Радуга : По ту сторону смерти.

Я ни за что не хотела выходить в то промозглое серое неприветливое утро. Но душу мою вместе с остальными, менее абстрактными органами впридачу, уже давно купила большая Корпорация, а поэтому хочешь-не хочешь, но будь добра вылезай из-под одеяла и вперед — к новым свершениям. А если выражаться более прозаично, то – в банальную командировку, где тебя ждёт жемчужная фальшь улыбок, сотни пустых слов и непрекращающаяся холодная война на местечковом уровне. — Как же меня заебали все эти постоянные ни к чему не приводящие, но вытягивающие ниточка за ниточкой все мои нервы, переговоры с конкурентами?! Надо поскорее линять с этого дебильного отдела урегулирования споров в отдел планирования, а то так и до инфаркта недалеко – опять и опять в сотый раз повторяла, как мантру.
Вышла из дому, а там… Весна. Её пока что не видно: по утрам земля ещё накрепко схвачена морозом, в лужах вовсю переливаются хрусталинки льдинок, но весна уже потихоньку проникает в воздух, пропитывает его еле уловимым теплом, пытается растопить землю. И туман. В такое время года частенько случаются туманы, но в то утро туман был особенный: он был ощутим физически, струился по рукам и стекал за воротник. Туман, казалось, оседал на крышах домов, но спустя полминуты поднимался и дальше продолжал циркулировать. Он был настолько густым и непроницаемым, что в радиусе полметра видно было только размытые контуры домов, машин и деревьев.
- Слава всем святым и первичной энергии, не придется переться в эти голопиздинцы! Вот только мотнусь в аэропорт, рейс отменят, и я успешно доложу за это руководству – я ликовала.
Аэропорт встретил меня вызывающе пустыми терминалами, но – что только не взбредёт в голову нашим авиакомпаниям! – регистрация худо-бедно продолжалась. Народ протягивал симпатичной регистраторше свои билеты и паспорта, та улыбалась им на всю ширину плеч, а я недоумевала: такое же ж невозможно, никто в такую погоду лететь не будет, наверное, я ещё не проснулась и мне снится всё: и этот туман, и регистрация, и вот этот упёртый мальчик с крючковатым носом, который пытается всучить регистраторше билет, но который та возращает и в десятый раз объясняет, что его рейс улетел час назад и что московское и тюменское время – это две большие разницы.
Почувствовала, что опять закипаю и вышла на улицу: схлынувшая было по дороге в аеропорт волна раздражения снова начала пульсировать у меня внутри, превращаясь в цунами. Привычно потянулась к сигаретам, ранее приносившим хоть минутное облегчение, а сейчас – только тошноту и лёгкое головокружение.
- Они наверняка знают что делают, — уверенно кивнул головой молодой мужчина, закуривая вслед за мной. – Вы тоже летите в Ялту? А то я видел вас у «моей» стойки.
- Мало кто в этой жизни знает что делает. – дух противоречия бурлит во мне, и я решаю выебнуться. — Знаете, а я вовсе и не боюсь смерти, ведь, в сущности, накакой разницы нет – произойдет ли это спустя несколько десятков лет или пару часов. И мне больше никогда не придется ругаться с мужем, ходить на эту давно остопиздившую работу, ездить в командировки, плести интриги в офисном террариуме и подставлять коллег. И все ради чего?! Ради ничтожной пенсии и дачи где-то за Мытищами, куда меня выпиздят вконец охуевшие детишки?! Ради Турции два раза в год?! Больно мне это надо! Так что пускай запускают свой самолет, посмотрим еще кто больше испугается.
Капитулируя, молодой мужчина растворился где-то за входными дверями. Взбодрившись от мнимой победы уверенно шагаю на регистрацию, а потом посадку.
Полёт проходит на удивление нормально: разве можно считать аномальной получасовую турбулентную трясучку?! Я то и дело мысленно возвращаюсь к разговору с молодым человеком перед началом полёта и прихожу к выводу, что не так и неправа была в своих категорических суждениях: разве страшно умирать, когда тебе, в сущности, нечего терять? и разве мне есть чего терять?
Привычно рефлексирую и не сразу замечаю как самолет заходит на посадку. Вижу что мои соседи — слащавая парочка- подозрительно перешептываются, он успокаивает её, она еле сдерживает слёзы. Недоумеваю, в сердцах обругиваю этих жеманных барышень и выглядываю в иллюминатор. Передо мной — сплошная белая пелена. Плотная и непроглядная.
- Разве пилот что-то видит в таких условиях? – успеваю подумать я перед тем, как в метрах трёх вижу перед собой землю.
Самолёт поднимается опять и я понимаю что вопрос нашого успешного приземления ещё не до конца решен.
- Не, ну надо было быть такой идиоткой, понтоваться почем зря. На самом-то деле очень жалко умирать. – Чувствуешь – нет, не медленно зарождающийся страх – а безумный панический ужас, парализующий мысли, сковывающий движения, перекрывающий воздух. Несколько минут слушаешь трепыхающееся в горле сердце, пульсация в ушах отдается грохотом тысячи кувалд, а пальцы рук немеют настолько, что уже не понимаешь: есть ли они у тебя или нету. Потом тебя малёхо отпускает и ты осознаешь что это значит. Все. Конец. Финита, блядь, комедия.
Додумать я не успеваю. Самолет, едва заметно подпрыгивая, несется по взлётно-посадочной полосе.