: Проигрыш нокаутом

Меня мало били. Не потому что не заслуживал или не было желающих, просто я не позволял этого с собой делать. Бывали, конечно же, и исключения. Куда без них. Самое первое и, пожалуй, самое яркое воспоминание о боли относится к детским годам. Мне тогда было лет 10, и жили мы в небольшом уральском городке. Наша «хрущёвка» стояла на краю города и из окна открывался вид на огромное поле, летом засеянное пшеницей или рожью. С высоты четвёртого этажа оно казалось мне морем. Однообразие пейзажа скрашивали несколько островков берёзовых рощ, куда мы с Виталькой любили ходить жечь костер, поиграть в «ножички», пострелять из самодельных луков и арбалетов.

В тот день, забросив портфели домой, мы пошли на наш остров. Была осень, и моря уже не было. Накануне здесь прошлись комбайны и побрили его, оставив после себя скирды соломы и колючий «ёжик» от былых колосьев.

Мы разожгли небольшой костёр. Сидели, говорили о своих мальчишеских делах, иногда не в напряг молчали. У меня был с собой перочинный ножик, которым я бесцельно строгал ветку. То, что к нам направляются трое каких-то пацанов, мы заметили слишком поздно.

- Надо сматываться – сказал Виталька.
- Не ссы, это Чинга и Рудик с «Юбилейного».

Я их знал. У Чинги было два брата, старший сидел, средний блатовал в старших классах соседней школы. На их авторитете поднялся и Чинга-младший. Рудик тоже был обычным хулиганом 70-х. Третьего я не знал. Меня они тоже не знали. Да, и откуда им было знать, когда они были старше на целых 3 года. Для тех лет разница огромная. Просто я сказал «не ссы», чтоб он не паниковал и не вздумал бежать. Стрёмно, как-то бежать, когда тебе пока ещё ничего не угрожает, но холодок в трусы всё-таки опустился. Мы зачем-то встали и пошли им навстречу. На краю поляны у самой пашни остановились.

- Здорово, пацаны. А чё вы тут делаете? – выдвинулся вперёд Рудик.
- Ничего. Костёр просто жгём. А чё, нельзя? – мне говорили, что я когда-нибудь доборзеюсь.
-Чинга, гляди, какой пацанчик борзый. И ещё с ножом. Ну-ка дай посмотреть!!!

Я совсем про него забыл, про ножик. Рудик вывернул мне руку и забрал нож.
- А ты знаешь, что им можно убить?

Он придвинулся вплотную с моим ножом в руке. Мне стало страшно. Горло пересохло. Я не знал, что ответить, да и не мог. Я оцепенел. Потом стало темно и я увидел фейерверк. До этого я никогда его не видел и не знал, что это такое, но сейчас я могу точно сказать, что это был именно он. Я не заметил, как Чинга вырос из-за спины Рудика и его летящий кулак с кастетом я тоже не видел. Я видел фейерверк, огни которого жгли нестерпимой болью всё лицо. Боль была всюду. Я был куском боли. Хотелось закричать, позвать на помощь, разрыдаться, но я помнил слова Шведа, который учил нас, мелюзгу: «Как бы тебя не били и как бы тебе не было больно, никогда не ори и не плачь – тогда ты будешь настоящим пацаном!»

Чтоб не заорать я укусил землю. Она была солёная. И, наверное, уже красная. Я чувствовал, как рот наполняется кровью, как земля впитывает её и взамен даёт мне силы молчать. Они били ногами. Ногами в кедах. Иногда с разбегу. Тогда моё тельце подпрыгивало и издавало какой-то мужицкий хрип. Я обхватил голову руками, поджал ноги под живот. В висках стучали молотки. Какие-то круги, то красные, то жёлтые разбегались в разные стороны, а потом сливались в жгучую боль. Они долго били меня. Если ты знаешь, что такое вечность, то умножь это на два.

Вдруг я подумал, что они меня сейчас убьют и мама этого не переживёт. А потом подумал, быстрей бы уж убили. И даже показалось, что начинаю умирать, но вдруг удары прекратились.
- Молодец, пацан. Даже не пикнул. – Я уже не понимал, чей это был голос Рудика или Чинги.
- Давай, вставай. Больше не будем.

Тогда я ещё умел верить словам.

Вставать не хотелось, но надо было вставать. Какие-то последние силёнки приподняли голову, еле разогнув руки в локтях, я оторвал туловище от земли. Каждое движение – молния в голове. Выплюнул землю. Выпрямился сидя на коленях и посмотрел на этих уродов.

- Ну, ты и урод!!! – сказал Чинга и они заржали. Дико заржали. На всю галактику. И я испугался, что мама услышит это и расстроится. Я стоял на коленях и по щекам текли слёзы. Сами текли. Я не хотел, но они текли. Я даже не всхлипывал. Слёзы утоляли обиду. А они стояли и ржали. Потом им, видимо, надоело. Чинга повернулся ко мне спиной, как будто собирался уйти, но вдруг резко развернулся и с разворота со всей силы пнул мне по лицу. Я до сих пор помню, как приближалась земля. Эта кинолента навсегда со мной. Я могу её прокручивать покадрово. В ней тысяча кадров в миллисекунде. И все они мои и навсегда…….

-Ванька, Ванька, ты живой? – хныкал где-то далеко надо мной Виталька.
Я пошевелил рукой и попытался открыть глаза. Ресницы уже успели склеиться кровью. Сначала было просто белое пятно, потом оно превратилось в небо, потом я увидел лицо Витальки. Ну и рожа у него была!!! Под глазом здоровенный фингал, волосы взлохмачены, на коже кровь вперемешку с землёй.

- Давно они ушли? – спросил я.
- Не знаю. Я сам только что очухался. Встать можешь?
- Наверное, смогу, но давай пока полежим.

Я смотрел на последние сентябрьские облака и думал о том, что я скажу маме, как она расстроится и будет плакать. А ещё я думал, что у меня, наверное, кончилось детство, а я не хочу быть взрослым, хотя раньше только и мечтал об этом. Я понял, что теперь всё зависит только от меня. Что я сам за себя в ответе, что никто не заберёт мою боль. Что даже самый близкий друг не всегда сможет тебе помочь. Сам!!! Всё только сам!!! И чтобы выжить в этом мире, надо быть сильным.

В тот день мать работала во вторую смену, поэтому мы поковыляли ко мне, чтобы привести себя в порядок. Разбита бровь, порвана губа, всё тело в синяках. Виталька уговорил сходить в травмпункт, где мне наложили мои первые швы.

Через две недели я записался в секцию бокса. Через пару месяцев уверенно держался на ринге. Через полгода первые победы в соревнованиях. Через год секцию закрыли. Я ушёл в самбо. В 7 классе со мной уже боялись связываться даже старшеклассники. Первым я не задирался, не борзел на младших, я стал спокойным и уравновешенным, но если в словах или действиях кого-либо я видел обиду или унижение, то, не раздумывая, начинал бить. И тогда я терял разум и хладнокровие, я становился бешенным и беспощадным. Я бил, чтобы победить, иначе сломают меня. Для себя я уже вывел некоторые правила поведения. Одно из них – бей первым, если видишь, что драки не избежать. У меня появились любимые приёмчики, удары, обманки. Я знал все слабые места на теле человека. Однажды, когда уже не было сил драться, я засунул два пальца в его глазницы.

Я закончу тем, что кого-нибудь убью. От этой мысли мне становилось страшно. Я умолял себя не заводится хотя бы по пустякам. Хотя бы не бить ногой в висок и не прыгать на позвоночнике поверженного противника. Если не было серьёзной причины, то мне это удавалось.

***


В этот раз причина была серьёзная, поэтому костяшки пальцев были разбиты в кровь. Да и лицо у Грини уже напоминало свиную вырезку, но мне было мало. От моего удара в коленную чашечку он не мог стоять. Мне кажется, он и дышать уже не мог, только хрипел что-то и пускал кровавые слюни на пол. Мы бились уже минут 5 и мои силы были на исходе. Вернее их уже совсем не было.
В 25 лет, когда лёгкие прокурены, а водка почти каждый день, я показывал ещё неплохие результаты. Меня шатало, но я стоял на ногах. Левая рука крепко держала его за волосы. Он сидел в углу, одним плечом оперевшись на входную дверь. Если правым коленом ударить в висок, то голова по инерции отлетит к стене и получится двойной удар. Только бы не сдох, сучёныш. Думаю, выживет. Кабан он здоровый. Повыше и поплотней меня. И года на три моложе, наверное. Зато со мной справедливость. Не надо было покушаться на самое дорогое и единственное, что есть у меня. Тебя ж просили, предупреждали, ты и сам знал, что так делать нельзя. Гляди, на что ты стал похож! Если я не остановлюсь, ты станешь трупом.

А сейчас зря ты, Гриня, открыл солнечное сплетение. С разворота тяжёлый ботинок лёг точно в цель. Хрипишь, выблядок? Ну, хрипи, хрипи. Я пока передохну, отдышусь. Глаз горел, видимо будет синяк, руки в крови, куртка разорвана. Я жадно глотал воздух, оперевшись рукой о стену в гардеробе ресторана. Тело в луже крови стало подавать признаки жизни – зашевелилось, замычало. Я присел к нему на корточки, за волосы приподнял голову.

- Слушай ты, мразь, и хорошенько запомни. Наташа – моя жена. Она просто работает здесь официанткой, но это не повод, чтобы приставать к ней с грязными предложениями. Она ж тебя просила отстать! Надеюсь, меня-то ты понял? И смени ресторан, иначе в следующую встречу я тебя просто убью.


***


А жизнь текла. И из бурного потока постепенно превратилась в спокойное течение, плавно переходя в болото. Оно засасывало. Я уже с трудом в 45 лет тащил до дома 16-ти килограммовый арбуз. Я не выбираю арбузы сам, а полагаюсь на умение это делать чурок. Кстати, они ни разу не ошибались. И арбуз всегда был красным и вкусным. Но всегда тяжелым. Потому что я люблю большие арбузы. Чтоб на всех хватило. Он, конечно же, не поместится в раковине, и я его вымою в ванной. Потом поставлю на стол в самую большую тарелку и попрошу тебя его разрезать. Я специально отвернусь к окну и закурю сигарету. Я хочу, повернувшись, увидеть, что ты сделала всё правильно, как я тебя просил в последний раз. Но ты сделала всё не так!

- Почему ты опять его разрезала поперёк полосок, дорогая? Я же просил тебя в прошлый раз не делать так!!! Арбуз режется вдоль полосок и никак иначе!!! Я же просил тебя запомнить это!!!
- Какая тебе разница, как он порезан, мне удобнее так резать!
- А мне удобнее, когда он порезан вдоль полосок!!!
- Ты можешь объяснить, в чём разница?
- Конечно, могу, дорогая!!! Мне так удобней выковыривать семечки!!!
- А мне плевать, что тебе удобней. Мне удобно так резать.

Мы стояли посреди кухни и орали друг на друга. Мы перестали понимать друг друга с той поры как у меня прогорело моё дело и я уже полгода сидел дома без работы.
Я приносил домой деньги, я продавал последнее оборудование и приборы, что остались от мастерской, но перспективы уже не было. Я не знал, чем заняться. Мне надо было очухаться и понять свою дальнейшею жизнь. За это время ты нашла дополнительный необременительный заработок. Ты стала зарабатывать больше меня. Это позволило тебе резать арбуз поперёк.

- Тебе плевать!!! Тебе плевать на то, что я тебе говорю???? – во мне закипало бешенство.
- Да, плевать!!!
Я схватил половину арбуза и шваркнул его об пол. Осколки разлетелись красно-багровыми кусками по стенам.
-Теперь сам будешь всё это убирать!
- Кто я??? Я буду это убирать???? Нет!!! Сука, ты всё это вылежишь своим языком.

Я протянул руку, чтобы схватить её за шею, но она уже как-то беспомощно ткнула меня своим кулачком в лицо. Оооо, дорогая, ты хочешь подраться со мной на равных??? Ты уже позволяешь себе тыкать в меня кулачком??? Ты уже встала на ноги до такой степени, что можешь биться со мной?? Тогда лови апперкот!!! Ах, как ты не ожидала, да??? Кровь из носа, глазки очумелые!!! А битуха справа в висок, как хорошо легла, со чпоком, как положено хорошей битухе. И оседать ты стала, как положено после хорошей битухи. Меееедлеенно, по стеночке. Ты что-нибудь соображаешь, дорогая? Наверное, уже нет. Давай поднимайся, мы только начали!!! Так, кто будет это всё убирать? У нас в доме ты – уборщица, ты — домохозяйка, ты – кухарка, ты – блядь, и только ты. ЗАПОМНИЛА, СУКА???

Я стоял у окна и курил. Выпускал дым в приоткрытую форточку и думал о том, что проиграл свой последний бой. Я стоял и по щекам текли слёзы. Сами текли. Я не хотел, но они текли. Я даже не всхлипывал. Слёзы утоляли обиду. Я проиграл бой нокаутом.