Михаил Жолток : Ты мужчина. Тебе все можно.

Патриархатом по мыслям женским. Наверное исторически уже. Так сложилось, женщины часто выгораживают мужчин. То ли чтобы слабее казаться, то ли от мамы, которая вилась вокруг отца когда-то как растение назойливое. То ли от женского предка, которая вбивала в голову дальнейшему поколению девочек и девушек, что мужчина здесь главный.

Она желает быстро и красиво похудеть. Обыденное такое, прожженное временем, убийственное, свойственное практически всем женщинам желание. И полным, и вполне себе худым, и даже обычным, без каких-либо лишних калорийных отложений в местах по-женскому нежному мнению — не пригодных для этого. И все таки, лишнее всегда в закромах тех самых мест, которые придуманы были Свышим исключительно не для негодования, а для поцелуев и ухаживаний, имеется. По мнению многих женщин, имеется в таком количестве, что лучше пуля в сердце, ботекс в лоб, ребро Адаму, мозг лоботомией, а ляжки в суп для холодца, нежели такое чтоб кто-нибудь узрел.

Свет резко гаснет в комнате, и ты, мужчина, даже где-то любимый, и даже порой желанный, можешь совершать любые движения и трогательно руками своими, лишь бы не видел этого тела. Запрятать всё на ключ. Видоизменить понятие пахнущего настоящим феромоновским способом мужика о себе, как о какой-то богине сошедшей, но только чтобы в темноте, иначе легенда пожелает долго жить или сыграет в настоящий цинковый ящик. Можно даже синим светом озарить комнату, чтобы особенно ярко выделенные места на теле отливали искусственно созданным постельным оператором загаром.

И никакие уговоры о том, что она такая как мне нужна. Такая, от которой мои жилки дрожат, желудок наполнен коньячным теплом, извилины не могут набраться терпения и отдают должное в низы, чтобы там уже распорядились даром как умеют, как научились, а лучше, как велит душа – искренность все любят. Она толстая, безобразная и закомплексованная. Она не будет лежать полностью открытая твоему взору возле. Она не выйдет к тебе на кухню в неглиже, она не включит свет после всего, она предпочтет затяжную сигарету в несравненном полумраке ночи, общению тет-а-тет без одежды и с лучами ламп. Не оценит твоих комплиментов своему животу или только что обцелованным бокам. Просквозит обида дарам словесным в недрах женщины, озлобится, попятится назад и сделает несколько неприятных Па, в надежде, что возможно ты исчезнешь из её и так уже потрепанной фигурой жизни.

А я? Я же тоже. У меня вон живот, вон всё тоже самое, о чем ты слезы проливаешь. И куда хуже. На месте мышц может повиснуть как веревка бельевая жирок, на месте попы вполне может оказаться кусок сала не кошерного, на месте того, где должна быть шея, окажется не вполне понятные валуны, символизирующие совсем не Аполлона. А сиськи будут не хватальчески твердые с желанием немедленно прикоснуться губами, а обросшими волосяным покровом две такие на вымя похожие.

И что в конце? «Ну тебе можно. Ты же мужчина. И этим всё сказано». Расслабьте ляхи мужички. Нам все можно. А потому печенька с молоком, сухарик изюмистый в чай, кусок торта непременно с множеством бисквита в желудок и не единой мысли о том, что завтра будет свидание, а я как аппетитный кусок готовой свинины, только не обшмаленный.

Верховенство мужчины как такого, без всяких ненужных «но». Обстоятельно и казалось бы ласкающее слух. Но повод ли это забить на всё на свете, прекратить соблюдать нормы жирового приличия и пуститься во все тяжкие, чревоугоднические развлечения? Как капающий жир, в голове откладываются знаки вопросов, которым нет предела.