Ирма : Эквилибристка ( ч.1)

I
Я хожу по туго натянутой проволоке с закрытыми глазами. На мне черное блестящее трико, волосы собраны в пучок, губы ярко накрашены — это еще больше подчеркивает мою бледность и худобу. Зрителю нравится. Каждый из сидящих в зале, хотя бы раз в жизни представлял как я живописно упаду. Все воскликнут: «Ах, бедняжка, а ведь она совсем еще молодая, интересно кто заменит теперь малютку Лолу?» Обо мне погорюют неделю-другую, а потом в одно из воскресений, когда в цирке особенно много люду, уже и не вспомнят о моем трагическом сальто. Моя смерть может быть зрелищна лишь один раз. А пока они с замиранием сердца следят, как я иду по тоненькой ниточке и верчу в руках шары. «Неужели у нее не дрожат коленки, не кружится голова и не сводит живот? Интересно, а принимает ли она для храбрости?» Я делаю неожиданный выпад – слабонервным лучше не смотреть, и начинаю раскачиваться. Штейн-трапе, — так называют это профессионалы, моя трапеция игрива как и я: всевозможные раскачки и пируэты – мой конек. Я люблю танцевать на краю пропасти, хотя пропасть там – внизу, здесь же я смотрю на всех свысока. Плавно поднимаю вверх одну ногу. Кружусь, кружусь, кружусь, кружусь… Но никогда не лечу. Мой полет сдерживает лонжа и строгое следование программе. По сценарию я должна висеть в пустоте всего лишь пару минут, для меня не составляет особого труда перевернуться вверх тормашками, в моей жизни и так все с ног на голову. Я качаюсь на лопинге – это что-то вроде детской качели, но оставаться на одном месте слишком скучно, и я перепрыгиваю с трапеции на трапецию, но не попадаю в руки ловитора, ведь работаю сольно, а потому я сама себе и опора, и поддержка, и партнер. Сейчас я держусь одними нижними конечностями, руки не участвует в этой игре на выносливость тела. Мои ступни крепко приросли к железной перекладине, откидываюсь назад, и в таком положении ловлю на себе восхищенные улыбки. Оп-ля! Теперь пусть трудятся руки. Бланж или сальто прогнувшись, вы, безусловно, видели даже в самом захудалом цирке. И хотя с виду я довольно худосочная, руки у меня сильные и крепкие: у каждой воздушной гимнастки в ладонях и мышцах должна быть выносливость мужчины, иначе как, повисая лишь на двух руках, можно удержать свое тело в горизонтальном положении спереди и сзади, вверх тормашками и в свободном полете?

Я снова стою на цыпочках, к концу вечера уже почти не чувствую ног, спину тоже ломит, в голове гудит от надоедливого веселья других, но это как говорится, всего лишь издержки профессии. Глотать огонь или быть живой мишенью для кинжалов – намного хуже. Укрощать тигров, делая их безропотными зверушками — слишком жестоко и несправедливо со стороны спивающихся дрессировщиков. Скакать всю жизнь на лошадях лишь в пределах манежа, разве это свобода?! Не легче живется фокусникам и клоунам: одни обманывают других, что имеют хоть приближенное отношение к чуду; вторые – предают, прежде всего, себя, когда продают публике свою мнимую радость. Иное дело – парить под куполом цирка! Да-да именно парить! Не смеяться или плакать по заказу, не наносить себе или другим увечья, не лезть из кожи вон, чтобы хоть кому-то понравиться, а подняться вверх и покорять высоту, а точнее незримый воздух. И главное – здесь я по-настоящему живу и рискую, ведь никто не уверен в том, что мое представление не последнее. Причем, за мое ремесло еще и неплохо платят, очень даже хорошо, куда же в наше время без выгоды? Хотя цену деньгам я никогда толком не знала, не то, что мои коллеги: это только в сентиментальных романах цирковая братия живет ради искусства, а хлеб насущный отходит на второй план. Видели бы вы как грызутся «Великие артисты» за место под софитами. Но я никогда не вступаю в подобные склоки: в нашей труппе всего лишь три эквилибриста — любовная парочка и я – грустная девушка в черном, малютка Лола. А потому конкуренция мне не страшна, да и номера у нас совершенно разные, хотя Вики однажды приревновала, когда я репетировала сложнейшую поддержку с Ники и даже грозилась расцарапать мне лицо, выдрать волосы и повесить прямо под куполом. Сейчас буря поутихла, но мы по-прежнему здороваемся очень холодно, увидев меня, она всегда сильнее прижимается к своему ветреному ухажеру, вот типа смотри, он любит только меня, а ты для него пустое место. Если честно, пару лет назад я и вправду крутила шашни с этим Ники, так ничего серьезного: пару банальных ночей и обоюдное разочарование от процесса, к счастью для меня, нам не пришлось оставаться друзьями.

Еще по глупости я долгое время спала со старым директором Альфредом, он платил мне раза в два больше положенного гонорара, покупал приторно-сладкие духи и водил в единственный в нашем городе ресторан, куда бы не могла заглянуть его жена. Теперь же все разрешилось само собой: даже нерегулярных тренировок со мной и двумя гимнастками хватило, чтобы сделать Фредди безопасным для всех представительниц прекрасного пола. Иногда он приходит ко мне в гости и очень сетует о моем одиночестве. Я не особо возражаю против его периодического спонсорства, но в последнее время старикан Альфред называет меня своей маленькой дочуркой и почему-то мечтает выдать замуж за своего нервного племянника. Сюсюканья бывшего любовника отдают какой-то бульварной пошлостью, все-таки нужно его попросить в следующий раз не изображать из себя заботливого папочку или вовсе выгнать. Пошел он к черту со своими подачками!

Больше всего на свете я не выношу лицемерия и жалости. Если предавшего тебя человека можно навсегда вычеркнуть из своей жизни или скрепя сердце, все же простить, то фальшь и снисходительное или даже искреннее сочувствие (какая собственно разница, если все это еще больше подчеркивает твою ущербность и превосходство благодетеля) я не могу принимать как должное. Ладно, завистники: у них свой тяжкий крест — всегда желать другому зла, но как же меня раздражают эти добрые самаритяне, например, как Альфред! Подумать только, ему жаль, что мне пришлось сделать аборт и потому я вряд ли смогу иметь детей, но он готов во всем мне помогать и даже выступить поручителем в приюте! Ха-ха! Поздно плакать о моей утраченной невинности. Конечно, никто не заставлял меня с ним связываться, впрочем как и с другими мужчинами, этот, по крайней мере, тихий и щедрый, только вот слишком навязчивый.

Сейчас сидящие в зале зажмурятся сильнее: ведь пришло время штрабата – моего любимого трюка на «уход». Раскачиваясь и катастрофически срываясь, я очень реалистично лечу головой вниз. Вот-вот и веревка распустится полностью, а от меня на манеже останется лишь мокрое место. Ну, что испугались? И лишь в самый последний момент я крепко повисаю на свободном канате, кольца с хлопушками бодро пощелкивают петардами, выпуская горсточки цветных конфетти, аплодисменты взрывают зал, прощальная улыбка и я спускаюсь на манеж.

Впереди ночь. Я люблю ночь гораздо больше, чем день: ночью я не чувствую на себе ничьего пытливого взгляда, на улице меньше прохожих, а в баре, где я напиваюсь до чертиков давно уже смирились с тем, что я не очень-то жалую мужчин. Конечно, я сплю с кем-то иногда, но это не считается. Да, и в любовь до гроба я особо не верю. Гораздо легче представить, что у меня вдруг закружится голова от высоты, чем от какого-нибудь мужчины. Хотите верьте, хотите нет, но мне абсолютно не интересны любовные похождения, страсти, волнения, слезы, трепет в груди и прочая чушь, и хотя у меня было много любовников ( хорошего секса ведь никто не отменял), я еще никогда никого не любила. Мне совсем не нравится перспектива принадлежать кому-нибудь полностью. Я не могу отдаваться человеку вся и без остатка. Что же тогда останется мне?

II

— Я тебе больше не налью, Лола, иди-ка лучше домой. Как ты завтра удержишься на трапеции?
— А, разве я пьяная? Ты кто мне папаша или брат, ну, кто ты мне, что решаешь, сколько и когда мне пить? Я и в таком состоянии могу исполнить несколько самых сложных трюков – язык у меня уже заплетается, но до главной стадии моего опьянения еще далеко. Когда я пьяная в дым, то реву в три ручья и жалуюсь на свою судьбу. Стоит приговорить несколько бутылок, я становлюсь размазней, и куда девается эта сильная и независимая девушка? Потом на утро я очень злюсь, что опять позволила себе слабость. И даю клятву, что никогда не опущусь до унижения и слез, но все повторяется по-новому.
Вы спросите, почему я несчастна? Я и сама не могу дать четкий ответ на этот вопрос. От родителей я сбежала еще в шестнадцать с одним ходулистом, переехала в другой город, меня правда особо никто не искал, и вот уже восемь лет я живу, как мне нравится: у меня нет ни мужа, ни детей, ни бытовых забот. Я снимаю небольшую квартирку, куда привожу, кого хочу, не спрашивая разрешения, как это было в родительском доме, а главное – занимаюсь любимым делом. Я ни к чему не привязана. Мне легко, очень легко! Я свободна от каких-либо обязательств, я просто живу в свое удовольствие, особо не задумываясь о том, что ждет меня завтра, хотя линия жизни на левой руке у меня слишком короткая – так говорит Азалия, но я не очень-то верю гаданиям, тем более, она шарлатанка. Но, если все так хорошо, почему я не могу оставаться одна в пустой квартире, что мне мешает смотреть прямо в глаза своему отражению в зеркале? Почему мне хочется волком выть, стоит только всерьез задуматься, как же все-таки пуста моя жизнь.

После второй бутылки портвейна начались душевные излияния. Сейчас я начну говорить о том, как мне обидно, что со всеми моими ухажерами меня связывала лишь телесная страсть, ведь никто из них меня не любил. Правда, и я не питала к ним особо трепетных чувств, так что мы – квиты.
— Дай мне еще рюмочку, не будь такой свиньей, Луи. Ты же знаешь как мне плохо. В выпивке я не знаю меры, вполне возможно, что лет через пять я сопьюсь, если буду продолжать в таком же духе; да еще и курю как паровоз. Удивляюсь, как до сих пор у меня не началась одышка. Но пока я себе ни в чем не отказываю.
Луи сдается и наливает мне рюмочку прекрасной сливянки, сливянка – удачное продолжение крепкого вина. Сегодня у меня чертовски плаксивое настроение.

В бар заходит стройный и немного надменный блондин, раньше я его здесь не видела.
– Черный кофе, – голос хрипловат и какой-то домашний, наверное, все дело в акценте. Некоторое время я присматриваюсь к этому красавчику, а потом, не обращая внимания на свою размазанную тушь и красный нос, начинаю с ним кокетничать. Оказывается, он тоже артист, только музыкант. О своей жизни Андре заливает не плохо, у меня же наоборот пропадает дар красноречия, я его почему-то стесняюсь. Пить я больше не могу, порцию слез я выплакала, пора и домой. Может, позвать его к себе? Хотя не хочется первой навязываться.

Всю свою сознательную жизнь я рассматривала мужчин исключительно в потребительских целях, мне нравилось выбирать каждого из них, полагаясь лишь на собственный вкус, сердце при этом молчало, я не чувствовала и тени грусти или сожаления, только банальное разочарование от зря потраченного времени, если партнер был не очень хорош. Тем лучше для нас двоих, никто никому ничего не должен, и спрашивать соответственно не с кого. Еще лучше, если после бурной ночи так и не знаешь, как зовут твоего разового друга, конечно, я немного лукавлю, будто мне было сто процентов все равно, что меня так быстро забывали, так толком и не узнав, но плакать в подушку из-за мужчин я не привыкла.

Какого же было мое удивление, когда в очередное безликое утро после ночи попойки и кутежа, я обнаружила на кухне своей крошечной квартиры незнакомца. Этот наглец вовсю хозяйничал на моей прокуренной кухне. Экая невидаль, скажите вы, но только представьте, какая разбирает злость человека с похмелья и без утренних происшествий, а тут тебе совершенно ненужный эффект неожиданного и может быть вражеского вторжения. Видя мое злое и недоуменное выражение лица, молодой человек мне премило улыбнулся и протянул чашку кофе, запах которого я терпеть не могла еще с детства, не говоря о вкусе. Как вообще можно пить эту горькую обжигающую дрянь?
— Доброе утро, Лола. Это тебе поможет. Я сходил в кафетерий, пока ты спала, у тебя в шкафу и холодильнике мышь повеселилась. Я – Андре, парень из бара, вчера я тебя проводил. Неужели не помнишь?
Тут я отдаленно начала припоминать, что познакомилась с кем-то, а момент как я его притащила домой напрочь выпал из головы. Интересно, у нас что-нибудь было?
— Спасибо за помощь, надеюсь, я вела себя прилично.
— Не волнуйся, между нами ничего не было: я не стал бы пользоваться тем, что ты в стельку пьяная, хотя ты много раз предлагала, сам не знаю, как я устоял – мужчина посмотрел с какой-то нежной издевкой
В ответ я только недовольно хмыкнула. Чему тут удивляться? Пьяная я забываю о каких-либо приличиях, небось, и вправду пыталась затащить его в постель, не зря же он мне приглянулся в баре. Только для случайного знакомого он слишком вежлив, строит из себя джентльмена: любой другой на его месте еще ночью бы сбежал, а этот кофе подает, ничего не получив. Вот умора! Как же мне от него побыстрей избавиться?
— Готов поспорить, ты сейчас размышляешь над тем, почему я до сих пор не ушел? А ты мне сразу понравилась просто так, без всякого там пафоса и кривляния, мне не нужен секс с мертвецки пьяной женщиной, я хочу, чтобы ты занялась со мной любовью на трезвую голову. Если ты против продолжения, то я тот час же уйду – Андре слегка притянул меня к себе и ждал моей реакции. Вы, наверное, думаете, что, срывая друг с друга одежды, мы предались безудержной страсти, — вовсе нет, крепко поцеловав меня, Андре пообещал зайти вечером. Ну, посмотрим, не уплывет ли он бесследно в потоке толпы, как это делали другие. Целуется он очень даже хорошо.