Ромка Кактус : Пип-шоу (на конкурс)

Свой сорок второй день рождения Роман Каменных праздновал в одиночестве. Сожительницу Ольгу утром без слов выставил за дверь в одном белье и на прощанье одарил таким взглядом, что у женщины затрясся в немых рыданиях бледный, жирный живот – подать голос она не посмела. И назад не просилась, просто исчезла, растворилась, как дешёвый кофе из пакетика в пахнущем хлоркой кипятке, — в общем, и не то чтобы с концами, ведь и выпитый кофе оставляет на кружке след. От Ольги осталось смятое, пожелтевшее постельное бельё и связанные с ним постыдные воспоминания Романа.

На случай, если кто из бывших приятелей или собутыльников вспомнит о нём, Каменных раздробил сотовый телефон и кнопку звонка на двери старым, оставшимся от отца молотком.

И устроился напротив потускневшего, треснувшего сверху зеркала – с бутылкой водки, бутылкой ликёра, мятными леденцами и пачкой театральных афиш пятнадцатилетней давности. На этих афишах Роман Каменных играл ключевые роли – было ли это когда в жизни, он уже не помнил. Теперь он рвал афиши на ровные полоски, макал их в стакан с водкой и отправлял в рот. «Человек – это то, что он ест, — думал Роман, разглядывая своё отражение и пытаясь найти в его глазах проблески гениальности. – Я – это моё прошлое, которого больше нет. А с другой стороны, похоже на китайское лекарство. Если у пациента не было денег, чтобы заплатить за микстуру, врач выписывал рецепт и больной этот рецепт съедал».

Закончив с алкоголем и воспоминаниями, Роман уткнулся лбом в гранёный стакан и отбыл в царство хрустальных грёз.

Ему грезился хрустальный корабль, подвешенный под потолком необозримого и ярко освещённого зала. Казалось, что свет исходит от корабля, и это такая причудливая люстра. Роман вознёсся на палубу, и там его приветствовал капитан. Капитан взял Романа под руку и помог добраться до каюты – корабль сильно раскачивало. Каюта оказалась просторным помещением, по размерам сравнимым с внешним залом. Здесь собралось большое количество людей. Все они радовались и смотрели на Романа. С некоторым удивлением Каменных обнаружил здесь знакомых, умерших и живых алкоголиков.

Романа окружила вереница красно-синих испитых харь; некоторые держали в руках циррозную печень, обтянутую подарочной лентой; один стоял с головой в руке – Роман помнил, что этот человек погиб в автокатастрофе, сев пьяным за руль; здесь были пьяницы, попавшие под машину, – их отличительной чертой была обувь, разорванная внутренним давлением в момент удара; жертвы поножовщины, самоубийцы, утопленники, отравившиеся с чёрными опухшими лицами; люди, свернувшие шею на лестничной площадке. Вся королевская рать. И Роман Каменных был причиной этого собрания. Люди расступились, открыв ему проход к сцене.

На сцене стояла цистерна со спиртом, и над ней висел транспарант «Приветствуем участников пробега». Каким-то непостижимым образом Роман оказался возле цистерны. Из неё утробно вещал голос:

- За доблестное служение делу алкоголизма… награждается Роман Каменных… и ему вручаются подарочные часы…

Тут же капитан схватил Романа за руку и ловко нацепил на неё часы из жидкого золота. Циферблат будто бы плавал на дне гранёного стакана, и на нём было гораздо больше стрелок, чем на обычных механических часах. Роман сообразил, что эти часы отсчитывают не только часы и минуты, но также дни, недели, месяцы, возможно даже годы. Ещё он понял, что у часов есть предел, на котором они будут вынуждены остановиться и дальше не пойдут.

И тогда, на границе сна и яви, Роман понял, что дни его сочтены и что затянувшаяся осень алкоголизма неминуемо сменится зимой.

Проснувшись окончательно, Роман обнаружил с помощью зеркала оставшийся от стакана красный круг у себя на лбу. Этот знак подтвердил для Романа истину, открывшуюся ему во сне: пора закругляться. Было в этом кружке что-то от дорожных знаков, но ещё более жуткое значение угадывалось интуитивно – какая чудовищная судьба могла ждать человека, на котором стоит даже не крест, а круг, фигура, замкнутая сама на себя. Холодная дрожь пробрала Романа, и он окончательно протрезвел.

С тех пор пьянки Каменных стали отличаться экстатической разнузданностью и совершеннейшим фатализмом: один раз он выпил очиститель для раковины, но тут же проблевался и со смехом выбежал на балкон, где долго тряс членом перед вешавшей бельё пожилой женщиной и натирал голую задницу мочалкой, изображая процесс помывки.

У него было несколько эпизодов с милицией, закончившихся потерей кожаной куртки, денег, зубов и двух телефонов.

Но были и моменты просветления, когда Роман тщательно обдумывал сложившуюся ситуацию и вспоминал сон. В один из таких моментов ему удалось вспомнить, как в молодости перед ним открылась невиданная возможность, которую он тут же упустил.

Тогда он ещё играл главные роли в пьесах Островского и Чехова, однако уже начал пить так, что жизнь казалась вереницей броских, ярких и утомляющих именно этой яркостью сцен. В один летний день, будучи изрядно подшофе, он шёл с пожухшим от жары букетиком астр к очередному объекту вожделения, а женщин у него в ту пору хватало. В воспоминаниях от девушки остались похожие на перистые облака волосы и неожиданно кривые зубы, оскаленные в знак благодарности. Он шёл к ней, готовый к продолжительной любовной схватке, с запасом остроумных фраз, и был жестоко разочарован, когда всё это не понадобилось и девушка, разведя ноги в стороны, каким-то привычным жестом поманила его к себе – так подзывают собак.

По пути к девушке Роман увидел частично открытый канализационный колодец. Стены колодца были покрыты странными рисунками, вроде мозаики, и в глубине его горел необычный свет. Роман ощутил сильное желание спуститься в колодец и даже понял, что его там ждёт нечто невероятное, что, возможно, открывается смертным раз в тысячу лет и из всех живущих выбирает кого-то одного. Неестественность ощущений достигала таких значений, что на время Каменных вообще забыл, кто он и где он. А когда очнулся, решил, что это у него галлюцинация, вызванная белой горячкой. Он обошёл колодец по широкой дуге и постарался как можно скорее забыть о нём.

Но яркое и такое очевидное воспоминание не покидало его. Тогда, чтобы достичь забвения, Роман стал применять алкоголь в опасных и сначала непривычных дозах. На какое-то время это помогало, но потом память снова выстреливала подробностями того дня. Роман, словно груз метронома, раскачивался от воспоминаний о колодце к запою, с каждым ударом спускаясь вдоль маятника, которым ему представлялась жизнь в обществе. Его перестали брать на главные роли и изгнали на театральную периферию, где он тихо и спокойно деградировал, забывая свои роли и слова человеческой речи.

Потом наступил момент, когда воспоминания, казалось, были окончательно вытеснены из памяти, но мощный маховик алкоголизма набрал такие обороты, такую инерцию, что остановить его не представлялось возможным. Теперь Каменных пил ради того, чтобы жить дальше, поскольку жить по-другому разучился. С театром пришлось расстаться после очередного пьяного скандала. Роман жил небольшими шабашками, красил гаражи, хотя мог бы этого и не делать: у него оставались ценные бумаги отца, приносившие стабильный доход.

И вот, когда Роману исполнилось сорок два года и алкогольные часы его жизни были сочтены, таинственный колодец, открывшийся ему в прошлом, предстал перед ним в новом свете – как возможность избежать уготованной каждому алкоголику участи.

Был у Романа один собутыльник, то ли поэт, то ли писатель, постоянно сыпавший цитатами из разных книг. Именно он пересказал Роману сюжет рассказа Уэллса «Дверь в стене» — о неком проходе в наполненную счастьем параллельную вселенную, райский сад. Тогда Каменных накинулся на товарища и изрядно побил за ложь и инфантильность.

- Нет никакого рая на Земле! – кричал он. – Нет и быть не может! А уж тем более такого, чтоб без усилий взять и войти. Как бы ни был ничтожен человек, никто не заслуживает такой подлости.

Но в следующий раз, как они встретились, Роман извинился перед бывшим литератором, и они сели пить.

- Знаешь что, — сказал литератор. – Я тут подумал… о возможности рая на Земле… и ада. И в целом с тобой согласен. Пусть, рая люди не заслуживают, а наша жизнь и есть ад… за которым нас ждёт небытие или ещё более чудовищный ад. Так сказать, новый виток, — он мрачно засмеялся. – Но если мы вспомним старика Блейка и его «Бракосочетание Рая и Ада», мы можем предположить, что где-то есть плод этого союза. Некое место, качественно превосходящее реальность, однако и не являющееся раем. Скажем так, льготный рай для нищих духом, куда свозят всех тех, кто не достоин настоящего наказания…
- Типа Чистилища?
- Ну да.
- А что Блейк, побывал там?
- Видимо. Иначе стал бы он писать такие жуткие стихи. Как там… топи в реке взалкавшего воды… И тому подобное.

После этого разговора Роман понял, что видел вход именно в такое место, о котором говорил приятель. Сначала как бы в шутку над самим собой он стал исследовать канализационные колодцы, а потом занялся этим всерьёз, повесил дома схему городской канализации и делал на ней отметины об изученных колодцах. Он весь пропах тошнотворным запахом канализационной воды. Он стал реже напиваться и никогда не лез в канализацию пьяным, опасаясь свернуть шею и присоединиться к компании на хрустальном корабле.

В конце концов, он изучил все возможные варианты и потерял надежду. Тогда-то ему снова открылась утраченная в молодости возможность. Он без цели слонялся по городу и чуть не угодил в открытый колодец. На стенах колодца были те же узоры, и странный свет горел в глубине, однако в этот раз Каменных не ощутил никакого зова. На крышке люка было слово BLAKE, проходящее сквозь букву W.

Роман спустился по лестнице. Под землёй оказался уходящий вдаль тоннель. Стены тоннеля покрывал синий бархат; стены были разделены на секции и в каждой секции имелся глазок на уровне пояса взрослого человека.

В одном таком глазке Каменных увидел голую девушку, стоявшую к нему задом на коленях. На загорелой коже спины отчётливо были видны белёсые волоски, а над крестцом был вытатуирован бараний череп. Девушка повернулась к Роману, будто почувствовала, что он смотрит на неё, и сделала недвусмысленный жест. Роман спустил штаны и остался со стоящим членом. Он снова примкнул к глазку и увидел, как девушка выпускает из заднего прохода струю чернильного дыма. Он отпрянул, и в следующий миг из глазка показалось щупальце. Тентакль схватил Романа за член и резко рванул на себя. Несколько раз Каменных ударился лицом о стену, за которой раздавались устрашающие звуки. Дрожь ужаса пробрала Романа, сменившись дрожью наслаждения. Волны дрожи накатывали на него попеременно.

В каждом глазке Роману открывалось новое зрелище. Так он и путешествовал от одной дыры в стене к другой, переживая всякий раз блаженство и отвращение. Коридору не было конца, и больше Романа никто никогда не видел.