hemof : История болезни. 8 часть.

Восьмой класс Бутусов закончил на четыре и пять и по идее должен был пойти в девятый, но ему наскучил маленький поселок, где он жил. Его тянуло в большой, полный жизни город. Перелистав справочник для поступающих в техникум, он наткнулся на Химико-Индустриальное техническое заведение и решил «двигать» туда.
Еще в школе Бутусов года два занимался в местной секции бокса. Тренировал их уже пожилой, талантливый в прошлом боксер Иконов Николай Максимович. У Бутусова, несмотря на рост, были хорошие данные для занятий боксом. Он обладал сильным ударом, как с правой, так и с левой руки, и выносливостью. Бокс очень помогал ему на первом году жизни в общежитии, когда Князь с Сальяновым устраивали изматывающие спарринги в «умывалке». Если неискушенный в этом деле Федоров после боев блевал в туалете, то Бутусов переносил нагрузку раунда более-менее спокойно.
В начале учебы в техникуме, пока еще была школьная база, Бутусов учился нормально. Но с каждым годом безалаберная общежитская жизнь все больше отбивала у него тягу к учебе, и в начале четвертого курса дела в техникуме шли у него из рук вон плохо. Пора уже было начинать писать вторую курсовую работу по преддипломной практике, а у него еще не был готов первый курсовой проект за летнюю практику. Почти ежедневные пьянки и обкурки полностью дезорганизовывали, вплотную стоял вопрос о выселении из общежития и даже, более того, об исключении из техникума.
С таким безрадостно-подавленным состоянием души, проводив Федорова в больницу, Бутусов валялся на кровати. В комнате был уже вошедший в привычку бардак, на столе валялись окурки вперемешку с засохшим хлебом. Будильник показывал девять часов утра.
«Прибраться, что ли, — мелькнуло в голове. — А, все равно выгонять собираются, на хрена я тут буду марафет наводить».
В дверь постучали.
- Открыто! — гаркнул Бутусов.
В комнату, в одних семейных трусах — белый горошек на зеленом фоне — вошел Касаткин. На обнаженном коренастом теле выгодно выделялись тренированные мускулы.
- Здорово.
- Где ты тут здоровых видишь? Привет, Вася.
- Вы чё тут, всю ночь гужевались? Мы с Лилькой заснуть не могли.
- Заходил бы к нам, если не спал. Леша с Соленым вчера драп приносили. Мы бы тебя раскурили тут до одури.
- Я бы зашел, если бы не Лилька. Она и так обижается, что я тут у вас пропадаю, а ей сейчас нервничать нельзя, она же беременная.
- Да ну, а чё ж ты молчал:
- А чё говорить? Второй месяц только пошел.
- Поздравляю. Так надо это дело обмыть.
- Успеем еще обмыть. А где Лис?
- В больницу Лис пошел, ему вчера на блядках рыло набили.
- Чё, сильно побили:
- На него без слез смотреть нельзя, голова как арбуз напухла.
- А кто его так?
- Он их не знает.
Касаткин, потянувшись, сладко зевнул и присел к Бутусову на кровать.
- Медный, у меня к тебе разговор есть.
- Говори.
- Ты как себя вообще чувствуешь, не болеешь?
Бутусов, не отвечая, тоже потянулся, хрустнул суставами и, откинув одеяло, выпрыгнул из кровати. Сделав пару сильных маховых движений руками и несколько приседаний, он, надев брюки, не спеша, подошел к висевшему над тумбочкой зеркалу. Вглядываясь в свое отражение, Бутусов видел перед собой хоть и слегка опухшее от сна и неправильного образа жизни, но вполне симпатичное, с правильными чертами лицо, правда его немного портила чуть-чуть выступающая вперед верхняя губа, придавая физиономии по-детски обиженное выражение.
Бутусов пошарил в карманах, в надежде найти завалявшуюся сигарету, затем подошел к столу и начал выбирать более-менее подходящий «бычок». С наслаждением, затянувшись, он выпустил пару больших колец и, присев на стул, заговорил:
- Ты, Вася, не темни, тебя чё, сильно мое здоровье заботит?
- Да нет, мне твое здоровье ни к чему, я тебе просто дельце предложить хочу, где, может быть, кулаками поработать придется.
- Ну, так и говори, а то болеешь — не болеешь, чё надо-то, конкретно?
- Короче, есть наколка. Я знаю одного черта. У него туфельки «Саламандра» и «Пумовская» кофточка. Я тебе его показываю. Ты его запугиваешь или бьешь, забираешь шмотье, и мы его делим: туфли тебе, а мастерка мне.
Бутусов, затянувшись, последний раз, с сожалением плюнул на окурок и бросил его под кровать.
- Туфли бы мне не помешали, — сказал он, с грустью посмотрев на свои разодранные кроссовки, валявшиеся в дальнем углу комнаты.
- Так давай сделаем. У него нога такая же, как у нас с тобой. Я уже пристреливался. И роста он тоже небольшого. Ты, если чё, его с одного удара свалишь.
- А сам-то ты чё? Ну и забрал бы себе у него сам эту кофту, и туфли в придачу и делиться не надо было бы. Сам-то ты чё его не хлопнешь?
- Медный, ты гонишь. Он меня знает хорошо. Я его хлопну, а он сдуру все родителям расскажет, а те в ментовку побегут. «Кто такой? Вася Касаткин? Знаем такого». И пойдет Вася по сто сорок пятой, за грабеж, на лесоповал.
Бутусов рассмеялся.
- А Витя, значит, по сто сорок пятой на лесоповал — не страшно.
- Кто тебя найдет? Город у нас большой, областной. Ну, расскажет это чмо родителям: «Так и так, вещи сняли». Ну и чё? Побегут они в милицию, опишут тебя. Да таких пацанов с короткой стрижкой в городе тысячи. Короче, Медный, чё я тебя уговариваю? Ты обуться хочешь? Тогда давай вещи делать, а нет — я кого-нибудь другого найду.
- Подумать надо.
- Чё тут думать? Уже сегодня вечером и сделали бы. Он по вечерам в горсаду трется. Ты бы его там выцепил и раздел.
- В горсаду, на дискотеке? Он же там не один, наверное, ошивается. Там же и друзья его будут.
- Чё тебе его друзья? Они такие же ублюдки, как и он сам. Мы с тобой вместе придем в горсад, подойдем к пятаку. Я тебе покажу этого черта, ты его потихоньку отведешь в сторонку, надавишь на него, а я там буду рядом, если кто с его компании сунется, я тоже впрягусь. Вещи мы тогда, конечно, у него не заберем, но хоть рыла им понабиваем. Медный, ты, главное, все делай без суеты: потихоньку отвел его от пятака за деревья, поговорил, если надо — надавал по балде, забрал вещи и потихоньку свалил. Ему взамен свои драные тапки отдашь, а кофту просто забери, под курточку оденешь. Ты одевайся полегче, рубашку и куртку, чтобы кофту одеть и пойти.
- Слышь, так может, мне и куртку с ним заодно поменять, если она у него классная?
- Да нет, куртка у него левая. Старая «Аляска», уже штопаная перештопанная, твоя «Монтановская» лучше.
Дверь внезапно распахнулась, и в комнату ввалились Агапин с Кузьминым. У обоих были уже с утра осоловевшие глазки и идиотские улыбки на лицах.
- О, Васька! — заорал Агапин. — Где ты вчера был? Мы тут часов до трех ночи пыхтели. Ну, ничё, тут у нас еще пяточка осталась, вам с Медным раскуриться.
Кузьмин молча достал забитую наполовину папиросу и начал ее подкуривать.
- Вы где ночевали? — спросил Касаткин. — У баб, что ли?
- Какие, на хер, бабы? — Агапин, затянувшись, передал косяк Ваське. — Нас вчера хоть самих трахай. У Камсы ночевали. Полночи по обкурке на него жути нагоняли. Соседи его домой уехали, так мы с Лёхой Камсу насмерть зашугали. А где Лис?
- В больницу пошел, — выпуская дым, сказал Бутусов.
- Не везет Лису, вечно то рыло набьют, то сам по пьяни покалечится.
- Так конечно, он бухает всю жизнь насмерть, пока уже с ног не свалится, вот и влетает вечно, куда не следует, — проговорил Касаткин, вставая с кровати. — Ладно, Витя, короче, ты тут сильно не обкуривайся, не пьянствуй, часов в семь будь в комнате. Я за тобой зайду, и сходим, провернем то, о чем договаривались.
- Хорошо, Вася.
Агапин тупо уставился на Касаткина, пытаясь, напрячь одурманенные мозги.
- Слышь, а чё это у вас за дела секретные?
- Банк с Медным сегодня вечером решили выставить, — выходя из комнаты, бросил Касаткин.
- Гы, шутник. — Агапин достал простую беломорину и закурил. — Витек, вы куда собрались вечером?
Бутусов немного помолчал, затем нехотя проговорил:
- Ну, чё ты пристал? Надо нам одного Ганса прижать.
- Побить, что ли? Так давай мы поможем.
«Ну конечно, ты поможешь, а потом еще и с тобой делись, дураков нету".
- Не надо. Сами справимся. Вы сегодня вечером в горсаду будете?
- Не знаю, может, и зайдем.
- Если увидите, что нас с Васькой бьют, тогда и поможете.
- Ладно, не хочешь говорить, чё за дела у вас, не надо. Лёха! — Агапин хлопнул по плечу Кузьмина, который, сидя на стуле, уже клевал косом. — Не умирай, пошли пива попьем.
Кузьмин похлопал отяжелевшими веками и, с усилием выдавливая из себя слова, проговорил:
- Так денег у нас на пиво нет.
- Не ссы, сейчас по общаге прошвырнемся, найдем; Медный, дай червонец.
Бутусов усмехнулся.
- Я уже забыл, как он из себя выглядит.
- Ясно, пойдем дальше. Короче, если мы сегодня в горсад придём, кричи, поможем. Все, мы пошли бабки сшибать.

Быстрая композиция «Европы» неудержимо неслась с горсадовского «пятака». «Пятаком» молодежь называла круглую танцевальную площадку под открытым небом. Городской сад был большим зеленым парком, тянущимся по берегу реки. Огромные ворота центрального входа украшали по бокам белые колонны. Справа и слева от них тянулось высокое узорчатое металлическое ограждение, окружающее горсад до самой набережной. От ворот в глубь парка шла прямая аллея с множеством боковых ответвлений, идущих к различным аттракционам, кафе и детским площадкам. Следуя далее по аллее, в глубине парка, слева находился теннисный корт, справа — кафе-бар «Летний». Немного дальше аллея сужалась в узкую, обсаженную по обеим сторонам густыми деревьями, асфальтовую дорожку, которая выходила к «пятаку», где вечерами тусовалась молодежь. В центре была танцевальная площадка, с расположенной на ней эстрадой в форме раковины, откуда крутили музыку диск-жокеи. По окружности площадку окружала высокая металлическая ограда, за которой находился выложенный кафелем бассейн, метра два шириной и полтора метра в глубину, изредка заполняемый водой. Через ров к площадке вел узкий огражденный переход, где стояли контролёры, проверяющие билеты.
Обычно танцевала небольшая часть молодежи, основная масса слонялась вокруг рва, сидела на лавочках, курила, знакомилась, «чинила разборки», короче, решала свои дела под громкие звуки танцевальной музыки, льющейся из динамиков. За «пятаком» было множество густых деревьев и кустов, так что выясняющие отношения обычно отходили за деревья, и там происходили одиночные или групповые драки и избиения. Изредка вспыхивали потасовки и на самом «пятаке», но быстро утихали, чтобы затем продолжиться где-нибудь в более темном уголке горсада. Случались там и массовые побоища, когда пустел «пятак», и до самых ворот, по всем аллеям гоняли каких-нибудь залетных пацанов, из более отдаленных районов города. Дискотека в городском саду была летняя и поэтому где-то в начале октября, с наступлением первых холодов ее прикрывали до следующей весны.
В этом году до закрытия дискотеки оставались уже считанные дни, поэтому Касаткин не хотел откладывать грабеж на потом. Он знал, что Гусенок — такое прозвище было у парня, которого он хотел раздеть – «трётся на пятаке» почти каждый день, и что после закрытия дискотеки его будет намного труднее «выцепить».
Касаткин и Бутусов стояли немного в стороне от «пятака», на тропинке, ведущей в туалет, и вглядывались в праздношатающуюся под музыку толпу. Вечер был довольно прохладный, и Бутусов ежился в своей легкой курочке, одетой на рубашку.
- Где этот твой черт? — дрожа от холода, обратился он к Касаткину. — Может, он вообще сегодня не придет, а я тут, еще полчаса — и дуба врежу.
- Не колотись, скоро согреешься.
- Когда скоро? Мы тут уже час торчим.
- Подожди еще немного. Я тебе точно говорю, он тут каждый вечер обитает. Оглянись лучше, видишь вон ту рыжую кобылу, которая с пацаном кучерявым разговаривает?
- Бутусов быстро бросил взгляд назад. Метрах в десяти от них стоял высокий парень с шапкой кучерявых волос на голове и сквозь зубы мурлыкал что-то стоящей рядом рыжей длинноволосой девочке. Короткая, в обтяжку куртка из кожзаменителя еле вмещала в себя пышные формы ее груди. Скользнув взглядом ниже, Бутусов отметил мощные ляжки под туго обтянувшей их джинсовой юбкой.
- Ты про эту, с большими сиськами?
- Да.
- Ну и?
- Мы с Ванькой летом ей в рот давали. Она в культпросветовской общаге живет. За щеку классно берет. Надо будет как-нибудь с тобой...
Касаткин прервался на половине фразы, вглядываясь в стоявших вокруг танцплощадки людей.
- Медный, смотри сюда, — Касаткин кивнул вправо от «пятака», — видишь, вон трое подошли? Один в голубой куртке «Врангель», толстый такой.
- Вижу.
- Он со вторым разговаривает, а рядом третий в коричневой «Аляске» стоит, вот это тот, кто нам нужен.
Бутусов присмотрелся внимательнее, оценивая невысокую, на вид щуплую фигуру Гусенка.
«Хорошо, этого я сейчас сделаю».
- Я пошел, Вася.
- Подожди, — Касаткин поймал его за рукав, — не торопись. Он тут до самого закрытия будет торчать. Постоим, посмотрим, может, он от этих двоих отойдет. Главное, не суетись. Отведешь — и дави на него морально. Я этого ссыкуна знаю, его и бить, наверное, не придется, он все так отдаст.
Бутусов кивнул, чувствуя поднимающуюся внутри нервную дрожь.
«Спокойно, все будет отлично».
Гусенок отделился от своих друзей и пошел в их направлении. Пройдя рядом с Бутусовым, он спустился по ступенькам в туалет.
- Медный, давай. Поймаешь его на выходе из туалета. Веди вправо за деревья. Я буду рядом. Если кто полезет, я тоже впрягусь.
Бутусов подошел ближе к туалету. Подождав некоторое время, он увидел поднимающегося по ступенькам Гусенка. Выждав, когда тот поравняется с ним, Бутусов взял его за локоть и потянул немного на себя. Из динамиков неслись завывания Аллы Пугачевой:

Как это странно происходит,
Как в море парусник уходит.
Так постепенно и проходят
Наши мечты.

- Брат, можно тебя на секундочку?
- Чё такое?
- Разговор у меня к тебе есть. Пошли, отойдем в сторонку. — Бутусов, крепко держа его за локоть, потянул сильнее вправо.
Гусенок дернулся, пытаясь освободить локоть.
- Чё тебе надо, какой разговор?
«Упираешься, сука».
Бутусов крепче сжал локоть, потихоньку увлекая свою жертву к деревьям.
- Ты чё, крыса, задергался? Будь ты мужиком. Чё ты боишься? — Он сумел, наконец, оттеснить Гусенка за деревья.
- Чё тебе надо? — срывающимся голосом, явно нервничая, снова заладил тот.
Все дальше парусник, все дальше,
Все больше между нами фальши,
Так неужели, милый мальчик,
Это был ты?

«Боишься, сука».
- Чё ты, как попугай: чё тебе надо, чё тебе надо? — передразнил Гусенка Бутусов. — Слушай сюда. Хочешь, я тебе сейчас башку разобью?
Гусенок завертел головой, пытаясь разглядеть за деревьями своих друзей.
- Стой спокойно. — Бутусов, отпустив локоть, взялся за отворот «Аляски» и потянул его на себя. — Ты хочешь, чтобы я тебя положил здесь?
- Чё я тебе сделал?
«Вася прав, ссыкун».
- Если бы ты мне чё-то сделал, я бы тебя убил давно. — Бутусов, усмехнувшись, дружески приобнял Гусенка за плечи, постепенно отодвигая того все дальше за деревья. — Слышь, ты, у тебя мама, папа есть? Молчишь, значит есть. Ты же с ними вместе живешь? Обут, одет, накормлен досыта? — Бутусов сделал паузу, вглядываясь Гусенку в глаза. — А я бродяга по жизни, что где возьму, тем и живу, так давай с тобой поделимся по справедливости.
- Чем поделимся? — Дрожащий подбородок с головой выдавал его испуг.
«А теперь танцуем или слушаем, кто, как хочет, под незамысловатый, но, вместе с тем, очень заводной шлягер «Не волнуйтесь, тетя», — извергался из динамиков немного гнусавый голос диск-жокея.
Бутусов потянул замок на куртке, расстегивая ее
- А вот у тебя под курткой кофточка неплохая и туфли на ногах хорошие, давай поменяемся, а, друг?
- Не, — Гусенок отрицательно затряс головой, — я не могу, родители сразу всю милицию на ноги поднимут. Не, нельзя.
«Мусорами пугает, гад».
- Ты меня, наверное, не совсем понял. — Бутусов чуть развернулся для более удобного удара с правой руки. — Я здесь не собираюсь разговаривать о том, что сделают твои родители. Если ты, говно, будешь продолжать упираться рогами, я тебя сейчас покалечу и обоссу.
Гусенок лихорадочно шарил глазами по сторонам, видно было, что он сильно напуган таким наглым натиском и, в то же время, изо всех сил старается побороть свой страх. Он понимал, что его раздевает такой же самый пацан, как и он сам, и что все зависит от того, как он себя поведет.

Это было давно, помню, шло одно кино,
Там забавная песенка звучала.
Но прошло много лет, этой песенки куплет
Навсегда остался в памяти моей...

Он пытался унять противную дрожь в коленях и, собравшись с силами, рванулся, стараясь освободить ворот «Аляски».
- Пусти, я сейчас пацанов позову!
- Ах ты чмо.
Бутусов хлестко ударил правым боковым, но Гусенок, ожидавший удара, нагнул голову, и кулак только слегка задел его по затылку. Гусенок дернулся изо всех сил и, наконец-то вырвавшись, по инерции упал на землю. Бутусов, воспользовавшись его падением, моментально прыгнул сверху и слету ударил, на этот раз, попав куда-то в область правого глаза. Гусенок заскулил и попытался подняться, но Бутусов, придерживая его левой рукой, приложился еще два раза, разбив ему в кровь ухо. Тот закрыл голову руками и заорал в надежде, что его услышит кто-нибудь на пятаке.

Ой, напрасно, тетя, вы все слезы льете
И все смотрите в окно.
Не волнуйтесь, тетя, дядя на работе,
А не с кем-нибудь в кино...

Бутусов, вставая, несколько раз пнул Гусенка в голову, заставляя замолчать, затем поднял его с земли за волосы и хорошенько встряхнул.
- Ну что, чмо, додёргался?
Еще раз, для порядка пнув Гусенка коленом в живот, Бутусов рванул у него на куртке замок.
- Давай снимай кофту и тапки, если не хочешь, чтобы я тебя по жизни дураком сделал.

На набережной Бутусова догнал Касаткин.
- Ну, видишь, все классно получилось, как я и говорил.
- А ты откуда вынырнул?
- Я все время за тобой следил.
- Бить все-таки пришлось, так не хотел отдавать.
- Я видел. Я там из-за кустов выглядывал. Он сам виноват, разделся бы по-хорошему, никто бы его не трогал.
Бутусов молча закурил. Противно ныли после ударов костяшки пальцев на правой руке, и на душе почему-то не было радости от отобранных вещей. Глубоко внутри засело смутное предчувствие чего-то очень плохого.