неособограмотный : Из сумрака.

Но память рвется в бой и крутится, как счетчик,
снижаясь над тобой и превращаясь в нимб…

Из сумрака.

Ноги с трудом передвигаются. Меня шатает, перед глазами плывет туман. Открываются двери, и я вваливаюсь в палату инфекционной больницы города Георгиевска. Меня проводят к койке возле окна, я не помню, как снимаю китель и штаны, падаю на белые простыни и проваливаюсь в никуда.
Мои глаза закрываются. Я ничего не боюсь, я свободен от двух старейших признаков жизни. Я свободен от стыда и страха, и от всего прочего свободен. Я вышел за мир живых, не доходя до мира мертвых. Мысли перестали разбегаться, перестали прятаться. Моя голова стала радиоактивной, она испускает жесткое излучение. Мне ставят капельницу, а я все больше и больше вплетаюсь в этот неясный вращающийся туман. Мне больше ни от чего не страшно! Весь мир катится мне под ноги, моя душа достигает частоты тысячи сердец. Мысли догоняют и убивают друг друга, они смешиваются и кружатся вьюгой, я брежу. Это удивительно прекрасное чувство, когда ничто уже в этой вселенной не способно взять тебя своими крепкими пальцами, ты бесплотен, ты эфемерен, ты почти не жив!
Бог закрыл глаза больше двух тысяч лет назад. Он лежит в темной комнате придорожного мотеля и ему снятся кошмары. Его мучают головные боли от постоянно звонящего телефона. Керамический пес воет на самом краю лунного кратера, табун лошадей мчится по изогнутой поверхности земли. В больших лошадиных глазах отражаются леса, поля, реки, горы, равнины, водопады и океаны. Мир необъятен! Бога знатно трахнул вечность и сын его растет здоровым крепким дебилом. Его идиотизм поддерживается его крепким здоровьем. Мой водяной знак – это ангел со шрамом через все лицо и топором виднеющимся из-за спины. Я принадлежу к племени людоедов и слышу смех, смех, смех.
Тяжелое дыхание мое раскачивает деревья среди ночи во всех концах галактики. Стены палаты появляются так же, как появлялась земля, когда я в детстве катался в парке на аттракционе Орбита. Я падаю из высоты, пролетаю рядом с деревьями, пролетаю сквозь тени от веток, приближается земля, вот я уже совсем близко к ней и снова начинается взлет куда-то в размытые и расплавленные вершины бреда.
Санчасть. Нас решили положить пока в санчасть. Может быть, мы излечимся сами. Нас трое. Я иду между двумя койками как по бесконечному лабиринту. Мои шмотки валятся из моих рук, я не понимаю ни черта. Надо мной смеются какие-то нерусские уроды. Кажется, кто-то из них спрятал мои сапоги, но я не стану их искать. Я не раздеваясь падаю на койку и репетирую умирание. Мне плевать на их лица в высшей степени, и на голоса их плевать. Утром нас уже везут сюда, везут в эту палату.


Вплывает белый халат, а с ним металлическая птица, цапля с одним глазом, в котором застыла огромная слеза. У кого-то были печень и орел, а у меня правая рука и клюв-иголка. Надо мной медленно проплывает колесная пара железнодорожного вагона, бетонный блок и инвалидное кресло. Сам сатана стоит возле моей кровати. Я вращаюсь вокруг себя в коконе из мокрых простыней, белых стен палаты, зарешеченного окна, теории суперструн, одиннадцати измерений, всех времен года, дня и ночи, жизни и смерти, бытия и небытии. Голова, опершись на затылок, падает вправо и влево. Справа лето за окном, а слева еще две кровати. На одной из них Гена, который в скором времени сойдет с ума и попытается выйти в окно четвертого этажа. На другой Джонни.
Звезды светятся серебряными монетами, и кажется их ровно тридцать! Слеза в глазу металлической птицы медленно тает, я чувствую жар. Жар растапливает меня и проливает куда-то в высоту.
Время не властно надо мной. Впервые в жизни я сорвался в свободное плавание. Мне кажется, будто каждую секунду откуда-то из моей груди взлетает вверх стая птиц. Я выпадаю из беспамятства на полчаса перед рассветом. За окном притихли деревья, по небу неспешно плывут обрывки плохосшитых облаков. Фонарь еще не потушили. И снова поднимается температура, и новая птица начинает свой медленный плач над моей загубленной душой. Над моим истерзанным сердцем, над всем моим миром, над миром ослепленным пожаром заходящего солнца.
Музыканты сошли с ума. Оркестр захлебнулся музыкой. Соната черной дыры и большого взрыва. Юродство и сумасшествие. Блаженный шут. Тринадцатый апостол.

О Господи, Господи… Пусть воля моя не перечит Твоей. Пусть вера моя…

Истинное благо для человека — есть благо для всего человечества. Есть благо для всего человечества…

Жизнь – это когда рядом дети…

Господи.

Через сутки я очнулся и медленно сел на кровати. На простынях коричневые влажные разводы от пота. Температура спала. За окном день. На соседних кроватях спят. В палате тихо и светло. Не осталось и звука от скрипок, не сталось следа даже от контрабасов. Я дышу спокойно и вглядываюсь в растрепанную зелень, лоскуты неба. Я пытаюсь найти слова для какого-то завершения, но не нахожу, потому что и завершения-то никакого нет вовсе.
Никакого завершение нет, и все ничего не значит, и, тем более, не стоит ничего. Я жив и здоров.
Нет никакого завершения.