дохлятина : Кактус

Плотный людской поток течет по подземному переходу метро с одной станции на другую. Человеческая биомасса обтекает меня справа и слева, не задевая. Я для нее табу. Прикосновение ко мне нежелательно, неприятно, опасно. Пребывающие в анабиозе люди, увидев меня, шарахаются в сторону, сталкиваясь с таким же плывущими в реке человеческих тел амебами. Броуновское движение — лучшее определение этой хаотично движущейся толпы. Сколько не вешай табличек: «Держитесь левой стороны, сукины дети!», люди все равно будут бросаться из стороны в сторону, толкаясь и матерясь. «Стадо баранов, идущее на бойню» — вот как я воспринимаю эту биомассу.
Вглядываясь в проплывающие лица, я ищу его или её. Как повезет. Вернее — не повезет. Ибо встреча со мной будет для человека последней. Ищу свою сегодняшнюю жертву. Каждый вечер, когда я стою в переходе, разглядывая серые лица людей, я ищу того, кому суждено умереть. Погибнуть от моей руки. А может быть и ноги. Как получится…
Безразличные усталые лица только на первый взгляд кажутся одинаковыми. Наметанным глазом я быстро просеиваю черты, замечая особые приметы. От моего взгляда никто не скроется. Во всяком случае, я хочу в это верить.
Вот молодая женщина с годовалым ребенком. Тащит завернутое в красный платок скрюченное пищащее тельце, прижимая его к себе левой рукой. В правой — набитый продуктами мешок из «Ашана». Если она споткнется на лестнице в конце перехода, то сломает себе руку, а ребенку, скорее всего, размозжит череп. Глупая сука.
А вот идет мужик в бежевом плаще с потертым кожаным портфелем. Торопится, обгоняя попутных и увертываясь от встречных людей. Увидел меня, ухмыльнулся, побежал дальше. Ну-ну, беги, пока я разрешаю. Следующий вечер ты будешь мой. Я такие ухмылки не забываю и не прощаю...
Тут мой взгляд цепляется за молодого парня в джинсовом костюме с рюкзаком на плече. Парень не спеша продвигается в толпе, бережно придерживая покачивающийся рюкзак. Странный какой. Почему бы ему не повесить рюкзак на спину, как это делают все нормальные люди. И главное, почему он не спешит, не обгоняет плетущуюся перед ним старуху, волокущую сумку на калесиках.
Иду за молодым человеком. Держусь на расстоянии около трех метров. Для меня это не сложно. Продвигаться к платформе станции парню мешает толпа, а я иду свободно, обтекаемый людским потоком.
Рюкзак за спиной парня явно тяжелый. Мерно покачивается при каждом шаге. Ткань какая-то пестрая, со множеством карманов и бахромой. Ненавижу эти хиповские шмотки! Правая рука странного незнакомца придерживает рюкзак снизу, а левую он держит за пазухой, что-то там перебирая. То ли достать что-то пытается, толи ищет по карманам…
Когда молодой человек подходит к краю платформы, я встаю у него за спиной, на расстоянии вытянутой руки, немного слева. Он стоит, безразлично уставившись в одну точку, и шарит у себя за пазухой… Что он ищет? Вдруг замечаю тонкий черный проводок, идущий из левого кармана джинсовой куртки парня в рюкзак. Провод неподвижен и манипуляции за пазухой его явно не затрагивают. Внезапно меня озаряет понимание…
В тоннели гудит приближающийся поезд. Народ начинает напирать, опасно приближаясь к краю платформы. Я быстро делаю шаг и, схватив парня под левую руку, сильно толкаю на рельсы…
Рев выезжающего из тоннеля поезда заглушает крик стоящей рядом девчонки. Люди, спеша и толкаясь, выливаются серым потоком на платформу, а стоящая толпа начинает забиваться внутрь состава. Об упавшем на рельсы все уже забыли. А если и не забыли, то стараются скорее уехать подальше от места смерти постороннего человека.
Через минуту все кончено. Поезд медленно отходит от платформы, оставляя лежать на рельсах разрезанное надвое тело молодого человека. Его внутренности бурой массой вытекают на бетонные шпалы, ноги неестественно согнуты, голова запрокинута назад. Из разбитого лба сочится алая кровь. Глаза открыты. В них застыло удивление.
Спрыгиваю с платформы на рельсы, приседаю на корточки над трупом, распахиваю джинсовую куртку на груди и только тут замечаю висящие на шее наушники от гарнитуры мобильного телефона. Один свободно лежит на белой шее парня, а другой затерялся в правом рукаве. Его, по-видимому, и пытался достать убитый мною несчастный меломан.
Уже безо всякой надежды расстегиваю крупную «змейку» рюкзака и осторожно засовываю внутрь руку. «Черт!» — рука непроизвольно дергается от укола. Заглядываю в темноту тканевого мешка…
Завернутый в махровое полотенце, усыпанный жирными крупинками земли и коричневыми осколками глиняного горшка, растопырив длинные иглы, не меня пушистым красным цветком с немым укором смотрит большой зеленый кактус.
— Опять прыгун? — резкий голос лейтенанта Прохоренко над головой выводит меня из ступора.
— Похоже, — я поднимаюсь и подхожу к краю платформы. — Я рядом стоял. Все видел. Он прямо под самый поезд норовил сигануть…
— Вот ведь, мудак! — Прохоренко сплевывает на шпалы. — Вылезай быстро и сообщи дежурной по станции, чтобы передала о задержке движения, а бригаду «скорой» я сам вызову.
Оттолкнувшись от окровавленной скользкой рельсы я вылезаю на покрытую гранитными плитами платформу. Стоящие люди расступаются, образуя вокруг меня заметный круг. С ужасом смотрят на меня, и с отвращением на забрызганного кровью разрезанного мужчину.
— Что уставились? Не кино! — громко говорю я, расставляя руки в стороны. — Движение поездов остановлено. Идите на другую ветку или поднимайтесь наверх.
Народ быстро расходится. Часть бежит на противоположную платформу, другие, матерясь, пробираются к эскалатору.
Я остаюсь стоять на середине платформы, а живая толпа серой безразличной биомассой обволакивает меня со всех сторон, стараясь не задеть и не потревожить. Ведь толкать старшего сержанта ОВД по охране метрополитена себе дороже.