции по борьбе с кишечными заболеваниями.
Из очередной папки выпала фотография. С пожелтевшего листка на меня смотрел мужчина
в морской форме. Узнать прежнего капитана этого судна было нетрудно. Раньше, мы с ним часто встречались. Он умер год назад. На снимке капитан был ещё молодой и сильный.
-А ведь он прожил в этой каюте лет двадцать…-
какое-то незнакомое чувство заставило меня осмотреться. В дверь забарабанили:
-Командир, время!-
-Иду.-
Я положил фотографию на стол, натянул фуражку и, закрыв каюту на ключ, поднялся на мостик.
Погода оставляла желать лучшего. Но делать было нечего. Пошла работа:
-Убрать трап! Отдать швартовые!-
Шквальный ветер сразу отодвинул причал.
-Двести сорок пассажиров на борту. За кормой чисто,-
доложил поднявшийся в рубку рулевой.
-Добро. Вставай на руль.
Теплоход, двигаясь задним ходом, проваливался в ночь. Огни Кронштадта стали исчезать за пеленой дождя.
-Право на борт,-
я перевёл ручки дистанционного управления на передний ход, подошёл к радару и повернулся к рулевому:
-Иди, скажи механику, чтобы котёл запустил. Холодно что-то…
Он скатился по трапу и хлопнул входной дверью. Винты, вгрызаясь в тёмную воду, уже остановили судно и начали толкать его вперёд. Экран локатора был чист. Страшно захотелось курить. Вспышка зажигалки ослепила глаза, но в следующее мгновение было уже не до курева. Из тумана, прямо в левый борт, на полном ходу вылетел адмиральский катер.
Он появился так близко, что видны были даже заклёпки на его белом корпусе. Моё судно на широкой циркуляции набирало инерцию, и разойтись в подобной ситуации просто было невозможно. Чтобы осознать это, потребовалась секунда, но тут…
Нет! Всё по порядку. Я стоял, как парализованный, и широко раскрытыми глазами смотрел на приближающийся катер, когда почувствовал, что машины моего судна изменили режим работы.
-Что за ерунда?-
Повернулся я к посту управления.
У рукояток стоял плотный невысокий человек в чёрной куртке с капюшоном. Заломленная фуражка с крабом была низко надвинута на глаза. Он уверенно, как-то основательно, работал ручками, меняя режимы работы двигателей. Какое может быть ночью освещение в ходовой рубке? Только от экрана радара, да от сигнальных лампочек. Но я рассмотрел его. Без сомнения это был тот, чья фотография лежала на столе в моей каюте.
Тем временем наш теплоход, выполнив какой-то замысловатый маневр, закачался на волне, поднятой промчавшимся перед самым носом катером. Я проследил глазами, как он
белым пятном растаял в темноте. А у поста управления уже никого не было. Рукоятки стояли на передний ход. Аксиометр показывал право на борту. Судно, описывая циркуляцию, плавно поворачивало носом на выход из гавани. Всё было так, как будто ничего не произошло.
Хлопнула дверь, и по трапу застучали ботинки рулевого.
-Чего машины-то дёргали?-
Сказал он, берясь за ручки штурвала.
-Так держать,-
каким-то не своим голосом я оборвал его желание поболтать.
Ну, дела!!! Значит, двигатели всё-таки меняли режимы работы, хотя меня и близко не было около пульта. Размышлений на эту тему хватило до самого Ломоносова. Сидя в капитанском кресле и упираясь ногами в переборку, чтобы хоть как-то защититься от бортовой качки, я снова и снова пытался понять, что же случилось. В реальный мир меня вернула вспышка разрешительных огней над входным постом. Мы подходили к Ломоносову.
Швартовка в штормовую погоду – это такой вид судоводительской деятельности, который чрезвычайно бодрит. И не мудрено, что, разглядывая, как высаженные мною пассажиры штурмуют автобусы на причале, мне уже было не до приключений этой ночи.
Отдав последние распоряжения, я спустился в каюту с единственной мыслью упасть
в койку хотя бы не на долго. Открыв дверь и включив освещение, я остолбенел…
Фотографии на столе не было! Глаза внимательно обшаривали каюту. Иллюминаторы плотно задраены. Всё лежит на своих местах. От этого помещения — только два ключа. Один
у меня, другой в рубке на стенде. Меня пулей вынесло наверх. Запасной ключ висел там, где должен был висеть…
В ту ночь было уже не до сна. На этом судне я проходил ещё много лет. Пытаясь разобраться в событиях той ночи, только больше запутывался. Одно «почему» тянуло за собой другое, а ответов никаких не находилось. Долгими ночами, разложив на столе маневренный планшет и до дыр исчертив план Средней гавани, я пришёл к выводу, что не могли мы разойтись с тем катером. Неминуемо должно было произойти столкновение. В той ситуации никакой маневр не мог спасти нас. И потом, он исчез на полном ходу за пеленой дождя в пятидесяти метрах по направлению к десантной стенке. На такой скорости отвернуть невозможно. Авария была неизбежна. Но ведь ничего же не произошло!
У меня появилась привычка обшаривать биноклем причалы и гавани Кронштадта. Много раз я видел адмиральский катер. Но это был не он. У того на борту ярко выделялось название. И архитектурой надстроек он сильно отличался. А главное, тот по размерам был больше. За много лет я ни разу не встретил его в этих водах, что само по себе странно. Странно и то, что локатор в упор не отбил такую крупную цель. В ту же ночь я опросил всю
команду. Кто уверенно, кто менее уверенно, но все подтверждали, что после отхода от причала машины работали переменными режимами. Но я то к посту управления даже не подходил! И самое невероятное – это призрак старого капитана. Это не было галлюцинацией. Хотя было темно, но я совершенно отчётливо видел его и узнал.
А таинственное исчезновение фотографии…?
Заявляю категорически:
-С головой у меня всё в порядке. Я уже много лет хожу капитаном на различных судах, и ежегодное моё общение с медиками безоговорочно подтверждает это устно и документально.

Часть 2. АВАРИЯ С ПРЕДЫСТОРИЕЙ.

Авария
Меня часто спрашивают люди, не связанные с работой на флоте:
-Почему корабли сталкиваются? Не на дороге же? В море ведь места много?
-Да, сталкиваются. Потому, сто из двух дураков один обязательно окажется умнее.
Я сидел в своей капитанской каюте, тупо уставившись в стол. Осознать всю нелепость случившегося пока не хватало сил. Всё было, как в кошмарном сне, который приснился кому-то другому.
Выписка из судового журнала: 22.30 Отошли от причала Кронштадт-зимний. На борту 240 пассажиров. По судну замечаний нет. Ходовые огни горят исправно. 22.43 При выходе из Средней гавани Кронштадта, находясь в одном кабельтове от Лесных ворот, по левому борту обнаружили огни судна, следующего из Лесной гавани на пересечение курса.
Чем-то этот катер мне сразу не понравился. Уж слишком быстро и уверенно он шёл.
-Ну и когда он собирается уступать дорогу? Он, что не видит меня?-
Я судорожно давил на кнопку тифона.
Выписка из судового журнала: 22.40 Подали звуковой сигнал «предупреждение».
Справа тёмной полосой тянулась десантная стенка. Слева стремительно надвигался чёрный корпус катера, сверкая во весь борт названием «РАЗЛИВ».
Из материалов служебного расследования: Капитан пассажирского судна, объясняя свои действия, утверждает, что изменение курса вправо было невозможно ввиду близости десантной стенки. Поэтому с целью избежания столкновения или уменьшения его последствий, он принял решение среверсировать машины и попытаться максимально возможно погасить инерцию.
Выписка из судового журнала: 22.45 На многократные вызовы по радио и громкоговорящей связи катер «РАЗЛИВ» не ответил.
Я дистанционным управлением дал «СТОП» и, даже не позволив судну сообразить, что от него требуется, бросил ручки назад и выдавил их до предела. Теплоход заколотило в жуткой вибрации. Какой-то неосознанный порыв заставлял меня тащить назад уже среверсированные рукоятки, всей душой стараясь помочь кораблю остановиться и дать возможность катеру проскочить.
И вдруг водяной бурун за его кормой осел. «РАЗЛИВ» дал «СТОП». До сих пор не понятно, чем это было вызвано. То ли растерянностью капитана, то ли осознанием бесполезности дальнейших действий. Но вот, как раз этого-то нельзя было делать.
Теперь всё! Я всем своим существом прочувствовал, что уже ничего изменить нельзя.
-Вот же блин! Наберут парикмахеров на флот. Пехота!-
презрительно сплюнул рулевой.
Удар был хлёсткий. Сноп искр ослепил. Металл полез на металл. Палуба ушла из-под ног. Вскочив, я бросился к радиостанции.
-«РАЗЛИВ» ответьте пассажирскому теплоходу. Какие у вас повреждения? Какая требуется помощь?
Машины, всё это время молотившие задним ходом, наконец-то сделали своё дело. Мой теплоход, прекратив терзать несчастный катер, остановился и пополз назад.
-Ну вот, первую глупость совершил,-
подумал я, останавливая двигатели. Суда разойдутся, обнажив пробоины, в которые хлынет вода. Но, как говорится, чего расстраиваться, если за первой глупостью всё равно последуют другие.
И тут ожила радиостанция и выдала что-то нечленораздельное и истерическое:
-Ты думал, что я пойду налево, а я пошёл прямо…
Думал, думал! Интересно, кто вообще кроме меня может знать, о чём я думал? Как говорил ещё в институте мой декан:
-Не думай, пропадёшь.
Да и что тут думать. Увидел справа, уступи дорогу. Но, очевидно, капитан «РАЗЛИВА» был слишком умён, как я говорил в начале, чтобы думать о таких пустяках.
Выписка из судового журнала: 22.47 На предложение оказать ему помощь тх «РАЗЛИВ» не ответил. Сделав оборот через правый борт, ушёл в Лесную гавань.
Катер заваливался на борт. Там явно было не всё в порядке. Но святой Никола угодник в эту ночь не совсем забыл о своих подопечных. Как выяснилось позже, удар пришёлся в ребро водонепроницаемой переборки «РАЗЛИВА» в районе коффердама, что спасло его тогда от моментального затопления, возможно по частям. Потом, во время разборки, произойдёт ещё много интересного. Главным и, пожалуй, единственным аргументом противоположной стороны будет то, что капитан катера «РАЗЛИВ» хоть и пенсионер,
но недавно бросил пить!.. Господи! Бедная Россия! Кого ты только не рожала? А моему шефу лилейно будут предлагать поделить вину поровну:
-Так сказать фивти-фивти, да и дело с концом.
Мне бы очень хотелось посмотреть в глаза людям с такой лошадиной совестью, но бог уберёг меня от этого счастья. Это всё будет потом, а сейчас:
Выписка из судового журнала: 22.48 Оставаясь на месте происшествия, начали осмотр судна.
Вся палубная команда уже была в рубке. Эти восемнадцатилетние мальчишки смотрели на меня. На лицах абсолютное непонимание происходящего и полная готовность выполнить любое распоряжение.
Рядовой состав на нашем флоте – это категория людей совершенно особая. При полнейшем разгильдяйстве и периодических приступах потрясающей лени в критические моменты – постоянная готовность по первому приказу залезть хоть чёрту в пасть. Жизнь мне неоднократно давала возможность убедиться в этом. Мне жутко симпатичны наши парни.
Поэтому церемониться я не стал:
-Ты, Давай на бак. Характер повреждений? Ты. Аптечку в зубы и по пассажирским салонам. Да, осмотрись, может кто за борт выпал,-
вот она вторая глупость. С этого надо было начинать.
-Ты. По трюмам.
Они один за другим ссыпались по трапу.
Теперь можно по радио и с диспетчером поговорить. Ох, и непростое это дело вот так среди ночи, сразу, вдруг, объяснить перепугавшейся женщине то, что ещё сам до конца не прочувствовал. Мои размышления о том, как сейчас эта новость, сбрасывая с людей сон, ползёт по инстанциям к центру нашей конторы, были прерваны докладами возвращающихся матросов:
-Форпик затоплен. В первый и во второй трюмы незначительное поступление воды.
Так, чудненько. Значит, носовые переборки не держат. Знать бы насколько это поступление незначительное. Утонуть-то не утонем! Старые корабли этого делать не любят. Но вот, перспектива в глубоком носовом дифференте размахивать по воздуху винтами, как-то
не успокаивает.
-По салонам нормально. Все кричат от радости и показывают пальцами на катер.
Ну вот. А я всю жизнь крыл кронштадцев. Представляю, что сейчас бы творилось, будь на борту какие-нибудь экскурсанты. А этим хоть бы что! Не такого с детства насмотрелись.
Им подобное только за развлечение. Вообще-то у нас в стране каждый второй или летал, или плавал. Завтра пол Кронштадта будут хвастаться, что в кораблекрушении побывали.
-На левой скуле пробоина, где-то сорок на двадцать. Пол метра над водой. Края пробоины – рваные. Больше ничего не разглядел. Фонарик плохо горит,-
вернулся последний.
Ну, это – не самая плохая за сегодняшний день новость. Если дырка выше ватерлинии, значит, не потечёт. Форпик могло затопить и при ударе. Больше вода поступать не будет.
Как только появится возможность, надо самому везде проползти.
А судно тем временем стало сносить ветром. Нужно было что-то делать. Конечно, лучше всего вернуться, но объясняться с каждым из двухсот сорока пассажиров, которым, не смотря ни на что «ехать надо», у меня бы не хватило сил. Я принял решение.
Выписка из судового журнала: 22.55 Закончили осмотр судна. Проверили, нет ли пострадавших среди пассажиров. Пострадавших нет. Доложили о случившемся диспетчеру. Продолжили рейс в Ломоносов.
Сейчас уже смутно вспоминается, как нам, заделывая пробоину, удалось дойти.
Как, насилуя перегруженные машины, смогли мы поставить судно к причалу. Как после, осматривая повреждения, удивлялись своему везению.

Предыстория

Я сидел в своей капитанской каюте, тупо уставившись в стол. Осознать всю нелепость случившегося пока не хватало сил. Но что-то необходимо было делать. Я поднялся и пошёл на берег звонить начальству.
-Ни с кем не говори. Ничего не подписывай. Иди к себе и постарайся набросать схему происшествия. Я скоро приеду,-
затараторила телефонная трубка голосом капитана-наставника.
Я вернулся в каюту, разложил перед собой чистый лист бумаги и задумался. Восстанавливая последовательность событий, рисуя взаимное положение судов до и после столкновения, увлёкся работой и немного успокоился. И, вдруг – стоп!!!
Меня пронзила невероятная мысль:
-Но, ведь это уже когда-то было!
Я, ещё не отдавая себе отчёта в том, что делаю, стал торопливо выбрасывать из настенного шкафа прямо на палубный ковёр груды документов, не понимая, что ищу. Но вот в руках оказался старый судовой журнал. Быстро перелистывая страницы, я, наконец, понял, что мне было нужно. Вот этот лист.
Совпадало практически всё. Дата. Место. Время. Невероятно! Но, даже количество пассажиров на борту было абсолютно точно тем же! Разумеется, невозможно было тогда всё записать, но память восстановила остальное. Скоро нашлись и вычерченные маневренные
планшеты. Ситуация совпадала до мелочей. Разница была только в одном. В ту ночь судном управлял призрак. Маневр расхождения он рассчитывал по своим, неведомым никому из смертных, законам. Ещё тогда я пришёл к выводу, что столкновение было неизбежным. Теперь это подтвердилось на практике.

Часть 3. НЕ БЫЛО СЧАСТЬЯ, ТАК НЕСЧАСТЬЕ ПОМОГЛО.

Разборка аварии была длительной и суровой. Каждый из участников тех событий получил своё под завязку. Ремонт тоже достался тяжело. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Пробоину заварили. Теплоход привели в порядок. Комиссия придиралась долго, но судно в эксплуатацию приняла. Наконец, всё было готово, чтобы снова идти на голубую линию.
К вечеру, отпустив измотанную команду отдыхать, я оставил только вахту. Отошли от причальной стенки судоремонтного завода и, развернувшись, стали выбираться из Невы.
К Петровскому фарватеру подошли уже в полной темноте. Навигационная обстановка на фарватере была в отвратительном состоянии. Огни на буях едва мигали и то через раз. Судовой радар работал плохо, особенно на шкалах ближнего обзора. Двигаться приходилось практически на ощупь. Очень мешал порывистый северный ветер, задувавший прямо в борт.
Но чувствовал я себя достаточно уверенно. Мне доводилось ходить по Петровскому и вовсе без обстановки, да ещё и во льдах. До поворота оставалось где-то полкабельтова. Через несколько секунд должен был открыться кормовой створ.
-Возьми поправее,-
приказал я рулевому. Перед поворотом нужно было больше зайти на ветер.
И тут я увидел его!!! Призрак прежнего капитана этого судна. Одет он был так же, как и той ночью в Кронштадте. Так же, как и тогда он неторопливо взялся за ручки дистанционного управления и плавно потянул их на себя, сбавляя обороты. Отчётливо видны были даже швы на его чёрных кожаных перчатках.
-Ну, хватит с меня этой чертовщины,-
выругался я, шагнул прямо сквозь него, взялся за рукоятки и дал полный ход. Он исчез в то же мгновение. Рулевой удивлённо повернулся ко мне, но спросить ничего не успел. В ту же секунду заглохли двигатели. Оба! Одновременно! Судно потеряло ход. Сильный бортовой ветер, навалившись на беспомощный теплоход, моментально прижал его к кромке канала и вытолкал на песок. Мы с рулевым обалдело уставились друг на друга. В наступившей тишине, нарушаемой только свистом ветра в антеннах и плеском волн, вдруг, послышалось урчание машин приближающегося судна. Закончив поворот, до которого мы не дошли буквально сто метров, мимо нас прополз большой сухогруз. Его тёмный борт проплыл
справа расплывчатой полосой.
-Но почему без отличительных огней?-
Вытер я пот со лба:
-Ещё бы десять секунд и, если бы не заглохли двигатели, он бы на повороте от на и кругов на воде не оставил.
Из объяснительной записки капитана: Причиной остановки главных двигателей явилось то, что во время ремонта их питание топливом производилось из расходного бака. После отхода теплохода от причала топливоподача не была переведена на бункерные танки. Выработав топливо из расходника, двигатели обсохли.
Ага! Как бы не так! Я лично проверил. Расходный бак был перекрыт. Топливные танки забункерованы под пробку. Фильтры вскрыли тут же. Воздуха там не было. Двигатели были в полном порядке. И завелись они потом с полуоборота. А «забыли перекрыть топливоподачу» — это для объяснительной, для начальства. Почему заглохли машины, не понял никто. Никто, кроме меня. А попробуй, объясни кому-нибудь? Завтра же в дурдоме окажешься. Механик долго охал, порхая между движками, потом махнул рукой и сник, не в силах ничего понять.
Выписка из судового журнала: 02.58 Левым бортом сели на кромку Петровского фарватера в районе буя №11, в результате остановки главных двигателей. 03.20 Запустили двигатели. Попытались сняться с мели своими силами, Результат – отрицательный. 03.30 Связались по радио с диспетчером. Попросили помощи. 04.00 Подошёл буксирный теплоход. 04.40 С помощью буксирного теплохода снялись с мели.
Это – сжатые строки судового журнала. В действительности всё было значительно сложнее. Буксир действительно пришёл на помощь. Но подойти к нам не смог. Осадка его была вдвое больше допустимой. Маневрируя на канале, он связался со мной по радиостанции. Решение приняли сразу. Нужно завести буксирный конец. Но как? Легко решить, но как это сделать?
Спустить шлюпку в штормовую погоду, не расколотив её о борт собственного судна – дело непростое. Но это – как раз ещё цветочки. Ягодки начались тогда, когда я, стоя на крыле капитанского мостика, смотрел в бинокль, как крошечная шлюпочка с прикреплённым к ней буксирным тросом, толщиной с человеческую руку, пытается выгрести против крутой волны. Собственные ощущения в этот момент передать трудно. Легче было бы сейчас самому находиться там. Но я должен был быть здесь. В лучах прожектора бинокль выхватывал напряжённые лица матросов. Видно было, как мой старший помощник, отплёвываясь от брызг, подбадривает их. Ох уж эти сто метров! Мне они стоили пачки выкуренных сигарет и седины на висках. И всё-таки мои мужики выгребли! Выгребли и завели трос на буксирный теплоход.
Заработала лебёдка. Мощные винты буксировщика забурлили водой. Канат натянулся в струну. Мой теплоход вздрогнул и пополз с песчаной косы. Задрожала под ногами палуба от вновь заработавших двигателей. Я опять обрёл власть над судном и, приказав отдать буксирный конец, стал выводить его на фарватер.
Тем временем усиливающийся ветер сносил шлюпку за линию буёв. Чтобы поднять её на борт, нужно было развернуться и подойти. А развернуться можно только, если набрать скорость. Я дал полный ход, удаляясь от шлюпки. Со старпомом мы вместе плавали уже не первый год. Да и моряком он был опытным. Он понял мой маневр и делал всё, чтобы удержаться на глубине, но всё же их сносило. Судно прекрасно слушалось руля и машин и развернулось быстро. Но ветер и волны делали своё дело. Они были уже далеко.
Сейчас мне было плевать на всех призраков на свете. В шлюпке были мои пацаны. Там был мой друг. Попробовали бы хоть все приведения мира помешать мне в ту минуту.
И я, не задумываясь, на полном ходу снова бросил теплоход за кромку канала, среверсировал машины и дал «полный назад». Судно, поднимая винтами тучи мути со дна, пролетев буи, остановилось в метре от шлюпки, прикрыв своим корпусом её от ветра.
Да! Промахнись я тогда немного, дорогую бы цену пришлось платить за такую ошибку!
Шлюптали завели мгновенно. Не успело судно погасить инерцию и двинуться назад, как шлюпку с людьми выдернули из воды.
Мы кормой выползали на канал. Старпом стоял передо мной мокрый с ног до головы, весь ещё в горячке происходящего и, жадно затягиваясь сигаретой, пытался что-то объяснить. Матросы, высасывая кровавые мозоли на ладонях, шумно матерились, делясь впечатлениями.
Буксировщик всё это время крутился неподалёку, не в силах помочь из-за своей большой осадки. Но вот капитан радостно замахал мне рукой, показывая большой палец, и повёл своё судно в Неву. Я двинулся за ним.
На причале опять было начальство. Опять были объяснения. Опять проверяли теплоход. Но к счастью на этот раз всё обошлось. Повреждений не обнаружили.
Выписка из судового журнала: 14.10 Судно после осмотра признано в технически исправном состоянии. Получили распоряжение старшего диспетчера следовать в Ломоносов.
К злополучному повороту подошли среди ясного дня. Да! Картина, которая могла произойти, открылась в полном своём величии. Если бы не сели на грунт…? Не хочется думать о том, что могло быть.
-Не было счастья, так несчастье помогло,-
пробормотал я про себя, оглядывая место нашей ночной эпопеи.
До Ломоносова дошли без приключений и сразу же впряглись в рутинную работу на переправе.

Часть 4. ПИСАТЬ КОТОРУЮ ЬЫЛО ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО.

Прошло пять лет. Теперь я командовал другим кораблём. Лето в том году выдалось на редкость сухим и жарким. Моё скоростное судно на подводных крыльях стояло у летнего причала Кронштадской пристани. Пассажиры, разморённые духотой, едва шевелились на посадке.
-Привет! Можно к тебе?-
Через входной люк в рубку протиснулся мой бывший старпом. Теперь он сам был капитаном, приняв у меня тот самый теплоход, сумма цифр в названии которого составляла тринадцать.
-Поднимайся. Здравствуй!-
Я искренне обрадовался. Вроде бы и работаем рядом, но видимся редко. Специфика такая. Поговорить было о чём. А когда мой «МЕТЕОР», оторвавшись от причала, вышел на крыло и полетел по зеркальной глади залива, засвистев ветром в открытых иллюминаторах, стало совсем хорошо.
Разговор шёл обычный вокруг свежих новостей и последних сплетен, когда мой друг неожиданно спросил:
-Слушай, а ты ничего не замечал там, на судне, особенно в каюте по ночам?
-А что?-
Я резко повернулся и внимательно посмотрел ему в глаза.
-Да нет, ничего,-
он почему-то смутился. Мощный «МЕТЕОР» быстро домчал нас до Петербурга. Расстались мы тепло, пожелав, друг другу удачи.
До самого вечера, мотаясь по заливу, теплоходом управлял я чисто автоматически. Мысли мои были в прошлом. Конечно, лучше всего было бы всё забыть. А про всю эту мистику решить для себя, что это – чепуха. Но, хороша чепуха! Я после кронштадских разборок впервые в жизни стал есть валидол. А первая ночь? Неужели призрак хотел предупредить о том, что произойдёт позже? А посадка на мель? Ведь уберёг он нас тогда. Но, если это так,
то я не последний, кто с ним сталкивался. Что-то мне подсказывало, что давно умерший капитан теперь пытается предостеречь от чего-то моего коллегу. О господи! Так можно свихнуться. Нужно выкинуть всё из головы, да и дело с концом.
…Утро выдалось солнечным. Дома я был один. Долгожданный отпуск! Планов впереди громадьё.… Тот страшный телефонный звонок, из которого понять что-либо или поверить в это было просто невозможно, ударил под самое сердце, разделив всё на до и после.
Из докладной записки дежурного Ломоносовской пристани: 06.00 Обнаружили дым над пассажирским теплоходом, стоящим у среднего причала. По «01» вызвали пожарную
команду. 06.30 Прибыли пожарные и приступили к тушению. 07.40 Пожар потушен. На месте происшествия обнаружены два трупа: матроса первого класса и моториста-рулевого.
Через два часа я был на пристани. Пожарные, сделав своё дело, садились в машины. Закончив работу, уехали милиция и эксперты. Журналисты, сорвав сенсацию, отчалили первыми. Об этих не могу не сказать пару слов особо. Ни в чём не разобравшись, да это видимо им было и не нужно, они моментально всё поняли, нашли виновных и понеслись выдавать свои репортажи, в которых облили грязью всё и всех, не пощадив даже мёртвых.
Вечером по телевизору, широко открытыми глазами глядя, как показывают совершенно другой теплоход, рассказывая о трагедии, перевирают факты, путая названия и имена,
я снова взялся за валидол. О том, что пришлось, потом прочитать в газетах, и говорить не хочется. Ну да ладно, пусть это всё останется на их совести.
Пристань опустела. Мне ничто не помешало пройти на сиротливо жавшийся к причальной стенке бывший когда-то моим теплоход. За двадцать пять лет, которые я прослужил на флоте, мне на кровавом брюхе пришлось проползти всю служебную лестницу от матроса до капитана, честно проглотив всё, что может встретиться на этом пути. Видеть приходилось многое, но тут…!
Пострадала в основном кормовая часть судна. Когда-то чистенький теплоход выглядел ужасно. Обгоревшие переборки, провалившийся палубный настил, запах гари. Кругом разгром и копоть. Но самое страшное: в каютах на койках лежали мёртвые матросы. Хотя бы кто додумался простынями их накрыть. А, может быть так было нужно? Зрелище само по себе жуткое. А, если учесть, что с этими людьми я проплавал много лет… Мне стало плохо.
Я выбрался на палубу и полной грудью задышал свежим морским воздухом. В себя приходил долго. А когда вновь обрёл способность соображать, поразмыслить было о чём.
Уж очень странный какой-то пожар получается. Всё на свете горит снизу вверх. А тут, как раз всё наоборот. Нет! Корабли так не горят. Я раздавил между пальцев так и не прикуренную сигарету и снова полез вниз.
Сначала обошёл машинное отделение. Огонь сюда не добрался. Выдержала водонепроницаемая переборка. Остановился у котла. Крышка автоматической форсунки была вскрыта. Предохранители сняты. Значит, котёл уже давно не использовался. Отсюда беда придти не могла. Сейчас ночи тёплые, но обогреваться они всё равно, как-то должны были? Остаются электрические печки. Надо осмотреть проводку. В машинном отделении проводка была в порядке. В помещении команды – две коробки предохранителей. Одна у спускового трапа, другая около камбуза. Я вскрыл обе. Все предохранители целы. Так, несколько лет назад пробило кабельтрассу и, чтобы не возиться, бросили через вентиляцию обходной провод. Мне долго не удавалось отвинтить вентиляционный грибок. Но вот, весь
перемазавшись, я всё-таки справился с ним. Кабель был в порядке. Сомнений не оставалось. Электричество здесь не при чём.
Всё говорило за то, что пожар начался в первой каюте по левому борту. Она пострадала больше всего. Сильно выгорел кормовой пассажирский салон, расположенный на верхней палубе. Выгорел полностью. А внизу только одна каюта! Почему пламя не уничтожило сначала всё, что рядом, а уже потом остальное? Погибшие лежали в каютах по правому борту, практически не тронутых огнём. Как ба не было тяжело, но я ещё раз заставил себя войти туда.
Один, по-видимому, умер во сне, не приходя в сознание. Поза второго говорила о том, что он пытался выбраться. Иллюминаторы были открыты настежь. Кругом грязь и сырость. Очевидно, поработали пожарные. Но, удивительно, признаков огня в этих помещениях не было. Они остались целыми.
Что можно было увидеть, я увидел. Дольше находиться здесь было не в моготу. Сюда уже спешила на специальном судне очередная комиссия, установить причины и сделать выводы, что в переводе на нормальный язык означает, извиняюсь за грубость, прикрыть свою задницу. Видеться сейчас мне ни с кем не хотелось. Я выбрался с теплохода на берег и пошёл вдоль причала.
Через пару месяцев следствие по этому делу было завершено. Заключение гласило, что смерть двух человек наступила в результате отравления угарным газом. Причина пожара заключалась в неосторожном обращении с огнём членами экипажа. Конкретно в том, что матрос уснул с горящим окурком, будучи в нетрезвом состоянии. Очаг пожара – каюта №1 по левому борту.
Я очень внимательно просмотрел эту толстенную папку. У меня нет ни права, ни желания оспаривать выводы следователя и экспертов. Тем более что сделаны они достаточно профессионально. Но вот ряд вопросов остался.
Почему, если пожар начался в каюте по левому борту оттого, что на койке уснул пьяный человек с непогашенной сигаретой, этот человек уже мёртвым оказался в другой каюте по правому борту? Почему так странно, против всех законов физики, распространялся огонь, пожирая дальние помещения, совершенно не притронувшись к тому, что находилось в непосредственной близости? Почему, когда совсем рядом бушевало пламя, тела погибших матросов оказались абсолютно не тронутыми огнём.
Ответов на эти и ещё многие другие вопросы в той толстенной папке я не нашёл. Да и не было их там, потому что написана она была с позиций нормальной человеческой логики.
Все спали. Экипаж судна с пожаром не боролся. Это – факт, подтверждённый свидетелями и установленный следствием. Да и что следствие? Я сам видел нетронутые огнетушители, висящие на своих штатных местах, не раскатанные пожарные шланги.
Насосы запустить и не пытались.
Но даже самого беглого осмотра места происшествия было достаточно, чтобы понять – борьба с огнём велась! Какими-то странными методами, но велась. Люди, устроив пожар, оказались вдали от очага возгорания. Кто-то, обладающий необычными возможностями, защищал их от огня, направляя пламя прочь, нарушая все законы природы. С точки зрения обычного разума это понять немыслимо. А, если последовательно вспомнить, о чём я рассказываю?.. Всё легко встаёт на свои места! Но, только какое это теперь имеет значение?
История эта не будет окончена, если не поведать о дальнейшей судьбе моего бывшего старшего помощника, бывшего капитана этого судна. Не найдя в его действиях умысла, следствие пришло к выводу, что уголовно он не наказуем. В момент трагедии он спал. Живым остался случайно, так как его каюта расположена в другой части теплохода.
Но, не обеспечив вахту, допустив пьянку, нарушил множество пунктов устава и, разумеется, понёс суровое административное наказание. Был разжалован в рядовые матросы. Но, что может быть страшнее того наказания, которое вынесла ему сама жизнь? На флоте есть законы писаные и неписаные. По одному из этих законов очень «душно» капитану оставаться в живых, когда гибнет его команда. Не знаю, смог бы я вынести такое? Он весь поседел, но смог. Хотя, ребят-то всё равно не вернёшь, а жить надо.

ЭПИЛОГ, ПОХОЖИЙ НА ПРОЛОГ.

Я восемь лет проплавал капитаном на этом теплоходе. Таких судов-близняшек в нашей конторе работало девять. Но у этого судьба особая. Перечитывая старые судовые журналы, приходилось только удивляться, в какие кошмарные переделки швыряла его жизнь. Об этом можно отдельную книгу написать, покруче любого детектива.
А недавно по своим служебным делам довелось мне побывать на судоремонтном заводе. Весь, сверкая от вспышек сварки, у причала стоял мой бывший теплоход. Восстановительные работы шли полным ходом. Скоро, по-видимому, будет назначен сюда и новый капитан. Судно очень изменилось. Как-то помолодело. По-прежнему только на его борту ярко выделялось номерное название, сумма цифр которого составляет тринадцать.