Шева : Тот и этот

…Сначала она много и подолгу плакала.
И днем, и вечером, и даже ночью. Когда внезапно просыпалась и взглянув на темные очертания окружающей ее мебели, очередной раз с ужасом осознавала, что это – не сон.
Но нельзя плакать бесконечно. И вытерев слезы платочком, который теперь всегда был при ней, она молча начинала грустить.
По маме и папе, бабушке, подружкам.
И даже учителям, которые сейчас, по прошествии времени, казались уже не такими противными.
Хотя дядя Эдик, у которого теперь она жила, и который оказался учителем, был, по-своему, неплохим.
В ее комнате он устроил все так, как она захотела. Телевизор с огромным экраном, DVD-плейер с караоке. Накупил ей дисков с играми.
Программ в телевизоре было столько, что бывало вечер уходил только на то, чтобы прощелкать половину каналов. Именно прощелкать, — задерживалась она, причем понемногу, только на каналах с музыкальными клипами и зверюшками.
Нравилось ей смотреть как они, особенно маленькие, беззаботно резвятся на природе, играют, бегают, прыгают, тузят друг друга. Не любила она только, когда зверей показывали в зоопарках, в клетках. На подсознательном уровне она теперь отлично понимала их, как это — быть в неволе.
Дядя Эдик завалил ее игрушками. Такими, которые она раньше и в глаза не видела. Огромные и пушистые собаки, львы, тигры, различные девчонки-куклы типа Барби с целыми комплектами различных нарядов на все случаи жизни, другие, ранее незнакомые ей игрушки. Даже дартс, котоый до этого она видела только в фильмах.
Приятной отдушиной в ее новом житие-бытие был также выбор нарядов. Благо дядя Эдик периодически приносил ей все новые и новые каталоги. В которых было полно фотографий всяких красивых одежек. Она выбирала все, что ей нравилось, затем с нетерпением ждала присылки этих вещичек.
Потом долго примеряла их, крутилась перед зеркалом, представляла, как бы она хвасталась этими нарядами перед подружками в классе.
- Если бы была такая возможность! – эта мысль всегда портила ей настроение.
Не было проблем и с косметикой. Помады, туши, тени таких фирм, как Miss Dior, L‘Oreal, Clarins, Givenchy, Lancome, Clinique всегда были к ее услугам. Что не могло ее не радовать.
Каждый день с трех часов, когда дядя Эдик возвращался из лицея, где учительствовал, он три, а то и четыре часа занимался с ней уроками. Объяснял он все очень доходчиво, так что учиться было и интересно и легко.


Но иногда она чувствовала, что становилась какая-то не такая? как обычно, а вялая, расслабленная.
Все становилось безразлично.
Затем, опять же, неожиданно, пробуждались беспричинная радость, смелость, какое-то непонятное томление внизу живота. Когда чего-то хотелось, но чего — непонятно.
В такие вечера, когда она уже лежала в постели, но еще не спала, в ее комнату обычно приходил дядя Эдик и включал на DVD странные фильмы. В которых красивые мужчины и женщины раздевались и начинали играть в какие-то странные забавы.
Эти взрослые игры взрослых, конечно, были ей интересны, вместе с тем она подсознательно чувствовала во всем этом что-то неправильное, нехорошее, нечистое. Ей казалось, что лучше было бы ей этого ничего не видеть и не знать, но сладенький шипучий напиток, который в такие вечера давал ей дядя Эдик за ужином, будто убаюкивал ее. И она сонными, но широко раскрытыми глазенками смотрела на экранное действо с мельтешением тел.
Выключив телевизор, дядя Эдик иногда читал ей на ночь, но не сказки, а какие-то истории, чем-то напоминавшие сказки.
Из далекого уже домашнего детства.

…О нет, солнце сделало тебя еще красивее, прекраснейшая из женщин! Вот ты засмеялась, и зубы твои — как белые двойни-ягнята, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щеки твои — точно половинки граната под кудрями твоими. Губы твои алы? наслаждение — смотреть на них. А волосы твои…
Знаешь, на что похожи твои волосы? Видала ли ты, как с Галаада вечером спускается овечье стадо? Оно покрывает всю гору, с вершины до подножья, и от света зари и от пыли кажется таким же красным и таким же волнистым, как твои кудри. Глаза твои глубоки, как два озера Есевонских у ворот Батраббима.
О, как ты красива! Шея твоя пряма и стройна, как башня Давидова!..


И все равно, несмотря на его доброе отношение, в душе она называла его — Этот.
Этот, — потому что ночью приходил Тот.
Противный, страшный, с сильными жилистыми руками.
Слюнявя ей рот, Тот шарил своими пальцами по всем закоулкам ее тела, трогая и щипая ее за самые нежные места, широко раздвигал ей ноги и делал больно, больно, БОЛЬНО!
Утром, когда она просыпалась, ей казалось, что она видела кошмарный сон, полный неприятных сцен из тех взрослых игр.
И не только видела, а будто и участвовала…


Объявления с ее фотографией висели по всему городу.
На фонарных столбах, автобусных и троллейбусных остановках, в метро, в маршрутках. Несколько раз ее показали в теленовостях. И родителями, и полицией было объявлено солидное денежное вознаграждение.
Были прочесаны все пустыри, трущобы и злачные места города. Допрошены с пристрастием как находящиеся на примете, так и недавно вышедшие на волю представители криминала и даже бомжи.
Но — ни-че-го.
До ее бегства из подвала-клетки оставалось долгих шесть лет.