hemof : Не бросай меня.

Наташа стояла около дивана в одних трусиках, глубоко дыша, пока Эльвира Семёновна прослушивала её со стетоскопом.
- Ложись на диван.
Тут же в ординаторской, что-то, быстро записывая, сидела Нина Павловна.
Эльвира Семёновна, сильно надавливая, ощупывала впалый Наташин живот.
- Так не больно?
- Чуть-чуть.
- Одевайся.
Наташа встала, надевая халат.
- Ну что, поедешь, отдохнёшь домой? Курс лечения с химиотерапией ты прошла полностью, в общем состоянии здоровья видны улучшения, так что я думаю, нет смысла сейчас держать тебя в больнице. Как вы считаете, Нина Павловна?
Нина Павловна сняла очки, устало, массируя глаза.
- Да, я думаю, тебе надо отдохнуть, — обратилась она к Наташе. – И так ты в этот раз задержалась здесь почти на месяц. Недельки две-три побудь дома, а затем тебе надо будет снова приехать к нам. Мы тебя обследуем и, наверное, назначим новый курс лечения.
- А как же техникум?
- Придётся, Наташа, взять академический отпуск на год, так как лечение продолжительное, и нормально посещать занятия ты сможешь ещё не скоро.
- Хотелось бы закончить последний курс.
- Ну, ничего не поделаешь. Ты же понимаешь, что сначала надо полностью вылечиться.
- Понимаю.
- Вот и хорошо. Иди, отдыхай. Завтра готовься к выписке.
- До свидания.
Наташа вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Больничный коридор. Длинный, серый, обшарпанный больничный коридор. Тяжёлая липкая атмосфера больницы. Когда всматриваешься в бледные лица больных людей, замечаешь в их глазах немой укор всем здоровым людям. Болезнь – прескверная штука, но ещё хуже сознание собственной неполноценности, болезненной ущербности своей телесной оболочки. Тот, кто с детства испытал на себе какое-нибудь серьёзное заболевание, навряд ли уже сможет избавиться от комплекса ненужности в этом мире. Болезнь давит на человека, ссутулит его плечи, пригибает к земле, остаётся лишь тень, из последних сил пытающаяся удержаться в бешеном круговороте жизни. Люди боятся потерять деньги, любовь, власть, но не дай бог потерять здоровье – это почти необратимый процесс.
Наташа, усевшись поудобнее на кровать, взяла в руки книгу, но, прочитав пару страниц, отложила её в сторону. В голову лезло множество мыслей, мешая сосредоточиться.
«Скорее бы вечер, — думала Наташа. – Вечером увижу Сергея, посидим где-нибудь тихонечко вдвоём. Хорошо с ним. Так балдёжно когда он меня обнимает, целует, у меня от этого голова идёт кругом. Кажется, будто ты находишься вне времени и пространства, будто накатывает волна блаженства, в которую так приятно нырнуть с разбега. Наверное, это и есть любовь. Ну конечно, а что же ещё. Правда, с другими ребятами, до Сергея, я тоже думала, что это любовь, однако все чувства очень быстро угасли и не осталось даже уважения друг к другу, хотя там было больше чем просто ласки и поцелуи. Может быть, и тут, стоит дойти до постели, и пройдёт вся любовь. Может, я, в очередной раз, создала себе образ любимого человека, наделив его достоинствами, которые я сама хочу в нём видеть. Неужели же стоит только немного сблизиться, и все его хорошие черты, которые так хочется в нём видеть, опадут, как осенняя листва, и ты вновь обнаружишь рядом с собой чужого, непонимающего тебя мужчину.
Нет, я так не хочу. С Сергеем всё должно быть, просто обязано быть хорошо.
Господи, а вдруг это какая-то форма фригидности, вдруг мне дано любить только платонически и как только дело доходит до постели, созданный мною романтический образ любимого рассеивается в пух и прах. Наверное, во мне самой причина всех моих разочарований. Боже, ну почему мне всегда лезут в голову всякие дурацкие мысли? Почему я не могу просто наслаждаться жизнью? Мне нравится Серёжа, нравится, как он говорит, его спокойный характер, его такие ласковые руки и нежные губы, так зачем же я всё усложняю? Пускай всё идёт, как идёт. Надо радоваться нашему знакомству, а не выдумывать себе несуществующие проблемы.
Интересно, что он думает обо мне? Он никогда не говорит о любви. Он вообще ужасно мало говорит ласковых слов. За него говорят его руки. Как приятно, когда он проводит ладонью по щеке. У него такая нежная маленькая рука, тонкая, почти женская кисть. И в то же время в нём чувствуется мужская уверенность и сила.
Я последнее время думаю только о нём. Я, наверное, похожа сейчас на влюблённую рассеянную дурочку. Мама, когда приезжала на выходные, сказала, что я, наверное, в кого-то влюблена. Неужели это так бросается в глаза?
Мне даже неохота выписываться домой, хотя я так устала от однообразия больницы. Правда, у меня до Сергея был больничный роман с Олегом, но разве можно это сравнивать? Тот был просто-напросто самец, он получил своё, и мы сразу же расстались.
Сейчас должно быть всё по-другому.
Надо обязательно взять его адрес и дать ему свой. Если я завтра уеду домой, не должно же это всё просто так закончиться».
После обеда Наташа позвонила маме на работу и сказала, что её завтра выписывают. Мама очень обрадовалась и обещала вместе с папой приехать за ней в больницу.
«Сончас» Наташа провалялась в палате, читая книгу. Время от времени она выходила прогуляться по коридору, в надежде встретить там Сергея. Обычно он не спал днём, а стоял где-нибудь у окна или сидел в кресле за столиком. Но его нигде не было.
После ужина Наташа просто стояла у окна, вглядываясь в быстро сереющую к вечеру улицу.
«Где же он может быть? Наверное, к нему сегодня кто-то пришёл. А вдруг ему принесли одежду, и он захочет сегодня на ночь уйти в общежитие. Господи, ну почему мне так не везёт? Сегодня мне, как никогда, надо его увидеть. Завтра, уже с утра, приедут папа с мамой, и я не успею ему ничего сказать. Я так не хочу с ним расставаться. Мы не можем разъехаться просто так. Может быть, это наш единственный шанс, и если мы им не воспользуемся, то уже никогда не будем счастливы. Я должна ему сегодня сказать, что он для меня не просто очередной знакомый. Я не могу его потерять».
После восьми вечера Наташа решилась заглянуть в седьмую палату.
- Скажите, пожалуйста, а где Серёжа Фёдоров?
- Чё, красавица, пропал жених? — подмигивая ей, весело проговорил лежащий на кровати рядом с дверью дед.
Наташа молча ждала ответа.
- Не знаем, милая. К нему кто-то пришёл после обеда, и он как смылся, так его до сих пор и нету.
- Спасибо.
Наташа пошла в свою палату и легла на кровать. Рядом лежала заброшенная книга. Две бабушки, находившиеся в палате, неторопливо вязали, что-то, увлечённо рассказывая, друг другу.
«Ну, вот и всё. Наверное, я с детства невезучая. Хотя, скорее всего, я сама во всём виновата. Почти две недели я каждый день вижу его, обнимаю, разговариваю с ним, а так и не сказала самого главного.
Но и он тоже ничего не говорил.
Ну и что, многие вообще не могут говорить о любви, но должен же кто-то делать первый шаг. Что стоило мне самой проявить инициативу и хотя бы просто обменяться с ним адресами.
Что же делать? Но должен же он появиться хотя бы к завтрашнему утру. Надо будет написать ему свой адрес и завтра обязательно отдать его.
А вдруг он так и не напишет?
Скорее всего, так оно и будет. В который раз лопнули мои воздушные замки. Такова жизнь».
Наташа вышла из палаты и долго стояла в коридоре у окна.
На улице постепенно сгущались сумерки. По земле, уродливо удлиняясь, тянулись причудливые вечерние тени. Самое родственное осени время суток. Ничего не бывает тягостнее осенних вечеров.
- Ты, чё там увидела?
Наташа от неожиданности вздрогнула. Рядом стоял улыбающийся Фёдоров.
«Господи, он здесь! Как хорошо!»
- Чё ты молчишь? – Фёдоров усмехнулся. – Пошли на кресле посидим.
Наташу волной окатил запах спиртного. Присмотревшись, она заметила, его раскрасневшееся лицо и неестественно блестящие глаза.
- Ты что, пил?
- Пил, а что?
- Да нет, ничего.
Они вдвоём уселись на одно кресло, стоявшее возле шахматного столика.
- Меня завтра выписывают.
- Да ты чё, совсем?
- Нет, недели на две, на три. А потом опять сюда.
- Домой поедешь?
- Ну, конечно.
Фёдоров чувствовал, как алкоголь путает в его голове мысли, мешая сосредоточиться. Очень хотелось спать.
- Пошли в маленькую процедурку, а то тут больные туда-сюда шоркаются.
- Пошли.
В гематологии, помимо большой манипуляционной комнаты, была ещё маленькая процедурная. В ней стояла одна кушетка, стол и пара стульев. В вечернее время, если никто из сестёр не устраивался там спать, она стояла пустая, и Фёдоров с Наташей часто просиживали там до полуночи.
Зайдя в процедурку, Фёдоров включил настольную лампу и сел на кушетку, облокотившись спиной о стену.
- Ты извини меня, Наташа, я сегодня с друзьями вмазал хорошо. Ты не обижаешься?
- Нет, ты что. – Наташа присела рядышком. – Я тебя сегодня очень ждала. Сегодня у нас последний вечер вместе.
- Ты же ещё приедешь.
- Но тебя-то здесь уже не будет.
- Какая разница. – Фёдоров прикоснулся рукой к её щеке и поцеловал в губы. – Я же буду к тебе приходить.
Наташа замерла, чувствуя, как её окатывает волна жара, как ей становится трудно дышать.
«Господи, как хорошо».
- А хочешь, я тебе напишу? – тихо прошептала она.
Фёдоров прижал её к себе и, тяжело вздохнув, проговорил:
- Понимаешь, Наташа, мне, наверное, скоро некуда будет писать.
- Как это?
- Мне сегодня сообщили, что из общежития меня можно сказать уже выселили.
- За что?
- Ну, как тебе сказать. Всего понемногу, на протяжении трёх с половиной курсов.
- Где же ты теперь будешь жить? Пойдёшь к отцу?
- Нет, к отцу я уже не вернусь. Может, квартиру сниму.
- Тебе не хватит стипендии за квартиру платить.
Фёдоров коротко хохотнул.
- Я стипендию со второго курса в глаза не вижу.
- А как же ты живёшь?
- Слушай, хватит об этом, мне эти жизненные вопросы вот где сидят. – Он провёл ребром ладони по шее. – Поцелуй меня, а.
Наташа прижалась к нему всем телом, целуя его в губы, в нос, глаза, лоб. Она дрожала, чувствуя нарастающее возбуждение.
- Подожди. – Фёдоров встал и, пошатнувшись, прошёл к двери. Закрыв щеколду, он выключил свет.
Наташа почувствовала, как он поднял её и положил на кушетку, расстёгивая на ней халат.
- Ты что, Серёжа, не надо, — шептала она еле слышно, пытаясь остановить его руки.
Он уже не мог остановиться. Не было ничего вокруг, кроме двух бешено стучащих сердец. Она застонала, обхватывая его руками и ногами.
- Боже мой, как я хочу тебя, я люблю, люблю, люблю тебя, — шептали её горячие губы.
Фёдоров растворился в её теле. И не было ничего вокруг, что могло бы им помешать.
- Ой, мама, мама, мамочка…- Шептала она, повторяя эти слова снова и снова.
Пошёл дождь. Сначала первые капли несмело оставили свой след на стекле, затем весело пробарабанили осеннюю песню, и, наконец, хлынули потоками воды, смывая с окна накопившуюся за день пыль. За окном хозяйничала ночь. Не видно было падающих косых струй дождя, и только то нарастающий, то временно утихающий шум льющейся с неба воды говорил о том, что на улице бушует ливень, смывающий с усеянной листвой земли остатки дневного тепла.
Откинувшись в изнеможении, они долго лежали, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Фёдоров ласково поглаживал белеющее в темноте Наташино тело.
«Какая она худенькая. Какая у неё маленькая грудь. Совсем ещё девочка».
- Серёжа, — тихо прошептала Наташа.
- Что?
- Не бросай меня. Приходи ко мне в больницу. Ты меня не бросишь?
За окном надрывно, в голос плакал дождь, проклиная грешную землю, прервавшую полёт его капель. Ливень в ночи. Ливень.