Ирма : Я хочу ее забыть!..

— Я хочу ее забыть…
Худой парень с изможденным, но довольно привлекательным лицом прижимался лбом к холодному стеклу. С высоты третьего этажа открывался не очень живописный вид: две полусломанные детские качели, лавочки без спинок у подъезда, пустая песочница, мусорные баки и такие же безликие дома, стоящие напротив.
- Ты мне поможешь? — Эдуард обернулся к сидящей на зеленом диване девушке и вопросительно посмотрел на нее. Та лишь молча, кивнула, даже не имея малейшего представления, о ком он говорит.
Тусклый свет торшера освещал ее слишком мягкое лицо, пухленькие руки и кроткие голубые глаза. Совсем заурядная внешность, такая легко затеряется в толпе. Она абсолютна не была похожа на Дину. Именно это ему было и нужно.
Девушку звали Мариной, но Эдик за все время их общения так и ни разу не обратился к ней по имени, предпочитая ограничиваться фамильярным «ты».
- Иди, сюда и налей мне выпить. Его взгляд стал резко жестким.
Девушка, молча, встала, подошла к столу, заваленному газетами, и налила вино в стакан. Подав выпивку, она почему-то остановилась в нерешительности. Парень вмиг осушил содержимое стакана, кинул его на пол и зло посмотрел на свою гостью.
- Что стоишь? Подними его!
Марина наклонилась, и тот час же получила крепкий шлепок.
- Ты – жуткая неряха! Посмотри, какая грязь в моей квартире!
Он снова ее шлепнул, только сильнее. Вслед за этим глухим ударом последовали и другие шлепки, но она все также продолжала стоять в согнутом положении и не шевелилась.
- Ну, что ты застыла? Быстро неси веник!
Все так же молча, не говоря ни слова, не выражая на своем лице и тени обиды или недовольства, она спокойно вышла из комнаты.
Тем временем Эдик стянул с себя футболку и начал пить вино прямо из горла. Прошло несколько минут, а Марина все не возвращалась. В парне все больше и больше закипала злость.
- Что ты там копаешься? Иди сюда и принеси мне водки! К черту этот веник!
Все также нерешительно она вошла в комнату и робко посмотрела на хозяина квартиры.
- Мне жаль, но я нигде не нашла веник, на кухне лишь пустые бутылки и я…
Эдуард не дал ей закончить, грубо приказав:
- Заткнись и раздевайся!
Марина начала, молча снимать одежду, очень аккуратно складывая каждую вещь на пол.
Глядя на сидевшего в кресле мужчину, нельзя было предположить, что вид обнаженного женского тела вызывает в нем хоть немного желания. Его глаза были полны какой-то грустной злости, но никак не похоти или страсти, тем более нежности. Эдик даже с каким-то отвращением смотрел на этот круглый живот, полные икры, большие тяжелые груди. Ему никогда не нравился такой типаж – добрых, молчаливых и мягкотелых. Хлебнув еще вина, парень попытался вызвать эрекцию, вспоминая излюбленные кадры из порнофильмов. Пустив в дело руку, он продолжал кормить свое воображение гиперсексуальными образами, но как он ни старался, к стоящей голой девушке ему легче было испытать жалость, чем основной инстинкт. Эдуарду в какой-то момент захотелось прекратить этот затянувшийся секс-спектакль, накинуть Марине на плечи плед, выйти из комнаты, подождать, пока она оденется и, проводив до двери, принести тысячу извинений за то, что все так получилось, а точнее, ничего не получилось. Но ему было стыдно отступать и тем более, потерпеть полное фиаско в глазах этого «пончика».
«Нет, так дело не пойдет, если я буду смотреть на нее как на женщину, а не на средство, у меня никогда не встанет. Неужели власть этой суки, настолько сильна, что я не могу даже кого-то просто трахнуть по пьяни?» – подумал он про себя, а вслух сказал еще в более резком тоне:
- Подойди ближе и стань раком, руки за спину, сучка!
Выпитое вино вдруг придало ему наглости и хамства, а главное – отодвинуло на задний план какие-либо моральные принципы. Немного пошатываясь, молодой мужчина подошел к шкафу, где на полке лежали веревки и плетка. Еще пару минут, и жертва была полностью готова к предстоящей экзекуции. Откупорив третью или четвертую за сегодня бутылку спиртного, Эдик почувствовал себя еще более уверенно, правда, совсем отчужденно по отношению к себе. Плетка уже не казалась ему такой чужой в руках, а связанная и беспомощная Марина выглядела куда более аппетитной, нежели еще полчаса назад. Единственное, что все еще его беспокоило — отсутствие возбуждения.
«Ну, что ж придется включать порно. Все нормально, я просто сильно пьян», – Эдик нервно перебирал диски, чувствуя досаду на свое несговорчивое либидо.
Затертые кадры замелькали перед глазами: старый обрюзгший немец что-то выкрикивал девочке-школьнице, профессионально орудуя устрашающим на вид хлыстом. Затем натянуто целомудренный сюжет сменила какая-то «жесть» со средневековыми пытками и абсолютно безграничным групповым сексом. Воодушевляясь чужими подвигами, Эдуард все сильнее и сильнее заводился.
- Считай удары, дрянь! – кричал он.
- Один, два, три, четыре, пять, шесть… — едва слышно говорила Марина.
Плетка звонко свистела, в унисон с киношной, и настоящая жертва и экранная полностью подчинялись своим хозяевам.
Вот он чего добивался – власти! Власти, которая вновь поможет ему почувствовать себя настоящим мужчиной, лишенного прошлого. Мужчиной, который точно знает, чего хочет, и потому будет брать это всегда. А этот «пончик» – всего лишь репетиция предстоящего, как говорится, первая попытка, пусть даже не особо удачная.
Получив довольно сильную порку, девушка слегка постанывала, но не хотела, чтобы ее Господин останавливался. Эдик был благодарен воле случая, что он свел его с совершенно неопытной рабыней, которая не рассмеялась ему в лицо, видя его неловкие пьяные движения и отсутствие какого-либо настроя на игру. А когда он наконец-то совершит это пресловутое соитие и испытает хоть какую-то долю наслаждения, тем самым, доказывая, что он больше НИКОМУ не принадлежит, только тогда он сможет называть себя свободным человеком. По-настоящему свободным!
Не смотря на приподнятое настроение и боевой запал, Эдуард заставил себя протиснуться в чужую плоть, не забывая хлестать по спине свою жертву, и снова ища сексуальную подпитку у порноиндустрии. Как и следовало ожидать, секс с Мариной вряд ли можно было назвать чем-то умопомрачительным: он не почувствовал и капли того восторга, который неизменно испытывал с Диной, и вдруг — тривиальное взрослое кино, которое он про себя называл «поршнем» неожиданно сменило домашнее видео. Очень красивая девушка в кожаном белье и высоких сапогах восседала в кресле и этой же плеткой, которую он держал у себя в руках, размахивала перед лицом парня в маске.
«Ты был плохим мальчиком, но я все равно тебя люблю! Но сначала наказание, глупая и злая собачка! Иди скорее к своей Госпоже!»
Эдик резко оттолкнул Марину, сам упал на колени и глазами полными отчаянья, начал смотреть в цветной экран. Он долго вглядывался в это холодное, но такое родное ему лицо, что не сразу сообразил, что в этой комнате он не один, Марина все также покорно стояла в своей позе. Слезы текли из его глаз, он вытирал их руками, уже ничего не чувствуя кроме боли, всепоглощающей боли, которая с еще большей силой начала разъедать его изнутри.
«Потерпи, скоро тебе не будет больно, и я тебя приласкаю», — нежным, совсем не строгим голосом сказала девушка из фильма.
Как же так получилось, что, уничтожив все ее фотографии, стерев из памяти номер телефона и новый адрес, выбросив вещи и подарки, навсегда запретив друзьям произносить ее имя, он допустил такую оплошность – оставил диск с их последним видео? За все эти несколько месяцев проведенных без нее, он миллионы раз отрекся от этой жертвенной любви, проклял все, что их связывало, каждый день просыпался, жалея, что он все еще существует, и где-то наслаждается жизнью она. В своем самобичевании он не знал границ, все время, представляя как его бывшая ведет себя с другим: как прижимает к себе молодое, как у него или наоборот уже увядшее тело, бьется в конвульсиях, когда испытывает оргазм, царапает спину и бедра новому любовнику, одевает на него кандалы и ошейник, превращая в свою собачку… В общем, наверное, делает все то, что заставляет дрожать от восторга очередного по уши влюбленного и навеки преданного идиота, которого она потом так же легко бросит. Поэтому со всей ненавистью, на какую он только был способен, он неизменно желал Дине лишь смерти, именно смерти! Более того, неоднократно, выпив лишнего, декламировал вслух один, как казалось ему, развеселый некролог об ее живописной кончине, но почему-то в компании, где Эдуард обычно пил, никто не понимал этой шутки. Но он все равно смеялся и на людях всегда специально говорил о том, что она – для него больше не существует. Вот только имени ее называть не следует, ибо у таких сук нет имен. А, ночью оставшись один, он лез на стену от этой боли, которую не могли заглушить ни алкоголь, ни наркотики, ни время и, тем более другие женщины, к услугам которых он, правда, даже и не пытался обращаться.
А сейчас ему стало еще больнее, намного больнее, чем за все эти месяцы непробудного пьянства и показного шутовства: кадры их общего счастья превратились для него в самую изощренную пытку, и хуже всего, что он четко осознавал, что также сильно любит Дину. А, может, она была права, что его тогда бросила? За это его безверие в любовь? Ведь она не просто променяла его на другого мужчину, как он рассказывал своим друзьям.
«Я не могу спать с тем, кто не может быть со мной до конца. Иногда мне кажется, что ты любишь не меня, а себя в проекции моей любви. Ты полностью отдаешься мне своим телом, но не позволяешь переступить черту своей недосказанности. Что ты скрываешь от меня, когда с пустыми глазами лежишь ночью? Иногда я хочу выкинуть эту чертову плетку, ведь она все равно не делает тебя полностью моим».
Эдуард, как сейчас помнил эти ее слова. Потом, конечно, они помирились. Она снова облачилась в свой умопомрачительный кожаный наряд, была такой же страстной и ненасытной, а спустя некоторое время по незначительному, казалось, поводу навсегда ушла от него, даже не потрудившись толком объяснить настоящую причину их разрыва.
Но это уже было сейчас не так важно, впервые Эдуард с мучительной ясностью вдруг понял, что ему всего лишь нужно было опрометью побежать за ней следом. Рассказать все, что было у него на душе. Схватить ее в охапку, впервые применить силу и удержать. Нет, же! Ему не позволяли ревность и гордость!
«Уходишь, значит, тебе есть куда идти! Прекрасно! Нашли другого раба, Госпожа, наверное, он гораздо лучше, чем я лижет Ваши сапожки! Ха-ха!»
Она ничего не ответила ему на этот сарказм, лишь нежно провела рукой по волосам и, почему-то очень долго смотрела куда-то сквозь него, а потом, пряча наворачивающиеся на глаза слезы, быстро скрылась в прихожей. Он, конечно же, так и не сдвинулся с места, даже когда услышал шум отъезжающей машины.
Эдуард, жадно смотря в экран, где они оба разгоряченные, изнемогающие от наслаждения с таким самозабвением занимались любовью на этом же зеленом диване, на котором сейчас валялись вперемешку вещи, вдруг четко осознал то, что потерял свою самую дорогую женщину по глупости. И эти губы, так страстно целующие его, и руки, нежно прижимающие его к себе, теперь навсегда остались в прошлом, запечатленном лишь в ДВД формате. Он сам себя предал, предал вдвойне, позволяя эгоизму взять вверх над всеми остальными чувствами.
Нет, этого он не мог вынести. Схватив стоящий на полу стул, он запустил им в телевизор. Картинка прервалась.
Ничего, не видя перед собой, он сидел на холодном полу, когда к нему подползла Марина и, не говоря ни слова, ласково прижималась как домашнее животное. Эдуарду стало еще больней оттого, что его целуют совершенно чужие ему губы. Но девушка хотела, как лучше.