Шева : Грехи наши тяжкие

…А когда Исус вернулся на Тайную вечерю, смотрит — гулянка крутая идет, все бухие, ну и так далее. Спрашивает у Петра — чего это вдруг? Петр и говорит, — да Иуда угощает!
- А бабки откуда? – спрашивает Исус. Петр отвечает, — Да продал что-то!
Двое мужиков — попутчиков Антона по купе, а заодно — и распитию пива, грохнули от смеха. Лишь женщина, забившаяся в угол возле окна и читавшая книгу, явно неодобрительно взглянула на Антона.
Правильный овал лица, красивые, вьющиеся черные волосы, большие глаза, тщательно обозначенный темно-красной помадой абрис пухлых губ. Породистая, как раньше говорили.
Антон изобразил неловкость и, будто стушевавшись, вышел в коридор. Проносившиеся за окном березки и другие деревья, тронутые багрянцем осени, настраивали на лирический лад.
Мужики-попутчики начали на столике купе резать хлеб и нехитрую закусь к продолжению «банкета». Антонова бутылка ноль-семь уже стояла на столе.
Женщина отложила книгу, и чтобы не мешать «накрытию поляны», тоже вышла в коридор. Стала возле окна рядом с Антоном.


…Вот так они познакомились. Миловидная, очень приятная в общении. В его любимой возрастной категории. Зовут Ольгой. Семья, две дочурки.
Оказалось, и живут-то в одном микрорайоне, недалеко друг от друга.
- Грех не воспользоваться таким удачным стечением обстоятельств! – в предвкушении привычного приключения подумал Антон.
Его целевой аудиторией были замужние женщины «под сорок».
Кто-то ехидно может спросить – а что, незамужних он не ебал? Отвечу, — ебал.
Но гораздо реже и не с таким спортивным интересом.
Ибо совратить и переспать с незамужней женщиной в указанном возрасте для такого профессионального, как он себя называл — йобаря-перехватчика, проблем не составляло.
Потому-что их желание, как правило, было сильнее, чем его.
Добыча сама нанизывалась на крючок.
Совсем другое дело — замужние. Казалось бы, обремененные мужем, детьми, семейными хлопотами.
Не все, конечно, а сохранившие и фигуру, и красоту и, самое главное, глубоко в душе спрятанное от близких, в первую очередь, от мужа — желание еще раз почувствовать те удивительные ощущения из такой уже далекой молодости, когда ты была так любима и желанна. Когда любить тебя будут не постылой приевшейся процедурой, обязаловкой, вытекающей из официозных супружеских отношений, а так, будто тебе опять шестнадцать.
Чтобы волна той жаркой истомы и блаженства, когда забываешь все, даже где ты и с кем, накрыла тебя еще не раз и не два.


Технология процесса Антоном была отработана давно и обычно сбоев не давала.
Небольшой уютный ресторанчик при гостинице.
Душевный разговор, после которого собеседникам кажется, что они знакомы уже очень давно. Затем, когда после вина или шампанского поведение становится более развязным, слова – двусмысленными, взгляды – откровенными, глаза и судя по некоторым признакам, еще кое-что – влажными, совершенно естественно и логично разговор переносится в номер.
Который снимается на два-три часа.
Взрослые ведь люди, чего тут рассусоливать?


…Пока Антон расстегивал ее бюстгальтер, Ольга сама сняла трусики и затем быстро нырнула в расстеленную кровать. Но тут же привстала, взяла правой рукой Антона за член и потащила его к себе. Причем с такой силой, что у Антона мелькнуло, — Если б можно было его оторвать, точно остался бы без хуя!
Антон остановил Ольгу, бросив, — Погоди, погоди! и потянулся к пиджаку. Из внутреннего кармана достал квадратик упаковки презерватива и только приготовился разорвать его, как вдруг Ольга мягко сказала, — Не надо….
Антон опешил. Обычно бывало наоборот. Ситуация развивалась нештатно. Нихуясебе, — промелькнулов голове.
Будто отвечая на его незаданный вопрос, Ольга сказала, — Бог это запрещает!
- А, ну если Бог, тогда совсем другое дело, — произнес вслух Антон. И почему-то вспомнил эпизод с Мироновым в «Бриллиантовой руке» с его знаменитой фразой про «облико морале».
…В постели Ольга оказалась большой выдумщицей. Антон, с его-то опытом, был даже несколько сбит этим с толку. В какие-то мгновения их бурного, буквально животного секса у него возникло подозрение – а не врала ли ему Ольга?
Уж больно непохож был этот неистовый трах на секс замужней женщины, матери двух дочек.
Но затем Антон отбросил эти мысли как ненужные и отвлекающие от процесса.
И вовремя, потому что почувствовал, что — вот-вот.
Ольга, не стесняясь никого и ничего, и похоже, даже не слыша себя, громким криком сопровождала каждое его вхождение в нее. Видно, тоже чувствуя приближение развязки. Неожиданно она громко прошептала, — Только не в меня, только не в меня! Мне не нужен еще один ребенок!
Антон, стараясь не сбиться с темпа, буркнул, — Какой еще ребенок? Если даже вдруг что, — аборт сделаешь!
- Нам нельзя, нам нельзя! — подмахивая ему с такой амплитудой, что член пару раз даже выскочил, прошептала Ольга.
- Во-дает! – совсем некстати Антон вспомнил Крамарова в «Джентльменах удачи», затем зарычал, — А-а-а-а-а-а-а-а-а! и резко вытащив член, фонтаном спермы оросил живот и грудь Ольги. Часть капель попали ей даже на лицо.
Ольга, уже открыв глаза, обеими руками начала размазывать сперму по груди. Затем, схватив член, стала тереть головку о соски, пытаясь выдавить из нее последние капли драгоценной влаги.


…Потом долго лежали. Молча.
Антон затянулся сигаретой, пыхнул струей дыма в потолок и повернувшись к Ольге, вдруг спросил, — Слушай, а чего это ты: презерватив — нельзя, аборт — нельзя? В секте какой-то, что-ли?
- И совсем не в секте, — обиженно и даже наставительно, будто учительница, ответила Ольга, — Это неграмотные люди так говорят. А у нас Церковь Божия!
- Ахуеть! — подумал Антон. — Адвентисты? Или Свидетели Иеговы? Это ж она сейчас охмурять начнет! – стало вдруг некомфортно и тревожно.
- Да не бойся! – неожиданно, будто отвечая на его мысли, сказала Ольга.
- Я же понимаю, что тебя — бесполезно! Сам кого хочешь…, — и как кошка, прищурила глаза.
- А как же заповеди? О прелюбодеянии, например, — с усмешкой спросил Антон и притянул Ольгу к себе. Почувствовал, как опять напряглись и становятся твердыми бусинки ее сосков.
Ольга тоже прижалась к нему и безхитростно ответила, — Вообще у нас это словом «блуд» называется. Что ж — согрешила. Буду замаливать.
Затем вдруг приподнялась на локте, так что призывно торчащий сосок правого полушария оказался прямо перед лицом Антона и, улыбнувшись чему-то своему, зыркнула на него бездонными глазами и низким грудным голосом сказала, — В первый раз, что-ли?
У Антона вдруг появилось чувство, что певшие в его душе херувимы послали его на хер. А перед глазами почему-то возник Пуговкин в «Иване Васильевиче» с его сакраментальным, — Житие мое…