Ромка Кактус : Девушка со спичками

Как было? Последний вечер перед Новым годом, по улице в изорванном платье моды 1920-х, в оленьей шапке с рогами, босиком брела сирота. Лицо – что снег: грязное, кожа пористая и в таких же жёлтых пятнах – веснушки. Прохожие, особенно озлобленные из-за праздника, кривили в сторону сироты сытые, лоснящиеся рожи, вращая бараньими навыкате глазами, плевали на неё, и плевки замерзали в нечёсаных пшеничных волосьях, каскадом выбивавшихся из-под шапки.

Всюду очереди, толкотня, вопли и визги, цены на продукты и подарки взлетели до потолка и оттуда, покачиваясь в воздухе словно буддийские святые, с презрением взирают на всё происходящее. Ёлочные спекулянты налетают друг на друга, и землю устилает прошлогодняя хвоя, подновлённая с помощью ватки и зелёнки. Уже полиция изловила одну банду, продававшую под видом ёлок похищенные из дендрария редкие виды хвойных, так орудует другая банда – с берёзами, ольхой и рябиной, — их лозунги «Не как у всех!» и «За такие деньги и берёза ель». В очереди за просроченным Советским шампанским с переклеенными этикетками мужики с трясущимися руками и лунный свет стоят тончайшим дымом. Сирота идёт мимо, предлагает купить спички и обмороженными стопами старается не попадать в скверные лужицы подтаявшего от соли снега.

Никто не купил у нищенки спичек.

Луна заходит за лёгкую, как дыхание, белую зыбь облаков, лунный свет, бледнея, тает, меркнет — и через мгновение, звеня стеклотарой, скрывается в тёмном подъезде старой пятиэтажки. Девушка стоит во дворе и глядит на крышу, блещущую неземным блеском ржавчины. Всюду в кровельном железе щели, прорехи, дыры – крупные звёзды из глубокой прозрачной синевы небес срываются и ныряют в них, словно космические осы.

Очарованная девушка лезет через сугробы, вся в снежном крошеве выходит к железной двери подъезда. Кодовый замок, оставшийся с 90-х; жёлтый лёд не даёт двери закрыться до конца. Сирота заходит в подъезд и, пристроившись у разбитой форточки, зажигает спички – одну за другой. Ярче бенгальских огней горят спички в тёмном подъезде, и грезится сироте роскошная квартира, обставленная в стиле модерн, и ёлка, и на ёлке повешенные за шею жареные гуси кружатся, будто в хороводе, брызгая жиром.

Но гаснет спичка, и снова проступает сквозь дрёму подъезд и кислый запах рвоты.

Из квартиры на втором этаже выходит мужчина в дублёнке, с огромным золотым крестом на открытой волосатой груди, с широкой улыбкой. Спускается по ступенькам, насвистывая мелодию из «Бременских музыкантов». Вот остановился, смотрит на сиротку – и улыбка всё шире, обнажаются золотые зубы:

- Это ты, блядь, весь подъезд засрала своими спичками? – показывает пальцем на стены и потолок, где в неверном свете дрожат и точно вспухают чёрные жжёные пятна и скабрезные надписи.

Бьёт наотмашь по лицу сиротку, ботинком топчет упавший коробок и рассыпавшиеся спички.

- Я иду за сигаретами. Ларёк в пяти минутах. Чтоб к моему приходу ноги твоей тут не было, бомжара.

Поплакала оборванка и собралась уж уходить, как вышел к ней человек восточной национальности, блистая в свете своей прихожей лампасами спортивного костюма.

- Что сидишь? Заходи, — сказал он и потащил девушку за руку к себе в однокомнатный клоповник.

Дух Нового года витал в комнате в виде запахов салата «Оливье», водки, потных ног. Снежинками, небрежно вырезанными из старых салфеток, украсил хозяин висевшие на стенах постеры из порнографических журналов, прикрыв кружевами разверстые влагалища.

- Для эротики, — сказал, любуясь, хозяин.

Усадил девушку на шаткий табурет, поставил перед ней тарелку с пережаренной картошкой и налил в захватанный бокал красного, искрящегося вина. Сирота выпила, и, как только коснулась её сведённых голодом внутренностей приятная теплота, стало всё как в тумане.

Отечески улыбается незнакомец, пересаживает девушку к себе на колени, гладит смуглой, курчавой рукой её волосы, грудь, внутреннюю сторону бедра. И ничего не чувствует девушка кроме тупой боли, которой ноет отмороженная плоть, но вскоре и это чувство пропадает.

И тогда очнётся она в ванной, полной льда и света. И через открытую дверь увидит обе свои девственные почки на праздничном столе, запакованные в полиэтилен. И наконец Архангел Азраил спустится к ней во всём Господнем сиянии и поведёт за собой.

Они выйдут в чистое поле. Девушка совершенно обнажена, но не стесняется наготы своей и снег не холодит её кожу. Смеясь и раззадоривая, натрёт Архангел ей груди и лицо снегом, вставит в задницу еловую ветвь, украшенную игрушками, гирляндами, мишурой. В серой утренней тьме вспыхнут и погаснут разноцветные лампочки, будто просвечивая тонкую кожу девушки и обнажая естество. Будет Архангел засматриваться на нежную, ярко-алую омерзительную жидкость, которой светится и сквозит против огня человеческая жизнь.

Насмотревшись, отпустил Азраил сиротку бежать, а как стало меж ними метров сто пятьдесят, спустил собак.