Uncle Ben : Три сестры

Когда-то они были напечатаны. Эти три сестры — три банкноты, каждая достоинством в 1000 рублей. Их судьба мне не была знакома до этого момента. Они попали в мой карман, расставшись со своими другими сестрами. Я их разлучил. Они сидели в заточении долго. В темном кармане. Но они были не одиноки. Их было трое.
Джинсы были выброшены для стирки в корзину недели две назад. Перед тем, как я их закинул в барабан стиральной машинки, я решил, по традиции, проверить карманы. В одном из них я нашел их — три сестрички! Одна тысяча, вторая одна тысяча и еще одна тысяча — третья. Они были в порядке. Разве что немного были напуганы, что их чуть было не пустили на мыло. Об этом свидетельствовал их помятый вид. Я радостно извлек их, разгладил. Они мне тоже радостно улыбнулись. Я поспешно переложил в их любимое место. В портмоне они себя чувствовали комфортно. Рядом валялись пьяные пятидесятки и десятки десяток, а еще пару сотен там что-то высказывали недовольное, что главные теперь не они там. Три сестры достойно водрузились на трон.
Из дома я вышел с радостным чувством. Джинсы были слегка влажными, но в авто влага быстро испарилась при работающем обдуве теплого воздуха по салону. Я только представил, что могло случится с тремя сестрами, не извлеки я их из заточения. Но теперь они со мной, в моем портмоне.
Настроение было хорошим. Его даже не омрачали сугробы на дорогах и падающая с неба белая гадость. Сугробы, лежащей почти во всю ширину полосы. Те самые сугробы, которые я лихо объезжаю и попадаю на встречное движение. Непродолжительный монолог, состоящий из тщательно выбранных из моего нецензурного многотомника слов, закончился тем единственным словом, исчерпывающе описывающим жизнь в нашей стране. Я останавливаюсь возле патрульной машины ДПС. Это она сверкала только что мне, чтобы я прижался к обочине. Остановился. Сижу. Придумываю речи для диалога с инспектором. Он подошел. Открывается окно.
Тридцать минут жарких дискуссий в машине инспектора ДПС. Пол часа горячих споров, угроз лишения водительского удостоверения… И вот они, мои дорогие три сестры, плача и упираясь в кожаные стенки кошелька, держась за все возможное, хватаясь за последнюю надежду не быть изгнанными из дома, в котором они стали полноправными хозяевами, с визгом и хрустом вылетают из портмоне. Улыбка тут же озарила лицо инспектора и так же расплылась на помятых пьяных лицах старублевых купюр. Еще бы, ведь теперь они — снова полноправные хозяева в доме.