Sparky-Uno* : Пытка холодильником

Не говорите мне, что водка сближает людей. Все спорно. И сильно зависит от количества, употребленного в единицу времени. Вполне может не только разъединить, но и рвы прокопать противотанковые между народами. А если еще по одной вмазать, так и между странами возведет непреодолимые фортификации.
Он пришел к нам на один рейс. Просто подменить основного капитана на месяцок. Упросили в отделе кадров подставить крепкое плечо под непрерывный процесс добывания торговым флотом стране валюты. Не отказал. Уважил. Александр Федорович Язько. Капитан с огромной буквы. С накатом зависти напишу, что капитан дальнего плавания в нем легко угадывался со спины и портфеля. Такие волнуют дам всех возрастов и в любое время суток. Рост, стать, умение себя подать, и, конечно же, щеголеватость в носке мундира, пошитом с иголочки. А добавить сюда научную степень и безукоризненное знание Шекспира в подлиннике — так и вообще, коня белого не требуется. Но, как и у любой идеальной системы, был у Язько недостаточек. Пустяшный. Любил он выпить крепко. И постоянно был в глухой завязке по этому поводу. Внутри него было единство и борьба противоположностей. Баланс сил. Тонкий и хрустальный. А, как нам известно, внести хаос в систему ювелирно настроенную – раз плюнуть.
По всем морским законам, в приемной капитана находится холодильник с представительскими. Ну, не поить же всякие службы в портах, из капитанского кармана? Не поить. Поэтому, капитану выделяется специальный фонд. Из которого и покупается нежнейшая лососинка, икорка черная, балычок белужий, колбаска крепкого копчения, деликатес заморский и наша, Боже ж мой, как слеза, водочка. Коньячок с вискариком. И пивко. Все одно к одному ладное, с понятной любовью закупленное и разложенное по полкам.
И принял дела капитанские Федорович с недобрым предчувствием. Война ему предстояла тяжелая и затяжная. И враг стоял на пороге. В виде холодильника «Электролюкс». Нагло усмехающегося белыми боками и откровенно выставляющим на показ свои паха. Пока отход, пока бумаги, пока веревки отдали – Федорыч держал Севастополь, закусивши ленточки от бескозырки. Кронштадт. Легковооруженный воин внутри капитана, до этого занимавший стратегическую позицию в горах и единолично сдерживающий полчища противника – дрогнул и припал на одно колено. Федорыч, было ушедший от холодильника на нос судна и, закопавшийся в якорных цепях – почему-то решил проверить, а закрыл ли он воду в капитанском гальюне. Открытая вода в гальюне – это же водотечность! Прямая и явная угроза безопасности. Думал орденоносец и ускорял шаг. Приемный буй. Прощай родной город. Капитанский воин внутри был изрядно поранен. Потрепан. У него не было идейного стержня. И он отступил. За Урал. Сначала еще оглядывался и стрелял в наступающие полчища, потом просто, позорно бежал в Японию. Подлец. Предатель. С такими защитниками можно просрать не только 1/6 часть суши, но и планету в целом.
Холодильник торжествовал. И фотографировался с поверженным Язьком, победно поставив на того ногу и поднявши свой идеально белый флаг над капитанской рубкой.
На траверзе острова Гогланд, наш капитуся уже колбасу не резал, а водку не лил в рюмку. Он был близок к природе и просто отхлебывал из горлышка, а от батона с колбасой — элементарно косо откусывал не жуя. Жизнь была прекрасной, а день коротким. К Таллину, предводитель судовых команчей дрых праведным сном, обронив огромную голову на толстенную лоцию Балтийского моря.
Старпом его не забыл и понимающе перетащил в спальню, приставив к изголовью сторожа, в виде бутылки виски. К следующему ужину, папа не почтил экипаж своим присутствием. К обеду третьего дня – его так же, никто не видел. Старпом регулярно навещал изгоя, балуя того разнообразием пойла и субординационно поддерживая старшего по званию в сугубо горизонтальном положении.
А вот и Киль-канал, душечка, весь в огнях и вкусно пахнущих крепким табаком лоцманах. Старпом представился лоцману как капитан, второй штурман — старпомом, а трешка наш – благодаря холодильнику, выдвинулся во вторые штурмана. Склеписто так все. По-домашнему. Главный из своей трехкомнатной не вылезает. Занят. Думает во сне, как бы реванш взять у супостата со стеклянными полками и хромированной ручкой. Зреет хитрыми планами. Роет окопы и инструктирует диверсионные группы. Весь горит победой и возмездием, за бесцельно прожитые годы.
Пора и в Эльбу поворачивать. Гамбург приветствует нас на русском и играет наш гимн. Ждут нас. Старпому делать нечего. Придется тяжкую роль капитана тянуть на себе и дальше, раз уж так масть легла. Гения военной науки он призапер в спальне, в приемной капитанской разложил остатки закуси, водочки достал из ухохатывающегося «Электролюкса», пнул того под копчик в назидание и с заверениями, что с ним, старпомом, такого никогда не будет. Проверил младенческий сон Федорыча и, завязав галстук модным широким узлом, стал ждать прихода властей немецких. Те себя ждать долго не заставили. Немцы. Пунктуальность — прежде всего. Уселись полукругом вокруг стола с яствами, кофеек потягивают, водочку чуть-чуть, икоркой черной все полируют. Не чета нашим, которые даже туалетную бумагу поношенную, с собой норовят забрать, не говоря уж о колбасе и коньяке. Беседа идет своим чередом, все бумаги оформили. Уже и прощаться вот-вот.
И тут…Федорыч, до того в туалет три дня не выходивший и работавший по замкнутому циклу как космическая станция, решил отлить. Приспичило. Все ж научный работник, все ж труды имеет, степени, звания и дипломы. Негоже под себя ходить, с таким грузом социальной ответственности. Спальня капитанская слева, приемная обширная с гостями по центру, а справа от приемной – аккурат, капитанский гальюн, святая святых на пароходе. Вышел наш удалец на центр в чем был. В одном носке, трусах под коленки и лицом, которым только впору давить клюкву.Завершала экскурсионный обзор здоровенная фуражка со смятой кокардой. Осмотрелся маститый капитан невидящим реальность левым глазом. Понял, что вокруг него туман непроглядный. И как любой уважающий себя пароход – однократно обозначился в тумане, длинным гудком сзади — ранив смертельно представителя порта. Вдумчиво почесал себя в промежности. Деловито икнул. Выдвинулся в сторону гальюна, по пути сбил агентшу грузополучателя со стула. Добрел да гальюна, открыл там дверь нараспашку, держась за свое естество двумя руками, дабы и его не выронить разбивши в дребезги и самому, об палубу не убиться,- пролонгировано помочился в раковину. Посмотрел на себя в зеркало, оттянувши правое веко. Не одобрил увиденного и, жалея сам себя покачиванием головы в фуражке, зачем-то тщательно смыл воду в унитазе.
Взял курс на спальню. По дороге остановился, вынул из омертвевших пальцев гамбургского врача рюмку с водкой и привычно всосал ее внешним пищеварением. На посошок, уже множественно и трубно, попрощался со всеми властными структурами Германии теми устами, которыми не говорят по-фламандски. И грациозно ушел в темень небытия, аккуратно прикрыв дверь в спальню. Если бы был занавес, Федорыча «на бис» — раз двадцать бы вызвали. Но это был не театр, а — правда жизни. Старпом хотел повеситься на модном галстуке тут же.А власти были против суицида. Ситуация накалялась. Но, старпом пригрозил танками генерала Рыбалко и генетическая память немцев, — понесла их прочь. В вечерних газетах ничего не написали про капитана в тумане. Все же интеллигентные люди – язык за зубами держать умеют, эти немцы.
Выгрузились. Вышли. А к Генту мальчик наш, научно-защищенный, оклемался, потому, как спиртосодержащих жидкостей у него уже не было. Взбодрился. Смотрел на холодильник вызывающе-орлино и всячески отрицал проигрыш этой тупой железке. Первое, что он сделал, увидев меня за обедом – так это отчитал за отсутствие на мне темных брюк и в присутствии рубашки с коротким рукавом. Нахал какой, а? Похоже, что о тайне ему никто так и не рассказал до самой его безбедной пенсии. Честно говоря, холодильников я с тех пор не то что бы боюсь — но, отношусь с уваженим.